Но теперь он столкнулся с другим видом ненависти к себе, которая все возрастала, подогреваемая газетными статьями. Их тон изменился. Сначала они раздували дело как сенсацию, чтобы привлечь читателей. Теперь уже в ярости был народ. Это доказывала демонстрация на бульваре Османа. Самоубийство Эмиля Фершо не успокоило, но еще более взвинтило общество. Один был мертв — им нужна была голова второго! Полиция подвергалась нападкам. Со всех сторон поступали доносы.
Сообщалось о каких-то беднягах, которые имели несчастье походить на Дьедонне Фершо или чье поведение удивляло соседей.
Может быть, он опасался именно этого? К шести вечера, когда оба они решили спуститься к ужину — г-жа Снук подавала его очень рано, — ничто еще не предвещало волнений предстоящей ночи.
Как обычно, перед тем как сесть за стол, Мишель опустил штору из сурового полотна. Фершо сидел спиной к стеклянной двери. Войти в это заведение, ничем не отличавшееся от других и расположенное в конце набережной, старая Жуэтта могла только по чистой случайности.
Что касается опубликованного портрета Мишеля — он так мало походил на него, что это не представляло серьезной опасности. Было решено, чтобы не волновать лишний раз Лину, не показывать его. Но она все равно посматривала на обоих мужчин с каким-то беспокойством.
Им подали омлет. Когда они заканчивали его, в открывшуюся дверь вошел коренастый, коротконогий моряк, какие сюда часто заходили, и, сняв фуражку, прошел на кухню. Бывал ли он тут прежде? А может, принадлежал к числу завсегдатаев? Между двумя комнатами находилось слуховое окно, и в какой-то момент Моде показалось, что за ними наблюдают. Его подозрительность усилилась, когда он услышал, что на кухне говорят по-фламандски. Протестуя, г-жа Снук твердила:
— Этого не может быть!
Тэт явно настаивал. Мишель почувствовал себя еще более не в своей тарелке, когда женщина принесла им сыра и как-то по-новому взглянула на всех троих. Фершо это заметил тоже. Но не пошевелился, когда моряк проходил за его спиной и взглянул на него в зеркало, висевшее над камином под портретом с медалями.
Обычно после еды они все трое шли наверх. Теперь же Фершо сказал Мишелю:
— Выйдем на минуту.
Увидев, что они надевают пальто, г-жа Снук выпорхнула из кухни:
— Вы собираетесь на улицу в такую погоду? Молодой человек — куда ни шло. Но вы ведь себя так плохо чувствуете…
Ничего не понимая. Лини не знала, одеваться ли ей тоже. В тот самый момент, когда Фершо уже нажал на ручку двери, он спохватился и поднялся к себе.
— Что происходит? — тихо спросила Лина.
— Ничего. Помолчи.
— Я с вами?
Фершо уже спускался с кожаным портфелем в руке.
Лина вопросительно смотрела на мужа, готовая тоже надеть пальто.
В этот момент Мишель особенно четко понял, какое значение имеет каждый поступок, каждый их жест. Он едва не сказал: «Идем!»
Но его ждал Фершо, и он только прошептал:
— Мы сейчас вернемся!
Ему хотелось ее поцеловать. Ей было страшно. Она жалела, что не готова. Но было поздно — они ушли, дверь захлопнулась, и г-жа Снук буквально набросилась на нее с длинной речью по поводу неосмотрительности стариков, по поводу мании Фершо уходить из дому в самое непредвиденное время, скажем, в пять утра, когда она еще не встала.
Она сказала:
— Иногда мне кажется, он что-то скрывает!
У Лины открылись глаза. Она тоже почуяла опасность, от которой убегали мужчины, лучше нее оценив обстановку.
— Я пойду им сказать, чтобы они вернулись.
— В такой темноте вы их вряд ли найдете.
Но она сняла с вешалки пальто, набросила его на плечи и вступила в темноту, встретившую ее потоками холодной воды. Она бросилась к газовым фонарям, раскачивающимся вдали, вздрагивая всякий раз, когда ей казалось, что она видит две знакомые фигуры.
Туфли промокли, ей было холодно, дождь затекал за воротник, струился по лицу. Но она продолжала идти вперед, вдыхая запах соленой воды, теряясь в незнакомых улочках, заглядывая в витрины, в том числе маленького кафе, в котором они прежде играли в белот.
Затем она вернулась к дому г-жи Снук и, держась в отдалении, заглянула через стеклянную дверь. В столовой никого не было. Вспомнив об «Арно», она пересекла набережную, дошла до того места, где прежде стояло судно, и убедилась, что там его нет и вместо него на причале покачивается маленький баркас. Она тихо позвала:
— Мишель!
Он не мог уехать без нее! Тут какое-то недоразумение.
Они вернутся. Возможно, у них было какое-то дело?
