Женился… Странно, как она вновь неожиданно почувствовала, что Хьюго находится в доме…
Ощущение было очень сильным. Да, Хьюго был наверху и ждал ее.
Вера сказала сама себе:
— Не будь дурой. Ты так устала, что воображаешь Бог весть что…
Медленно вверх по лестнице.
На верхней лестничной площадке что-то выпало из ее руки, практически бесшумно ударившись о мягкий ворсовый ковер. Она не заметила, что выронила револьвер. Она сознавала лишь, что сжимает в руке маленькую фарфоровую фигурку.
Какой тихий был дом! Однако… почему-то он не казался пустым… наверху ее ждет Хьюго…
«Один негритенок остался один-одинешенек». Какая же все-таки последняя строчка? Что-то насчет свадьбы или что-то другое?
Она подошла к двери своей комнаты. Хьюго ждет ее внутри — она была совершенно в этом уверена.
Она открыла дверь…
Ошарашенно открыла рот…
Что это — свешивается с крюка в потолке? Веревка с готовой петлей? И под ней стоит стул — стул, который можно оттолкнуть ногой…
Вот что хотел Хьюго…
И, конечно, такой была последняя строчка считалочки:
«Он пошел и повесился, и тогда никого не осталось…»
Маленькая фарфоровая фигурка выпала из ее руки. Она покатилась по полу и разбилась, ударившись о каминную решетку.
Как автомат, Вера шагнула вперед. Это был конец — здесь, где холодная мокрая рука (конечно, рука Сирилла) прикоснулась к ее горлу…
«Ты можешь поплыть к той скале, Сирилл…»
Эти слова были убийством — все так просто!
Но потом ничего не забывается и продолжаешь, продолжаешь вспоминать…
Она влезла на стул, уставившись в одну точку, словно лунатик… приладила на шее петлю.
Хьюго был здесь и следил, чтобы она это сделала.
Она оттолкнула стул…
Сэр Томас Легг, помощник комиссара Скотленд-Ярда, раздраженно заявил:
— Но это же просто невероятно!
Инспектор Мэйн почтительно ответил:
— Знаю, сэр.
П. К. продолжил:
— Десять человек мертвы на острове, и на нем нет больше ни одной живой души. Бессмыслица какая-то!
Инспектор Мэйн флегматично отозвался:
— Тем не менее это случилось, сэр.
Сэр Томас Легг сказал:
— Черт подери, Мэйн, должен же кто-то был их убить.
— В том-то и проблема, сэр.
— В докладе врача ничего полезного?
— Нет, сэр. Уогрейв и Ломбард застрелены, первый — в голову, второй — в сердце. Мисс Брент и Мэрстон умерли от отравления цианидом. Миссис Роджерс — от смертельной дозы хлорала. Голова Роджерса разрублена, Блора — размозжена. Армстронг утонул. Череп Макартура проломлен ударом по затылку, и Вера Клэйторн повешена.
П. К. вздрогнул и поморщился. Он сказал:
— Гадкое дело, гадкое.
Он поразмышлял несколько минут и потом с раздражением спросил:
— Вы имеете в виду, что не смогли выудить из населения Стиклхэвена ничего полезного? Черт возьми, должны же они что-то знать.
Инспектор Мэйн пожал плечами.
— Они обычные порядочные моряки. Знают только, что остров купил человек по фамилии Оуэн, и все.
— Кто запасал на острове провизию и делал все необходимое приготовления?
— Человек по фамилии Моррис. Исаак Моррис.
— И что он обо всем этом говорит?
— Он не может говорить, сэр, он мертв.
П. К. нахмурился.
— Вам известно что-нибудь об этом Моррисе?
— О да, сэр, он нам знаком. Сомнительный был джентльмен, этот мистер Моррис. Был замешан в том мошенничестве Беннито, связанным с распространением ненадежных акций три года назад. Мы уверены, что он в нем участвовал, но вот доказать не можем. И он занимался наркобизнесом. И снова доказательств нет. Он был очень осторожным человеком, этот Моррис.
— И он стоял за островным делом?
— Да, сэр. Он занимался покупкой, хотя ясно дал понять, что действует в интересах третьей стороны, пожелавшей остаться неизвестной.
— Но, конечно, можно что-то разыскать в финансовом отношении?
Инспектор Мэйн улыбнулся.
— Если бы вы знали Морриса, то так бы не говорили! Он так умел тасовать цифры, что никакой, пусть даже самый лучший общественный бухгалтер в стране не поймет, на голове он стоит или на ногах! Мы вволю наелись его мастерством в деле Беннито. Да, он отлично покрыл следы своего работодателя.
