Паппс хмыкнул:
– О нет, он вовсе даже не лакей. Мистер Феррис – очень важный человек. Он здесь благодаря мне. Мистер Брэгэн с бо́льшим энтузиазмом пригласил бы кобру, но поскольку он умудрился заполучить себе и посла, и помощника госсекретаря Лисона, то я подумал, что будет только справедливо, если мы позовем мистера Ферриса тоже, и настоял на этом. Я весьма злокозненный человек, мне доставляет удовольствие стравливать сильных мира сего. Вы говорите, что поджариваетесь здесь. Почему это происходит? Потому что стол стоит слишком близко к огню. Зачем же его поставили так близко к огню? А затем, чтобы мистер Брэгэн мог посадить мистера Ферриса так, чтобы тому было крайне неудобно. Нет на свете более мелочных людей, чем большие люди.
Когда моя тарелка опустела, я сложил нож и вилку, как было предписано этикетом, и поинтересовался:
– А вы сами какой человек – большой или маленький?
– Ни то ни другое. Я вне категории. Как говорится, «белая ворона».
– А что делает Ферриса большим человеком?
– Он представляет большой бизнес – синдикат из пяти крупнейших нефтяных компаний. Вот почему мистер Брэгэн так хочет подпалить ему перья. На кону сотни миллионов долларов. Все эти четверо суток мы по утрам рыбачили, днем грызлись, а вечерами братались. Мистер Феррис кое в чем сошелся с послом, но, боюсь, не с помощником госсекретаря Лисоном. Меня все это забавляет. В конце концов решение будет зависеть от меня, и я подвожу дело к тому, чтобы правительство, которое мне платит, получило бы дополнительные десять – двадцать миллионов. Не думайте, будто я излишне болтлив, это будет ошибкой с вашей стороны. Если вы повторите мои слова мистеру Вульфу и они затем через него достигнут ушей любого из здесь присутствующих, включая помощника госсекретаря Лисона, я не упрекну вас в несдержанности. Я человек откровенный. На самом деле я мог бы даже…
Мне не довелось услышать, на что способен этот коварный, злокозненный и откровенный человек, так как нас прервали. Джеймс Артур Феррис вдруг с грохотом отодвинул свой стул, поднялся, решительно пересек комнату, направившись к дальней стене – а это добрых двадцать шагов – и схватил с подставки бильярдный кий. Все головы повернулись к нему, и, наверное, не я один подумал, что он собирается промаршировать обратно и ударить кием нашего хозяина, но Феррис всего лишь поставил биток на ударную позицию и, не утруждая себя прицеливанием, разбил пирамиду. В гробовой тишине головы сначала повернулись к Брэгэну, а затем – друг к другу. Я ухватился за выпавшую мне возможность. Брэгэн мог поджаривать Ферриса сколько угодно, это меня не касалось, но поджаривать еще и меня было совсем ни к чему, и у меня появился шанс. Я встал и подошел к бильярдному столу, где вежливо предложил Феррису:
– Хотите, я соберу шары, и мы сыграем партию?
Он был так зол, что не мог говорить. Просто кивнул.
Пару часов спустя, когда было уже около десяти вечера и мы собирались ложиться спать, Ниро Вульф сказал мне:
– Арчи. Что касается твоего ухода из-за стола. Ты знаешь, как я отношусь к любым помехам во время приема пищи.
– Да, сэр.
Мы находились в его комнате. Моя спальня была чуть дальше по коридору, и к Вульфу я заглянул по его просьбе.
– Допускаю, – продолжал он, – что могут быть исключения, и сегодня был как раз такой случай. Мистер Брэгэн либо тупица, либо негодяй.
– Ага. Либо и то и другое. По крайней мере, меня не привязали – надо будет не забыть поблагодарить его за это. Завтра вы пойдете рыбачить?
– Ты же знаешь, что нет. – Сидя на стуле, он с кряхтением нагнулся, чтобы развязать шнурки на ботинках. Покончив с этим делом, Вульф выпрямился. – Я проверил кухню и оборудование, там все более или менее сносно. Свежий улов рыбаки принесут завтра к половине двенадцатого, а обед назначен на половину первого. Значит, на пост я заступаю в десять. Повар там учтивый и довольно компетентный. А сейчас я хочу сделать заявление. Ты был прав, возражая против этой поездки. Эти люди сошлись в жестокой и отчаянной схватке, и посол оказался в самом ее центре. Сомневаюсь, что он, в его нынешнем состоянии духа, способен отличить форель под соусом «Монбарри» от жаренного в жире карпа. Что до остальных, то слюна у них выделяется только при виде человечины.
– Согласен. Они тут все настоящие людоеды.
– Несомненно. – Вульф скинул ботинки. – Если мы уедем сразу после обеда, скажем часа в три, успеем ли вернуться домой засветло?
Я заверил босса, что успеем, и пожелал ему спокойной ночи. Когда я уже открыл дверь, Вульф сказал мне в спину:
– Кстати, это не люмбаго.
