Теперь оказалось, что любой человек в стране мог быть обвинен в похищении президента или, по крайней мере, находиться под подозрением, что же касается мотивов похищения, то все они были одними и теми же. Следствие должно было вести поиски там, где существовали благоприятные условия, готовность к похищению и требуемые для этой цели храбрость и бойцовские качества.
Преследованию подверглись коммунисты. Точно так же, как вчера, в подвалы министерства юстиции и в тюрьмы загоняли серорубашечников, точно так же как их допрашивали, запугивали и умоляли в их собственных кухнях и столовых, так сегодня поступали с коммунистами. И с тем же отрицательным результатом, и с не меньшей демонстрацией презрения, вызова и насмешки со стороны подозреваемых. Была организована слежка, были вскрыты случаи менее тяжкой «подрывной» деятельности, разоблачены несколько осведомителей, найдены штаб-квартиры организаций — и на этом все закончилось. Стало ясно, что, если коммунисты и захватили президента, они готовы на все, чтобы сохранить тайну его местонахождения.
Но нигде, даже в Вашингтоне и Нью-Йорке, коммунистам не пришлось скрываться в поисках спасения, как это делали «Серые рубашки». Преследование осуществлялось на официальном уровне, организованно и в рамках закона. Если у вас есть время, достаточные средства и способности к исследовательской работе, можно не сомневаться, что вы с достаточной степенью точности установите, как та или иная идея овладевает умами миллионов людей — ведь публикуется такое множество статей в газетах и журналах, разыгрывается бессчетное количество сцен в кино, так много говорится по радио, выступают армии вдохновенных проповедников и лекторов. Однако нет никакой возможности объяснить, как за несколько часов американский народ приобретает непоколебимое убеждение в том, что «провоенная банда» похитила их президента. Во всяком случае американцы знали, где искать виновных. И поэтому, когда предложение сенатора Коркорана волей-неволей подвигло Льюиса Уорделла оказаться в самом центре разыгрываемого фарса и когда Уорделл призвал на помощь тысячи следователей и миллион подозреваемых, это не привлекло особого внимания граждан Соединенных Штатов, как тех, кто выступал в роли действующих лиц, так и тех, кто был зрителем. Они активно участвовали в той драме, которая с самого начала стала разворачиваться перед ними; им было известно, кто здесь злодей, и его-то они преследовали. А гонять коммунистов можно и в любой другой день.
В четверг, в час дня пополудни, в кабинете сенатора Рейда собралась небольшая группа сенаторов и депутатов нижней палаты. В начале первого часа они направились туда по одному, не привлекая к себе внимания; следуя процедуре предыдущего дня, в двенадцать часов были созваны обе палаты, и они сразу же объявили о перерыве в работе заседания. Теперь эта группа сидела в кабинете Рейда за закрытыми дверьми. По ту сторону, в приемной, заперся, загородив своим стулом дверь, доверенный секретарь Рейда, который имел приказ не пропускать никого, кто бы ни попытался войти. Прибыли все официально приглашенные на встречу.
Чтобы понятнее стала значительность и важность обсуждаемого дела, лучше всего упомянуть тот факт, что выражение озабоченности на лице сенатора Уилкокса сделало его и впрямь похожим на государственного деятеля. Для Тилни, Джекмена или Коркорана не составляло никакого труда выглядеть таковыми, во-первых, потому, что они были должным образом скроены матерью-природой, во-вторых, потому, что за плечами у них был немалый опыт, и, в-третьих, они и сами до некоторой степени были государственными деятелями. И хотя об Уилкоксе можно было подумать, что он демонстрирует сходство с пантерой, волком, гиеной или лисой, никому и никогда не приходило в голову, что он может походить на государственного деятеля. И вот это-то выражение встревоженной озабоченности, появившееся на его лице, и было данью последствиям кризиса, которые намеревались обсудить он и его коллеги.
Председатель нижней палаты Самнер Хорнер с покатыми плечами и подбородком, покоящимся на широкой груди, с левой рукой, глубоко засунутой в карман брюк, в то время как хорошо всем известные взмахи указательного пальца правой руки как бы подчеркивали сказанное им, произносил речь, обращаясь ко всей группе в целом и к сенатору Коркорану в частности:
— Если это ваше решение, я присоединяюсь к нему.
