– Арчи. Хватит нести ерунду. «Люмбаго» означает конкретное место. Оно происходит от латинского слова «lumbus» – поясница. Душа находится не в пояснице.
– Нет? Докажите это. Я готов согласиться, что ваша душа расположена в другом месте, но я знавал случаи… например, вспомните того парня, я все время забываю его имя, который хотел нанять вас, чтобы вы встретились с четырьмя его бывшими женами и убедили их…
– Заткнись! – Он опустил ладони на ручки кресла.
– Да, сэр.
– Существуют разные степени дискомфорта, и некоторые из них граничат с мучением. Что ж, ладно. – Он принял вертикальное положение, сопровождая процесс гримасами, весьма разнообразными. – Это – люмбаго. И в таком состоянии я должен сидеть за чужим столом с кучей незнакомцев! Ты идешь?
И он направился к двери.
Неудобство в конце концов обнаружилось, и сводилось оно к тому, что в коттедже не было столовой. А может, и была, но ассортимент оленьих, медвежьих и лосиных голов, перемежаемых то тут, то там рыбинами на досках, превращал ее также и в хранилище трофеев. Бильярдный стол в одном конце делал ее комнатой отдыха; шкафчики с оружием и рыболовными снастями – складом; стулья, пледы и столики с лампами – гостиной; а огромный размер помещения говорил о том, что это сарай.
Еда, подаваемая двумя профессионалами мужского пола в униформе, нареканий не вызывала, но я чуть не сгорел заживо. За большим квадратным столом нас сидело девять человек– с трех сторон по три человека, тогда как четвертая, обращенная к камину, пустовала. Шириной камин был футов двенадцать, и, наверное, с некоторого отдаления было весело и увлекательно наблюдать, как языки пламени лижут восьмифутовые бревна, но я-то сидел не в отдалении, а на ближайшем к огню стуле. Я еще не доел моллюски, когда мне пришлось вывернуть ноги влево, чтобы не вспыхнули брюки, а мою правую щеку уже можно было поливать соусом. Когда подали суп, я вынужден был задвинуть ноги еще левее и в процессе нечаянно задел ботинком щиколотку своего соседа.
– Прошу прощения, – сказал я ему. – Не подскажете, как называется то животное, которое живет в огне?
– Саламандра.
Этот невысокий жилистый человечек обладал сиплым тенором, зачесанными назад черными волосами и широкими мускулистыми плечами, которые были непропорционально велики по сравнению с остальным его телом.
– Что вы тут делаете? – спросил он у меня.
– Поджариваюсь. – Я повернулся к нему всем лицом, чтобы дать щеке отдохнуть. – Пожалуйста, запомните мои слова, – возможно, это последнее, что суждено мне произнести на этом свете. Меня зовут Арчи Гудвин, и я приехал сюда для того, чтобы доставить четырнадцать ингредиентов: петрушку, репчатый лук, шнитт-лук, кервель, эстрагон, свежие грибы, бренди, хлебные крошки, свежие яйца, паприку, помидоры, сыр и Ниро Вульфа. Итого тринадцать, должно быть, я что-то упустил. Всё это продукты, необходимые для приготовления американской ручьевой форели под соусом «Монбарри», за исключением последнего пункта: мистер Вульф в число ингредиентов не входит.
Незнакомец ухмыльнулся:
– Надеюсь, что нет. Иначе получилось бы чересчур жирное блюдо.
– Что вы. Это вовсе не жир, а сплошные мышцы. Вы бы только видели, как он поднимает ручку, чтобы подписать письмо – абсолютно без усилий. А вы что здесь делаете?
Вместо ответа он приступил к супу, и я последовал его примеру. Мне показалось, что мой сосед отнес меня к числу мальчиков на побегушках и вычеркнул из списка возможных собеседников, однако, когда его тарелка опустела, он обратился ко мне:
– Я эксперт, финансист и просто коварный человек. Сюда я…
– Назовите ваше имя, пожалуйста. Я его не расслышал.
– Разумеется, простите меня. Спайрос Паппс. Сюда я прибыл со своим другом мистером Теодором Келефи, послом, чтобы консультировать его по техническим аспектам его миссии. А также я приехал сюда, чтобы порыбачить, и за четыре дня поймал тридцать восемь форелей. Этим утром одиннадцать штук – гораздо больше, чем посол, тому удалось вытащить всего три. Говорят, что здешняя восточная ручьевая форель, Salvenalinus fontinalis, самая вкусная рыба на свете, но я приберегу свое мнение до тех пор, пока не попробую ее в исполнении мистера Ниро Вульфа. Вы, кажется, упомянули репчатый лук?