На следующее утро мы с Вульфом позавтракали вместе в половине десятого за маленьким столом в большой столовой, у единственного окна, куда через просвет между деревьями попадал солнечный свет. Оладьи сильно уступали тем, которые делал Фриц, но тем не менее были съедобными, а бекон, кленовый сироп и кофе, по признанию Вульфа, и вовсе оказались приятным сюрпризом. Пять рыбаков ушли на реку еще до восьми часов утра, каждый на выделенный ему участок.
Для себя я составил отдельную программу и с вечера согласовал ее с нашим хозяином. С тех пор как в возрасте семи лет я поймал на ручье в Огайо свою первую рыбину, при виде быстрины меня неизменно охватывают два ощущения: что там должна быть форель и что ее нужно как следует проучить. Конечно, здешняя река зарыблена искусственно, но рыба-то этого не знает и ведет себя так нахально, словно сроду не видывала инкубатора. Так что я пошел и договорился обо всем с Брэгэном. Пятеро рыболовов должны были вернуться в коттедж к половине двенадцатого, после чего все три мили частных угодий останутся свободными. Вульф не собирался садиться с ними за обеденный стол, и я там уж точно никому не понадоблюсь, а значит, у меня будет два часа на рыбалку. Брэгэн сказал мне, хотя и не очень сердечно, чтобы я сам подобрал себе снасти и забродный костюм, порывшись в шкафах и ящиках.
После завтрака я предложил было свою помощь на кухне – нарезать зелень или грибы или еще какую работу выполнить, но Вульф сказал, что я только буду путаться у него под ногами, и потому я пошел к шкафам со снастями и стал в них копаться. Ассортимент внутри обнаружился внушительный, и это после того, как пять человек там уже выбрали все самое лучшее. В результате я остановился на трехколенном удилище «Уолтон», катушке «Максим» с леской на клинообразных поводках, конических подлесках, коробочке с дюжиной разных мушек, плетеной корзине для рыбы, подсачке на алюминиевом ободе и сапогах-забродах фирмы «Уэзерсил». Экипированный, по моим приблизительным оценкам, не менее чем на четыре сотни баксов, я отправился на кухню, где раздобыл три бутерброда с ростбифом и пару шоколадных батончиков, которые уложил в корзину.
Не тратя времени на то, чтобы снять заброды, я прошествовал на улицу, чтобы взглянуть на небо и проверить ветер. День выдался погожий, возможно, даже слишком погожий для хорошей рыбалки: лишь несколько белых облачков плыли над высокими соснами, не в силах затмить солнце, и с юго-запада тянул легкий ветерок. Река огибала коттедж почти правильным полукругом – так, что главная веранда дома размером с теннисный корт выходила прямо на середину этой излучины. И там я столкнулся с проблемой из области этикета. На одном конце веранды, ярдах в десяти справа от меня, сидела Адрия Келефи и читала журнал. С противоположного края, ярдах в слева от меня, сидела Сэлли Лисон и, подперев подбородок кулаком, любовалась через перила на природу. Ни та ни другая не подавали виду, что заметили мое появление. Проблема состояла в том, что я не знал: должен ли я пожелать им доброго утра, и если да, то кому сначала – жене посла или жене помощника госсекретаря?
Я решил пропустить этот ход. Если дамочки хотят посоревноваться, кто выше нос задерет, пожалуйста. Но, подумал я, пусть хотя бы узнают, перед кем они задрали носы, и стал действовать. Между верандой и рекой (которую и рекой-то назвать нельзя: так, ручей) деревьев не было. Из ассортимента стульев, составленных у стены дома, я выбрал алюминиевый с холщовым сиденьем и высокой спинкой, снес его по ступенькам вниз на землю, установил на ровное место шагах в десяти от воды, достал из коробочки серую с ершиком мушку, сел на стул, с удобством откинувшись на спинку, взмахнул леской, положил мушку на перекат, дал ей проплыть по течению футов двадцать, а затем аккуратно подтянул ее и снова забросил.
Если вы спросите, надеялся ли я на поклевку на этом не самом удачном перекате, то отвечу вам: да. И вот как я рассуждал: человек, приложивший столько усилий, чтобы разыграть весь этот спектакль перед заносчивыми вторыми половинами двух шишек, заслуживает участия со стороны взрослого, зрелого самца форели, а если человек чего-то заслуживает, то он вполне может это и получить. Так и вышло бы, если бы не появился сынок того самца и не расстроил мои планы. Примерно на двадцатый заброс я заметил серебристую вспышку, леска натянулась, и вот у меня на крючке эта малявка. Я тут же вытащил малька на воздух в надежде, что он сойдет, но он сидел крепко. Будь это его папаша, я бы поводил его, утомляя, а потом подвел бы к себе и снял с крючка сухой рукой, поскольку вскоре ему предстояло бы оказаться на обеденном столе, но малыша нужно было вернуть в воду мокрыми руками. Пришлось мне оставить стул, окунуть руку перед тем, как взяться за рыбку, и таким образом испортить все впечатление.
