— Это все, — сказал Гуллинг.
— Одну минутку, — сказал Мейсон. — В свете этих объяснений у меня есть еще несколько вопросов к свидетелю. Мистер Фолсом, это значит, что вы не могли наблюдать в тот момент за руками обвиняемой?
— Я повторял это многократно.
— Я хотел бы выяснить это до конца. Но вы видели, что ее левая рука поднялась в тот момент, когда она поднимала крышку?
— Да, сэр.
— Из этого вы сделали вывод, что она держала ручку крышки левой рукой?
— Естественно.
— А вы видели движение ее правого плеча?
— Я уже объяснял, что тело заслоняло то, что делала правая рука.
— Я имею в виду не руку, а только плечо. Вы видели движение ее правого плеча?
— Нет.
— А движение локтя?
— Нет… но прошу минутку подождать. Я не уверен полностью, но когда я еще раз об этом подумал, то мне кажется, что я видел легкое движение локтя и плеча. Такое движение, как будто она бросила что-то в бак.
— Вы передали рапорты в «Калифорнийское следственное агентство»?
— Да, сэр.
— И у вас была инструкция передавать результаты наблюдения каждые полчаса?
— Да, если мы находились поблизости от телефона и могли позвонить без труда.
— Сколько людей наблюдало за обвиняемыми?
— Двое.
— Вы следили за Аделой Винтерс, а ваш напарник — за Евой Мартелл?
— Да, сэр.
— Когда вы увидели, что сделала обвиняемая Адела Винтерс, — продолжал спрашивать Мейсон, — то после этого вы позвонили руководству?
— Да, это так.
— А в своем рапорте вы упомянули, что она подняла крышку и заглянула в мусорный бак?
— Да, мне кажется, что именно так я и сообщил.
— Как вы думаете, заглядывая в бак, она бы подняла правое плечо или правый локоть?
— Наверное, нет.
— А когда вы отчитывались, вам не пришло в голову, что она что-то бросила в бак?
— Нет.
— Это значит, что в то время вы думали, что она только заглянула туда?
— Да, сэр.
— И это вы передали в свое агентство?
— Да.
— Я предполагаю, что тогда ее действия были свежи в ваших воспоминаниях?
— У меня нет такого впечатления. Мне кажется, что сейчас я вспоминаю это происшествие так же хорошо, как и тогда, когда звонил в агентство.
— Но первым вашим впечатлением было то, что она только заглянула в бачок?
— Да.
— В то время, когда вы звонили по телефону, это впечатление было совершенно свежим в вашей памяти. Спустя какое время, после того как Адела Винтерс ходила к мусорным бачкам, вы звонили в агентство?
— Спустя две или три минуты. Когда я вернулся в холл, мой напарник принял мои функции и, пока я звонил, присматривал за обеими подопечными.
— Это значит, что спустя две или три минуты после того, как Адела Винтерс ходила к мусорным бачкам, обе обвиняемые были уже вместе, в холле?
— Конечно.
— Вы не наблюдали за этими бачками раньше?
— Нет.
— А у вас была возможность наблюдать за бачками позже?
— Нет.
— Следовательно, вы знаете только, что обвиняемая заглянула в мусорный бак и ничего туда не бросала?
— Что ж, так мне кажется, если вы хотите быть таким точным, — ответил Фолсом.
— Я не хочу быть формалистом без нужды, но этот момент может оказаться весьма существенным.
— Если вас интересует мое откровенное мнение, — сказал Фолсом, — тогда я сказал, что она только заглянула внутрь, но теперь, когда я об этом думаю, то абсолютно уверен, что она подняла крышку бачка и что-то туда бросила.
— Почему же эта мысль не пришла вам в голову, когда вы звонили в агентство?
— Я и в самом деле не знаю, — ответил Фолсом. — Вероятно, такое различие не казалось мне тогда существенным.
— Именно это я и пытаюсь точно установить, — сказал Мейсон. — Сейчас воспоминание об этом происшествии приобретает цвета, потому что вы поняли, что это очень существенно?
— Я не согласен с вашим определением, что мои воспоминания приобретают цвета. Я только более вдумчиво оценил все происходившее. Теперь я совершенно уверен в том, что она что-то кинула в бачок.
— Так же уверены, как вы были уверены третьего сентября в том, что она туда только заглянула?
— Это довольно категоричная постановка вопроса.
— А это не слишком порядочный способ отвечать на вопросы.
— Но если она на самом деле что-то бросила в бак!
— Вы теперь уверены, что она это сделала?
— Да.
— Вы не были уверены третьего числа?