– Не волнуйтесь, – успокоил я его. – Мистер Вульф только помашет луковицей над сковородкой. Вы даете консультации исключительно послам, или я также могу рассчитывать на вашу осведомленность? Дело в том, что церемония представления прошла довольно скомканно.
Нас прервало появление официанта с блюдом ростбифа, а потом и с блюдом овощей. Но после того, как Паппс отведал того и другого, он негромко и вкратце описал мне всех, кто сидел за столом. О. В. Брэгэн, хозяин, возглавлял стол, сидя по центру лучшей – дальней от камина – стороны. Это был грузный мужчина ростом около шести футов с холодным и пронзительным взглядом серых глаз и квадратным подбородком. По возрасту он находился где-то между мной и Вульфом, и после нашего прибытия в коттедж и краткого обмена приветствиями с этим человеком я не испытал ни малейшего желания перейти на топливо марки «Хемоко», производимое его компанией.
Лучшую сторону стола делил с ним посол Теодор Келефи, сидящий по правую руку от хозяина. Невысокий, но широкоплечий и пухлый, практически без шеи, он выглядел так, будто старательно загорал десяток лет (хотя, возможно, процесс длился десяток поколений). Посол думал, что умеет говорить по-английски, и слова он, скорее всего, действительно знал, но ему не помешало бы проконсультироваться у Спайроса Паппса насчет того, как их произносить. С другой стороны от Брэгэна, то есть слева от него, сидел Дэвид М. Лисон. Если бы вы посмотрели на него и послушали минуту-другую, то невозмутимая, отработанная годами улыбка, невозмутимые интонации хорошо поставленного баритона, невозмутимое холеное лицо сразу сказали бы вам, что перед вами профессиональный дипломат, который к сорока годам уже достиг должности помощника госсекретаря. Это именно он звонил Вульфу с просьбой приготовить форель во имя отечества. Одной из ступенек на его пути наверх, как поведал мне Спайрос Паппс, стал пост секретаря посольства в столице той страны, откуда родом был посол Келефи.
Карьере дипломата очень помогает жена-соратница, и, если верить Паппсу, у Лисона была именно такая спутница жизни. Паппс высоко о ней отозвался, не забывая, впрочем, приглушать голос, так как она сидела с ним рядом, между ним и послом. У меня не возникло серьезных возражений относительно ее внешности, но высшую оценку эта дама не заслужила из-за слишком широкого лба. Гладкая бледная кожа, светло-каштановые волосы, собранные в пучок, живые карие глаза – все это было очень хорошо, но другой проблемой оказался рот. Вероятно, изначально задуман он был неплохо, но потом что-то оттянуло его уголки книзу. Либо эту женщину постигло какое-то разочарование, либо она слишком уж сильно сосредоточилась на карьере мужа. Будь супруга Лисона чуть помоложе, я бы не отказался разузнать, в чем именно причина, и предложить программу по исправлению дефекта. Коли Вульф мог послужить своей стране, готовя послу форель, то почему бы и мне не услужить родине, подлакировав жену-соратницу помощника госсекретаря?
Вторую женщину за столом лакировать не требовалось. На противоположной стороне, по диагонали от меня, сидела Адрия Келефи – не дочь посла, как можно было бы подумать, а его жена. Соратницей она, прямо скажем, не казалась, зато выглядела на все сто. Маленькая, смуглая, изящная, с сонным взглядом и шелковистыми черными волосами – ее так и хотелось подхватить на руки и куда-нибудь отнести, хотя бы в супермаркет, чтобы купить ей кока-колы (хотя я сомневаюсь, что это угощение показалось бы ей достойным). Помощник госсекретаря Лисон сидел справа от нее, а Ниро Вульф – слева, и с обоими она справлялась великолепно. Один раз миссис Келефи даже положила свою ладонь на руку моему боссу и удерживала ее там секунд десять, и он не отодвинулся. Памятуя о том, что больше всего на свете Ниро Вульф ненавидит физический контакт с кем бы то ни было и женщин, я счел своим долгом сблизиться с Адрией Келефи, чтобы выяснить, как она это проделывает. Но с этим придется подождать. Рядом с Вульфом, напротив меня, сидел девятый и последний за столом человек – высокий, худой, с неизменным прищуром и тонкими поджатыми губами, которые напоминали дефис, расположенный между костлявыми челюстями. Его левая щека была на четыре тона краснее правой, что я вполне понимал и чему сочувствовал. Камин, находящийся справа от меня, у него был слева. Паппс подсказал, что этого нашего сотрапезника зовут Джеймс Артур Феррис. Я предположил, что он, должно быть, мелкая сошка вроде меня – лакей или носильщик, – раз его усадили на вторую из сковородок.
