Ледок молчал. Наконец он сказал:
— Мне пришла в голову еще одна возможность. Помимо мадам Форсайт и мадам Нортон.
Я напрочь забыл про кофе. Он уже не казался мне таким вкусным, как раньше, но все равно это был кофе, и я в нем нуждался.
— Вы о чем?
— О мсье префекте. Предположим, вы правы и Ричард Форсайт не покончил жизнь самоубийством. Вдруг Лагранд знал об Астер Лавинг? Может, она что-то знала о смерти Форсайта. И Лагранду стало об этом известно. Возможно, он боялся, что и вы узнаете о ее связи с Форсайтом, и решил от нее избавиться.
Я кивнул.
— Или же это сделал Рейли.
Ледок нахмурился.
— Не исключено, — продолжал я, — Рейли тоже что-то знал. Об Астер Лавинг и Форсайте. И когда увидел вчера, что мы разговариваем с Джепсоном, решил, что тот нам все выложил.
— Но Джепсон даже не заикнулся об Астер Лавинг.
— Но Рейли-то об этом не знал.
Ледок на секунду задумался.
— Да, конечно, вы правы. Но ведь все это только домыслы, так?
— Верно, только домыслы.
— Эта женщина могла умереть от передозировки по собственной вине — ввела себе слишком большую дозу. Несчастный случай.
— Угу. — Я отпил еще глоток кофе. — Ладно, — сказал я. — У нас в полдень в «Великобритании» встреча с инспектором. С тем, который вел дело о смерти Форсайта. Мне нужно заглянуть на телеграф и отправить телеграмму в Лондон — попросить их узнать побольше об этой Сабине фон Штубен в Мюнхене. А еще — в банк за чеком для Лагранда и его сироток. У вас есть адрес этого общества?
— Узнаем. Пока вы одеваетесь, я кое-куда позвоню по телефону.
— Договорились. Спасибо. А пока я буду бегать по городу, вы сможете разыскать менеджера Астер Лавинг? Как там его зовут?
— Жак… — Ледок порылся в бумагах. — Моррэ.
— Постарайтесь назначить с ним встречу днем, чтобы мы могли поговорить. Давайте на… сколько? Два часа подойдет?
— Конечно. Все устрою.
— Прекрасно. Спасибо, Анри.
Он отмахнулся.
— Не стоит благодарности.
Я вернулся в комнату горничной, вытащил из чемодана чистую рубашку, белье и носки и бросит все на кровать. В углу комнаты виднелась маленькая ниша, не больше стенного шкафа, где помещались ванна и умывальник. Ванна, как и кровать, не была рассчитана на мои габариты. Я мог сидеть в ней, только выпрямившись — больше никак не получалось — и чувствуя себя медведем в бочке.
Затем я побрился, надел все чистое и единственный оставшийся костюм. Прежде чем выйти из комнаты, я достал из чемодана остальные вещи, поднял двойное дно, вытащил автоматический «кольт» 32-го калибра. И положил его в карман брюк.
До банка «Барклай» я доехал на такси. Там я распорядился отправить чек на две тысячи франков на счет Общества сироток Лагранда. Банк находился на улице 4-го сентября, довольно близко от улицы Капуцинов и «Дыры в стене», так что все время приходилось оглядываться.
Мне показалось, что, когда я выходил из банка, за мной никто не следил, поэтому я взял другое такси и поехал на телеграф. За такси тоже никто не увязался. Я послал телеграмму в Лондон и проверил, не поступило ли на мое имя каких-либо сообщений, возможно, отчета другого агента, который работал в семье Форсайтов, тем более что он должен был переслать его через лондонскую контору. Но для меня ничего не было.
Была уже половина одиннадцатого. Мне предстояло как-то скоротать больше часа до своей встречи с Ледоком и инспектором в «Великобритании». Я решил прогуляться и спросил у клерка из «Вестерн Юнион», как туда пройти.
Погода снова выдалась хорошей — ясной, сухой и теплой. Несмотря на сажу и грязь, покрывающую все вокруг, Париж был очень красивым городом. Мне нравились плавные изгибы его бульваров, изысканно-величавые старинные здания, медленно-мерное движение судов по спокойной коричневой реке.
Вот город, о котором мне хотелось узнать побольше, и я бы сделал это с удовольствием, если бы не старался узнать побольше о вероятном убийстве.
Я остановился у кафе. Официант не говорил по-английски, поэтому я зашел внутрь и ощутил себя цирковым клоуном, показывая то на одно, то на другое и при этом то кивая, то качая головой. Потом я снова вышел на улицу, сел за столик и через минуту получил бутерброд, кофе и непомерный счет. Бутерброд был так себе. Хлеб вкусный, что отчасти возмещало недостаток вкусовых качеств мяса. К счастью, мяса оказалось не слишком много. Зато кофе был отменный.
Я пришел в «Великобританию» в пять минут первого. Анри Ледок стоял у конторки, опустив руку с перчатками и серой шляпой вниз и прижав другую, с часами, к груди. Он то и дело поглядывал на часы.