— Если вы намереваетесь делить волосок на части, то не был уверен!
— У меня все, — закончил Мейсон.
— У меня нет вопросов, — рявкнул Гуллинг.
— Ваш следующий свидетель, господин обвинитель.
— Я хотел бы еще раз вызвать Сэмуэля Диксона, чтобы задать ему один вопрос, — сказал Гуллинг.
— Вызывайте.
— Вы уже были приведены к присяге, — обратился судья к Диксону, когда он вновь занял свидетельское кресло. — Пожалуйста, отвечайте на вопросы.
— Мистер Диксон, — спросил Гуллинг, — третьего сентября вы были в отеле «Лоренцо» и проверяли там содержимое мусорного бачка?
— Да, сэр.
— Что вы сделали?
— Я поднял крышку мусорного бака, стараясь не оставлять отпечатки пальцев. Увидел, что бак наполнен мусором на три четверти. Я высыпал содержимое бака на разложенный брезент и нашел в мусоре револьвер тридцать второго калибра, номер сто сорок пять восемьдесят один.
— И что вы сделали с этим револьвером?
— Приложил все старания, чтобы не оставить новых отпечатков и не стереть тех, которые могли на нем находиться, несмотря на то, что револьвер был в середине мокрых отбросов…
— Отложим выяснение, почему не было отпечатков пальцев на револьвере. Отвечайте только на вопросы. Что вы с ним сделали?
— Я доставил револьвер Альфреду Корбелу.
— Мистер Корбел является экспертом по оружию и отпечаткам пальцев в Отделе по раскрытию убийств?
— Да, сэр.
— А когда вы доставили ему это оружие?
— Как оружие, так и крышка от бака были доставлены около семи часов сорока пяти минут того же дня.
— Это значит, третьего сентября?
— Да.
— Защита может задавать вопросит.
— У меня нет вопросов, — сказал Мейсон.
— Суд решил сделать перерыв на десять минут, — заявил судья Линдейл.
Мейсон бросил многозначительный взгляд на Пола Дрейка. Тот кивнул головой.
Когда спустя десять минут суд возобновил заседание, Гуллинг заявил:
— Моим следующим свидетелем будет Альфред Корбел.
Заняв место для свидетелей, Альфред Корбел представился как эксперт по оружию и дактилоскопии.
— Вот револьвер тридцать второго калибра, номер сто сорок пять восемьдесят один. Вы когда-нибудь видели его раньше?
— Да, видел.
— Когда?
— Впервые я увидел его в семь сорок пять третьего сентября, когда мне его доставил Сэмуэль Диксон. Я обследовал револьвер в лаборатории. Снова я увидел этот револьвер в ту же ночь, когда обвиняемая признала его своей собственностью.
— Вы проводили пробную стрельбу из этого револьвера?
— Да, сэр.
— Вы исследовали его на наличие отпечатков пальцев?
— Да, сэр.
— Вы нашли какие-нибудь отпечатки?
— Нет.
— Вы можете объяснить, почему не было никаких отпечатков?
— Когда револьвер был доставлен мне, то его покрывал слой липкой грязи. К отдельным частям револьвера прилип мусор, даже в пустом гнезде барабана была грязь. Принимая во внимание то, что револьвер был засунут в мусор, который впоследствии перемешали, я не надеялся, что мне удастся найти какие-нибудь пригодные дня идентификации отпечатки.
— Оружие было заряжено?
— Пять гнезд в барабане было заряжено, и в одном гнезде пули не было. В этом гнезде находилась только пустая гильза.
— Проводили ли вы сравнение с пулей, которая была извлечена из черепа Хайнса?
— Да, сэр.
— И что показало исследование?
— Что пуля была выпущена из этого револьвера.
— Вы провели проверку крышки мусорного бака на наличие отпечатков пальцев?
— Да.
— Что вы обнаружили?
— Могу я попросить папку? — спросил Корбел.
Гуллинг подал ему папку. Свидетель открыл ее и вынул пачку фотографий.
— Это снимок сделан с использованием зеркала, — сказал он, — и показывает ручку крышки с нижней стороны. На ручке видны многочисленные отпечатки пальцев, некоторые из них затерты, другие легко различимы.
— Обращаю ваше внимание на отпечаток, обведенный линией, — сказал Гуллинг. — Удалось ли вам его идентифицировать?
— Да, это отпечаток среднего пальца левой руки обвиняемой Аделы Винтерс.
— Защитник может спрашивать свидетеля.
— На ручке крышки мусорного бака вы обнаружили много отпечатков? — спросил Мейсон.
