Однако самообладание, запас внутренних сил, наглость, воинственность и тактические таланты не покинули их.
Они не смогли смириться с обстоятельствами, поскольку точно не знали, что те собой представляют. Символом дня стал вопросительный знак. Знай они, что президент Стэнли мертв, все было бы очень просто. Знай они, кем был похищен президент и где он находится, все было бы также очень просто. Знай они хотя бы только одну вещь, а именно, что президент не возвратится к исполнению своих обязанностей в течение сорока восьми часов, ситуация была бы мгновенно взята под контроль, извернувшись, Стэнли исполнял бы уже обязанности Верховного главнокомандующего армией и военно-морскими силами в условиях военного времени. Но о президенте не было никаких известий, и узнать что-либо не представлялось возможным; эта неопределенность привела к тому, что многие оказались парализованы страхом, а остальных охватило предчувствие крушения всего и вся. Вследствие этой неуверенности, из-за того, что в любую минуту могло прийти известие, что президент найден, спасен и возвращается в Белый дом, никто не хотел рисковать, скомпрометировав себя какими-то действиями. Моллесон ничего не предпринимал, генеральный прокурор Дэвис не вынес никакого решения, сенаторы и члены палаты представителей не выступили с предложениями. На совещаниях, проводившихся в сотнях кабинетов, библиотек, номеров отелей, правители угрожали, умоляли, льстили, проклинали — все безрезультатно.
Нельзя сказать, что законодатели и чиновники высшего ранга подняли восстание против истинных правителей.
Нельзя даже сказать, что эти деятели не хотели поступаться принципами или верностью отсутствующему вождю.
Просто-напросто они чувствовали настроение страны, о чем свидетельствуют телеграммы, посланные авиапочтой письма и телефонные сообщения от их избирателей, а также отчеты от их уполномоченных на местах и местные газеты, то есть все те высокочувствительные нити настроений, мнений и предубеждений, образующих огромную, в масштабах всей страны, паутину, центром которой является Вашингтон. Люди любили своего президента. Иногда они роптали; то здесь, то там слышалась критика в его адрес, но популярность Стэнли не убывала. Теперь граждане страны хотели, чтобы он вновь занял свой пост, они страстно желали этого, и до тех пор, пока президент не вернется, ничего не имело значения. Такое настроение охватывало всех и вся от океана до океана, от Великих озер до Мексиканского залива, и нация дала Вашингтону почувствовать это. Развитию этого настроения в значительной степени способствовал один из тысячи противоречивых слухов и сообщений, которому поверили больше всего, который во многих умах вытеснил все остальные: президент был похищен неким владельцем международного банка и будет содержаться в подвале цокольного этажа одного из зданий Уолл-стрит до тех пор, пока не согласится начать войну. Говорилось, что сейчас проводятся закулисные переговоры.
В результате мистеру Бинну, депутату палаты представителей от штата Джорджия, предоставился шанс блеснуть остроумием. Утром в четверг он сказал своим коллегам:
— Для меня все выглядит вполне очевидным. Кто в наибольшей степени выиграл от всего этого? Пацифисты. Во вторник конгресс проголосовал бы за войну независимо от того, что сказал бы президент в своем выступлении. Но если бы вопрос о войне был поставлен на обсуждение сегодня, все разбежались бы. Разумеется, если президент вернется, все опять может измениться.
Но коль скоро его нет, надеяться не на что. Все вполне очевидно. Джентльмены, я скажу вам, где находится президент: его похитила ассоциация «Женщины за мир».
Они заперли его в своей штаб-квартире и буквально стерегут денно и нощно. И я нисколько не осуждаю Уорделла за то, что он не хочет ворваться туда и освободить президента. Лично я бы, например, предпочел взять каноэ с одним веслом, переплыть на нем Тихий океан и атаковать военно-морской флот Японии.
Над этой шуткой немного посмеялись. Немного и недолго.