Не уверен, прав ли я, и, черт возьми, не знаю, как хоть кто-нибудь сейчас может быть уверен в своей правоте. Я присоединяюсь на одном условии: мы клянемся сохранять эту группу на период кризиса, мы будем строить свою работу согласно решениям, одобренным большинством из нас, нашей единственной целью является сохранение парламентского государства, и все наши решения неизменно будут строго конфиденциальными. Каждый должен дать клятву верности этим принципам, в противном случае все наши усилия будут тщетными.
— Конфиденциальными? — фыркнул сенатор Аллен. — Да мы все собрались здесь лишь потому, что сегодня утром Рейд побывал на одном таком конфиденциальном совещании, а спустя час рассказал о нем Коркорану. Во времена, подобные этому, единственное, в чем можно полагаться на человека, — это в том, что он не разболтает все, что ему неизвестно.
— Это обстоятельство должно вас устраивать, — сухо заметил сенатор Стерлинг, — вам, по крайней мере, нет нужды изменять своим привычкам.
Бронсон Тилни сидел в кресле, вытянув ноги и скрестив руки на груди, изредка поглядывал на коллег. Сейчас он с порицанием посмотрел на Стерлинга.
— Билл, — произнес он, — если вы хотите обозвать Аллена бесчестным Катилиной, сделайте это как-нибудь в другой раз. Разве он не сказал нечто такое, что заслуживает внимания? Я согласен с Хорнером. Клятва нам не повредит, она даже может несколько больше сплотить нас.
Рейд тоже сидел в кресле. Он всегда норовил сесть, как только появлялась такая возможность, вероятно, это объяснялось тем, что, когда он сидел, было не так заметно, что его рост только на дюйм превышает пять футов.
— Я не дам никакой клятвы Дрю, Каллену или кому-либо еще, — заявил Рейд. — Не потому, что при случае все равно ее нарушу. У меня есть кое-какие добродетели, но они служат только мне и знают свое место. — Он повернулся к Тилни: — Значит ли это, что вы согласны на перерыв sine die[2]? И другого пути у нас нет?
Тилни медленно покачал головой:
— Я не знаю, просто не знаю, Том. — Сказав это, он оглядел собравшихся. — Джентльмены, я не любитель строить козни, вы знаете, у меня к этому нет способностей. Поэтому, Том, не знаю. Я дожил до такого возраста, когда удивляться чему-либо становится все труднее и труднее. Мне трудно поверить, что такие люди, как Мартин Дрю и Дэниел Каллен, вместе с офицерами армии Соединенных Штатов готовят заговор, имеющий целью изгнание конгресса США из Капитолия и захват власти. Я знаю, что это так, и вы это подтвердили, но я все равно не могу поверить.
— Он слишком стар для всего этого, — обращаясь к члену нижней палаты Мортону, проговорил вполголоса Уилкокс, — зачем его притащили сюда?
— Я слышал тебя, Уилкокс, — улыбнулся ему Тилни, — у меня хороший слух, сынок. Меня притащили сюда, потому что иногда верность побеждает там, где пасует сила.
Возможно, вы готовы бороться за свое будущее и за арену, которую выбрали для своих битв; я же готов умереть за традиции, которые люблю, и за общественные институты, которые для меня священны. Можно встретить немало людей, которым это понятно. Ты что думаешь по этому поводу, Джим? Не про нас ли это сказано?
Коркоран, усталый и взъерошенный, посмотрел на него с высоты своего роста:
— Про нас, Бронни. За свою жизнь мне пришлось выполнять множество приказов, но я не могу представить себе, что буду получать их от офицеров. Может быть, пришло наше время. Ты изучал историю, а я — нет, однако мне известно, как за последние десять лет множеству людей в Италии, Австрии и Германии предъявили как свершившийся факт то, что за день до этого они высмеивали как нелепость. Может быть, наше время действительно пришло.
Тилни медленно кивнул:
— Может быть, Джим.
— И до некоторой степени ты ответствен за это. Я предупреждал тебя — нам необходимо вступить в войну.
Конечно, некоторые требовали вступления в войну ради своих эгоистических интересов, другие считали, что у нас есть определенные моральные обязательства, третьи полагали, что, если мы не вмешаемся, нам будет грозить опасность, а все остальные просто считают, что раз война неизбежна, то чем раньше она начнется, тем лучше.
Я — из числа последних. Я предупреждал тебя. Дрю и Каллен не просто выступают за войну, она необходима им; ну и конечно, армия всегда ждет возможности пострелять, то есть этого хотят ее командиры. Теперь, с исчезновением президента, конгресс не станет голосовать за войну; что же, это удобный момент и прекрасный повод послать конгресс туда, куда была отправлена добрая половина других парламентов, — на свалку Истории.