— Привет, Анри, — сказал я.
— А, вот и вы. — Ледок улыбнулся и опустил часы в карман.
— Инспектор здесь? — спросил я.
— Пока нет. Но я поговорил по телефону с менеджером Астер Лавинг и договорился встретиться с ним в два часа у него в конторе.
— Прекрасно. Спасибо, Анри.
Холл был огромный, с колоннами, растениями в кадках, дорогими гобеленами на стенах, дорогими коврами на мраморном полу и легким запахом дорогих сигар и еще более дорогих духов. Кругом мягкая красивая мебель, чтобы постояльцам не пришлось подниматься в свои номера, если им вдруг взбрело бы в голову посидеть и посчитать деньги.
Если бы Лагранд разозлился на нас за то, что мы накануне сбросили хвост и устроили беспорядок в «Ле Заль», он вполне мог бы посадить здесь филеров. Но он этого не сделал. Хотя какой-то тип все же сидел на диване в одиночестве. Вот он поднялся и направился к нам. Он не носил вокруг шеи цепочки с табличкой «ПОЛИЦЕЙСКИЙ», но у него не было в том никакой надобности.
Он был в черном костюме, белой рубашке с галстуком в полоску, в тяжелых черных ботинках и держал в руке мягкую черную шляпу. Крупный, широкоплечий, степенный. Черные волосы с пробором слева. Лицо мясистое, нос слегка картошкой, нижняя губа слегка обвисшая. Лицо некрасивое, но довольно интересное. Глядя на него, казалось, что выражение на нем было установлено еще в детстве и с той поры не менялось — скрытное, сонное лицо человека, который видел все, на что способны люди, и выслушал все причины их деяний.
— Господин Бомон? — обратился он ко мне.
Я отозвался.
— Мсье Ледок?
Анри тоже отозвался.
Инспектор кивнул, затем представился сам. Руки он нам не подал, мы с Ледоком со своей стороны — тоже.
— Спасибо, что пришли, — сказал я.
Выражение на его лице не изменилось.
— Пожалуйста, следовать за мной, — предложил он на ломаном английском.
Он неспешно направился к лифтам. Их было два, и двери одного из них открылись как по мановению волшебной палочки, стоило нам приблизиться. Мы вошли. Лифтер, паренек, одетый на манер южно-американского генерала на параде, произнес что-то по-французски. Инспектор буркнул что-то в ответ. Никто больше не вымолвил ни слова, пока мы поднялись на седьмой этаж, вышли из лифта, прошли по застеленному ковром коридору и остановились у двери справа.
Инспектор сунул руку в карман брюк, вытащил казенный ключ. И повернулся ко мне.
— Это не та дверь, что была раньше. Ту разбили, когда мы пытались попасть в номер.
— Понял, — сказал я.
Инспектор вставил ключ в замочную скважину и повернул. Дверь распахнулась. Он отступил и легким движением большой руки предложил нам войти. Мы последовали его жесту. Инспектор вошел следом.
Он уже закрывал дверь, когда я сказал:
— Простите, инспектор.
Он повернулся ко мне, не отпуская ручку двери.
— Позвольте взглянуть? — сказал я, показывая на дверь.
Он поднял брови на три миллиметра, слегка пожал крепкими плечами и отступил в сторонку.
На торце двери я увидел собачку и задвижку, закрепленные на бронзовых пластинах. Собачка, как и все собачки, реагировала на поворот дверной ручки, задвижка же была сейчас утоплена. Я попросил у инспектора ключ, который он мне протянул без всякого выражения на лице, только сунул руки в карманы и уставился на меня. Я сунул ключ в замочную скважину и повернул влево; защелка, в виде прямоугольного бронзового язычка, тут же выскочила.
Я взглянул на инспектора.
— Задвижка была закрыта, когда вы сюда пришли?
Инспектор нахмурился.
Я повернулся к Ледоку, который стоял в сторонке, заложив руки за спину.
— Как это будет по-французски? Задвижка?
— La pène dormant, — сказал он.
— Qui,[53] — сказал инспектор. — Она была закрыта.
Я повернул ключ в противоположном направлении на два полных оборота, и задвижка ушла внутрь. Я прикрыл дверь и оглядел щеколду.
Она тоже была бронзовая, с закругленной ручкой, и выступала с левой стороны в семи-восьми сантиметрах от края двери. Паз в двери, куда она входила, тоже был бронзовый и привинчен к двери шестью бронзовыми винтами. Я поднял закругленную ручку и задвинул щеколду. Подергал дверь. Она не поддалась. Я провел пальцем по косяку сначала над щеколдой, потом под ней. Примерно в четырех сантиметрах от нее я с трудом нащупал в дереве большое неровное углубление — бесформенную дыру, замазанную шпаклевкой, затертую и покрашенную сверху. Как ни старайся зачистить дыру, сделать это, не оставив следов, практически невозможно.