Часом позже умозаключения Бинна уже вполне серьезно были использованы сенатором Коркораном в разговоре с Льюисом Уорделлом. После неоднократных просьб, высказанных по телефону и посланных с курьером, Уорделл выделил для него пятнадцать минут. Одержав победу на заседании кабинета министров, Уорделл стал еще более раздражительным и неистовым. Он отдал целый ряд важных указаний по поводу проведения расследования помощнику генерального прокурора, а также специалистам из Управления государственного секретаря и министерства финансов, приказав им своевременно докладывать ему о результатах. Он также выслушал мнение начальника секретной службы Скиннера и воспользовался его советами. Кроме того, он отправил в тюрьму Гриннела и Вормена, а также ряд других, не менее значительных личностей и до последнего момента отказывался вызывать их на допрос. Правда, в порядке следования новой тактике, предложенной Скиннером, вскоре их пришлось освободить из-под стражи. Согласно этой же тактике, предполагалось разместить сотню агентов на центральных станциях телефонной компании; им вменялось в обязанность прослушивать входящие и исходящие телефонные звонки длинного списка номеров. Из ближайших городов ожидался приезд опытных сыщиков; все задержанные, включая Браунелла и Линкольна Ли, подлежали освобождению, и теперь они должны были находиться под постоянным наблюдением. По мнению Скиннера, невозможно узнать что-либо от человека, который находится в заключении и при этом ничего не хочет говорить, но если тот окажется на свободе и будет находиться под наблюдением, он рано или поздно выдаст себя. Еще Скиннер сказал, что, прежде чем отпустить Линкольна Ли, он попробует немного поболтать с ним.
Уорделл был не просто обескуражен, он был взбешен.
Самые настойчивые, длившиеся уже в течение двух дней и двух ночей поиски, в проведении которых участвовала самая большая из когда-либо собиравшихся группа самых опытных сыщиков, поддержанная гражданами, не смогла обнаружить никаких следов. Применительно к главной цели поиска вся масса собранных ими данных при тщательном анализе дала нулевой результат. Браунелл покупал, а может быть, и не покупал хлороформ, носовой платок мог принадлежать, а мог и не принадлежать ему. В среду, в полночь, Уорделл снова вызывал его на допрос, который проводился в присутствии государственного секретаря и министра обороны. Браунелл стоял на своем, утверждая, что он невиновен, ничего не знает, и требовал отпустить его. Лигетт и Оливер согласились, что имеющихся улик достаточно, чтобы служить основанием для ареста. Еще были найдены сотни людей, которые видели грузовик Оркатта в самых различных точках города; однако не было ни одного доказательства, позволявшего утверждать, что это был именно тот, а не какой-нибудь другой грузовик компании «Каллахен», а описания водителя этого грузовика были настолько противоречивы, что оказались бесполезными все до одного.
Вэла Оркатта показали десятку свидетелей, которые заявляли, что могут опознать водителя, однако их показания были недостаточно убедительными, чтобы опровергнуть слова самого Оркатта. Часовой у ворот Белого дома, тот самый, который первоначально утверждал, что видел водителя как в момент въезда грузовика, так и при его выезде, и который позже заявил, что точно не может припомнить, кто сидел за рулем, на допросе вечером в среду показал, что вообще не видел, как выезжал грузовик, а просто слышал шум его мотора, потому что в это время смотрел на стаю голубей. Заведующий складом в цокольном этаже Белого дома не видел и не слышал ничего особенного. В то утро, придя на работу, он до вечера не выходил на улицу, принял от Вэла привезенные продукты и вернул ему пустые корзины.
После того как во второй половине дня в среду Льюис отправился на заседание кабинета министров, Скиннер в течение двух часов допрашивал Вэла Оркатта и не добился чего-либо стоящего. В конце концов он прекратил допрос и под охраной отправил его обратно в больницу, не чувствуя при этом никакого удовлетворения.
Позже Скиннер доложил Уорделлу:
— Парень не лжет, но здесь что-то не так. Он честен и вроде бы не испытывает угрызений совести, но, когда он говорит, возникает ощущение, что ему приходится проталкивать слова через глотку. Да, его нашел полисмен в парке, как и сказала его мамаша, и доктор считает, что у него была амнезия, но мне не дает покоя, с какой осторожностью он подбирает слова, отвечая на вопросы.
Впрочем, его хмурый вид может объясняться тем, что у него болит голова. Кстати, я не пытал его, не бросал за шиворот скорпионов. Может, попробовать?
— Будет ли от этого хоть какой-нибудь прок?
— Нет. Он — упрямый парень. Уж если решил скрывать что-то, он так и сделает. И в конце концов, кто-то же пытался раскроить ему череп. Из всех вещей, которые нас сейчас интересуют, самое главное — это где находится президент, и я сомневаюсь, что тот малый знает хоть что-либо по данному вопросу.