П. K. вздохнул. Инспектор Мэйн продолжил:
— Моррис и занимался всеми делами в Стиклхэвене. Говорил, что действует для «мистера Оуэна». И именно он пояснил тамошним жителям, что будет проводиться какой-то эксперимент — какое-то пари насчет жизни на «необитаемом острове» в течение недели и что не надо обращать никакого внимания на призывы о помощи оттуда.
Сэр Томас Легг обеспокоенно пошевелился и сказал:
— И вы хотите мне сказать, что люди не унюхали крысу? Даже после этого?
Мэйн пожал плечами и ответил:
— Вы забываете, сэр, что остров Ниггер ранее принадлежал молодому Элмеру Робсону, американцу. Каких только он там вечеринок не устраивал. Не сомневаюсь, что глаза местных жителей на лоб лезли! Но постепенно они привыкли и стали считать, что все, связанное с островом Ниггер, обязательно должно быть невероятным. Так что, сэр, когда подумаешь, все кажется вполне естественным.
Помощник комиссара мрачно признал его правоту.
Мэйн сказал:
— Фред Нарракотт — тот человек, который отвозил туда гостей, говорит кое-что полезное. Он сказал, что сильно удивился, увидев этих людей: «Совсем не похожи на гостей мистера Робсона». Думаю, именно факт, что они все были такие нормальные и спокойные, заставил его ослушаться приказов Морриса и отправиться на остров после того, как он узнал о сигналах SOS.
— Когда они туда прибыли?
— Сигнал заметили мальчики-скауты утром одиннадцатого. В тот день добраться до острова было невозможно. Люди прибыли туда днем двенадцатого, как только появился шанс пришвартоваться. Они совершенно уверены, что никто не мог оставить остров перед тем, как они туда приплыли. После шторма по-прежнему были большие волны.
— Никто не мог вплавь добраться до берега?
— До него больше мили, и волны были большие, и о берег колотились с силой. И на скалах было много народу, скаутов, которые наблюдали за островом.
П. К. вздохнул и сказал:
— А что насчет граммофонной записи, которую вы нашли в доме? Не смогли ничего полезного из нее узнать?
Инспектор Мэйн сказал:
— Постарался. Ее изготовила фирма, занимающаяся поставкой театральной бутафории и постановкой киноэффектов. Ее послали У. Н. Оуэну, эсквайру, для передачи через Исаака Морриса, и, как они считали, она была нужна для любительской постановки новой пьесы. Текст был возвращен вместе с записью.
Легг спросил:
— А что насчет самой записи, а?
Инспектор Мэйн серьезно ответил:
— Я сейчас этим занимаюсь, сэр.
Он прочистил горло.
— Я со всей тщательностью расследовал обвинения. Начал с Роджерсов, которые первыми прибыли на остров. Они служили у мисс Брэди, которая неожиданно умерла. От ее лечащего врача не удалось узнать ничего определенного. Он говорит, что они, конечно, ее не отравили, но сам лично он считает, что было там нечто странное: будто она умерла в результате пренебрежения с их стороны. Утверждает, что доказать ничего невозможно.
Потом господин судья Уогрейв. Тут все о’кей. Это он осудил Ситона. Кстати, Ситон был виновен — безошибочно виновен. Уже после того, как его повесили, отыскалось доказательство, которое, вне всяких сомнений, доказывает его вину. Но тогда много на сей счет говорили: девять из десяти считали, что Ситон был невиновен, и суммирование судьи было местью.
Девушка Клэйторн, как я узнал, была гувернанткой в семье, где утонул ребенок. Однако, похоже, она не имеет к его смерти никакого отношения и, по правде говоря, прекрасно себя вела, поплыла на помощь, и ее фактически вытащили из моря и еле успели спасти.
— Продолжайте, — со вздохом сказал П. К.
Мэйн глубоко вздохнул.
— Теперь доктор Армстронг. Известный человек. Имел кабинет на Хэрли-стрит. Честный специалист. Не удалось установить никаких нелегальных операций и вообще чего-то компрометирующего. Правда, действительно была женщина по фамилии Клис, которую он оперировал аж в 1925 году в Лейтморе, когда работал там в больнице. Перитонит. Она умерла на операционном столе. Может, он был не очень искусным хирургом, но, в конце концов, опыта у него было немного, да и неумение — не преступление. Конечно, мотива никакого.
Потом мисс Эмили Брент. Девушка, Беатрис Тэйлор, у нее служила. Забеременела, хозяйка ее выгнала, она пошла и утопилась. Неприятное дельце, но снова — ничего криминального.
— Вот здесь-то, — сказал П. К., — похоже, и вся соль. У. Н. Оуэн занимался преступлениями, недосягаемыми для закона.