Она увидела издали две фары остановившегося перед домом г-жи Снук автомобиля. Машина осталась у тротуара, а трое мужчин поспешно вошли в дом.
Что ей было делать? Неужели это полиция? Как предупредить Фершо и Мишеля?
Она бежала, останавливалась, снова бежала.
— Мишель!
Она молила его, она сердилась на него. Ведь он даже не предупредил ее. Был в какой-то нерешительности.
А раз так, значит…
— Нет! Быть того не может!
Она столкнулась с каким-то высоким мужчиной, который почти поднял ее с земли и поставил на тротуар, а потом еще не раз оборачивался в ее сторону.
Колокола пробили время, но она не слышала их. Где искать? В городе или на стоянке судов? Она металась то в одну, то в другую сторону, упрекая себя за то, что так беспорядочно ищет.
А если все это плод ее воображения? Почему бы этой машине не подвезти к дому г-жи Снук загулявших моряков? Может, это простое такси? Петляя, она осторожно приблизилась к дому. В ту же минуту машина отъехала, но те трое остались в доме. Ей показалось, что шофер пригнулся, чтобы ее рассмотреть.
Она страшно боялась наделать глупостей. Ей казалось, что теперь она отвечает за судьбу обоих мужчин, что от ее поведения будет зависеть их жизнь. Если она войдет в дом, ее могут оттуда больше не выпустить. Как же их предупредить?
Быстро пройдя мимо, она бросила взгляд через стеклянную дверь. В столовой все было на месте. Г-жа Снук, как обычно, вытирала тряпкой клеенку в красную клетку.
Куда делись те трое? Она была уверена, что они никуда не выходили. Может, сидели на кухне, как обычные завсегдатаи?
Голос рядом произнес:
— Входите!
Она вздрогнула. Рядом никого не было. Потом из темноты вышел мужчина. Ее мягко взяли за руку и подтолкнули к двери. Она спустилась по ступеньке. В слуховом окне мелькнуло чье-то лицо.
— На кухню!
И, обращаясь к трем другим, не похожим на клиентов г-жи Снук, человек сказал:
— А вот и она!
Он оставил ее со своими спутниками и ушел, чтобы дождаться прихода Фершо и Мишеля.
— Входите! Садитесь. Не бойтесь.
Самый важный из них достал из бумажника фотографию Лины.
— Садитесь, госпожа Моде.
— Вы думаете, он нас узнал?
— Почти уверен.
— Поэтому вы забрали деньги?
Ведь в портфеле не могло быть ничего другого, кроме пяти миллионов и бриллиантов, привезенных из Кана.
Это означало только одно: они не вернутся к г-же Снук, они не пойдут за Линой.
Мишель был мрачен, но смирился со своей участью.
Он еще раньше смирился. У него был выбор, когда они трое стояли перед дверью, и ему достаточно было сказать:
— Идем!
Фершо не стал бы возражать. Он даже удивился, видя, что Мишель оставляет Лину одну.
— Нужно поскорее найти корабль. Сегодня днем из окна я обратил внимание на испанское судно, готовое к отплытию. Вы твердо решили, Мишель?
— Да.
— Я знал, что вы не предадите. Хотя вполне могли это сделать. У вас еще есть время. Вот, держите, это все наше состояние.
Они шли быстро. С чего это Фершо заговорил в такой не свойственной ему манере?
— В ваших интересах, несомненно, было бы оказаться на другой стороне. Ведь меня преследуют, могут схватить. У вас же нет никакой гарантии, что я не захочу расстаться с вами, оставив с носом. И все-таки вы следуете за мной. Я знал, что так и будет. Послушайте, Мишель, встреча со мной дала вам невиданный шанс. Вы молчите?
— Вы правы.
Фершо засмеялся:
— Бросьте дуться. Это артачится ваша гордыня. Не потому ли, что я вам сказал…
— Это не то судно?
Мишель указал рукой на корму с трубой, опоясанной бело-красной лентой. Он задал вопрос, чтобы покончить с экзальтацией Фершо.
— Вы подниметесь на борт один? Или мне пойти с вами?
Почему бы не вместе? Теперь, конечно, когда портрет Мишеля появился в газетах, опознать их стало проще.
Однако в том положении, в каком они находились, риск был не так уж велик.
Фершо пошел один. Не из предосторожности, а для того, чтобы оставить Мишеля одного с портфелем и искушением сбежать.
Мишель это понял, но только пожал плечами. Он видел, как патрон проскользнул по узкому трапу, услышал, как он позвал:
— Есть кто-нибудь?
Затем он загромыхал по железной палубе, снова позвал, открывая и закрывая металлические двери, ища матроса, которого нигде не было видно. Мишель не тронулся с места. Дождь бил его по плечам, по голове, и, казалось, только укреплял его дух.
