Звякнула цепочка, дверь распахнулась, и я вошел.
– Нет? – В его тоне чувствовалось облегчение.
Чего еще ожидать от такого бирюка? Не скажу, что он охотнее подвергся бы аресту за кражу цветов, чем необходимости допрашивать женщину, но облегчение было явным. Как-никак час испытаний удалось отложить.
– Я ее вызволил, – поделился я. – И даже заманил в машину. Но она заупрямилась. Даже доставь я ее сюда, она закатила бы скандал. Во избежание неприятной сцены я отвез ее домой. Попытаю счастья завтра утром. У вас есть новости?
– Нет.
– Мурлыка не суетился?
– Нет. Я уже жалею, что мне рассказали про эту ванду.
Я вылупился на него:
– Не узнаю вас! В худшем случае нас посадят на тридцать дней, да еще, возможно, разрешат, чтобы Фриц приносил передачи.
Вместо ответа Вульф надавил на кнопку вызова лифта.
– Если нас лишат лицензий, будем торговать орхидеями, – утешил я, желая поднять ему настроение, и пошел в кабинет, чтобы запереть сейф на ночь.
В понедельник утром, когда мне позвонили из конторы окружного прокурора и пригласили зайти туда, меня дома не было. В четверть девятого, позавтракав, как всегда, на кухне, я набрал номер Айрис Иннес и, не получив ответа, поднялся в спальню Вульфа вместе с Фрицем, который тащил поднос с завтраком.
Получив указания босса, я поднялся по лестнице, чтобы пожелать Мурлыке доброго утра, но застал бездельника еще в постели. Потом спустился в кабинет, достал из ящика своего письменного стола фотопленку и отправился размять ноги. На улице было так пасмурно, ветрено и промозгло, что я застегнул пальто на все пуговицы.
Фотолаборатория на Сороковой улице, возле Лексингтон-авеню, открывалась в девять, если верить вывеске. Однако к моему приходу дверь еще была заперта. Пришлось ждать. Когда наконец появился угрюмый заспанный детина, его и без того вытянутая морда перекосилась. Обиделся, должно быть, что я стал свидетелем его опоздания. Я извинился за ранний приход. Верзила сразу расцвел и пообещал изготовить диапозитивы к пяти вечера. Что ж, на лучшее я не мог и надеяться. Я оставил ему пленку, разыскал телефон-автомат, позвонил – снова безуспешно – Айрис Иннес, после чего набрал номер, который знал лучше всех остальных.
Несколько секунд спустя в мое ухо ворвался голос Вульфа, ворчливый и раздраженный, как и всегда, когда его отрывали от священнодействия над орхидеями в оранжерее:
– Да?
– Диапозитивы будут готовы к пяти часам. Номер Айрис Иннес не отвечает. Я велел Фрицу не спускать глаз с Мурлыки и держать ушки на макушке. Продолжать?
– Нет. Тебя ждут в прокуратуре, и я считаю, что ты должен идти.
– А если бы я забыл вам позвонить?
– Нет. Ступай. Может, выудишь из них что-нибудь ценное.
И он бросил трубку.
И с той самой минуты остаток дня превратился для меня в унылую до отчаяния полосу неудач. Ни один детектив в мире за целых девять часов не добыл фактов меньше, чем я в тот злосчастный понедельник.
Первые два часа я потратил на Леонард-стрит в пустых препирательствах с детективом и помощником окружного прокурора. В результате мы остались недовольны друг другом.
Когда я отказался снабдить их сведениями, не относящимися непосредственно к происходившему напротив церкви Святого Фомы, эти умники вздумали было упечь меня в кутузку, как важного свидетеля. Но потом, сообразив, что ничего, кроме головной боли, от этого не получат, поскольку Вульф не погнушается никакими средствами, чтобы меня выпустили под залог, оставили свою затею.
Основной сыр-бор разгорелся из-за фотопленки. Я признался, что вынул ее из фотоаппарата, прежде чем передал его Кремеру. Умники настаивали на том, что фотопленка – это важная улика, а я ее укрываю. Я стоял на том, что уликой может считаться только сам фотоаппарат. Ведь в полиции подозревают, что из этого или подобного ему устройства выпущена роковая иголка. Зато пленка – моя собственность. Если они попытаются добиться ордера на ее изъятие, то убедятся, что наш адвокат дело свое знает. Впрочем, признал я, коль скоро после проявления на пленке обнаружится нечто способное послужить уликой (например, иголка в полете), то я буду обязан предъявить им пленку.
Наконец помощник прокурора отказался от неравной борьбы и велел мне убираться на все четыре стороны, оставаясь в пределах досягаемости. Когда же я возразил, что должен выполнять поручения Вульфа, он потребовал, чтобы я звонил ему по крайней мере каждый час.
Ох уж эти поручения! Телефон Айрис Иннес по-прежнему молчал. Я прошвырнулся на Арбор-стрит, но дверь квартиры Айрис тоже не открыли.
Я заехал в «Газетт», где Лон Коэн сообщил мне, что Джо Херрика сейчас допрашивают у окружного прокурора и что тот может пробыть там целый час. С Айрис Иннес та же самая история, а вот насчет Алана Гайса и Огастеса Пицци он не уверен.
Потратив тридцать минут на обед (я наскоро перекусил в баре, где подают устриц и лобстеров), я заскочил в «Олловер пикчерз», но желающих ответить на вопросы об Огастесе Пицци там не нашлось.
Тогда, чтобы скоротать время, я решил прокатиться по адресу Алана Гайса, любезно предоставленному мне Лоном Коэном, сел на метро и доехал до станции «Вашингтон-Хайтс».
Что ж, своего я добился и время скоротал. Домовладелица, возбужденная до чертиков (еще бы, фотография одного из ее жильцов появилась в газетах!), готова была болтать со мной хоть до утра. Однако она была настолько косоглазая, а я настолько зол, что не стал задерживаться, откланялся и сделал три очередных звонка из ближайшего телефона-автомата: Айрис Иннес (никто не ответил), Вульфу (никаких новостей) и помощнику прокурора, фамилия которого была Дойл.
Узнав от Дойла, что он хочет меня видеть, я даже обрадовался. Препирательства с ним по поводу того, что считается уликой, а что – нет, представлялись мне не более бесполезными, чем времяпрепровождение в последние часы, и несравненно более увлекательными. И я снова спустился в подземку.
Однако Дойл не стал возвращаться к дебатам об уликах. Не успел я сесть на стул напротив его стола, как помощник прокурора извлек из ящика стола какой-то предмет и протянул мне со словами:
– Знаком ли вам этот человек?
Я уставился на фото из полицейского досье, необычайно высокого качества, на которых была запечатлена анфас и в профиль знакомая мне личность. Пытаясь потянуть время, я начал внимательно изучать снимок. Потом, придя к выводу, что вдоволь налюбовался, кивнул и небрежно бросил фотографию на стол.
– Божиться не стал бы, но он напоминает типа, с которым я общался во время одного расследования… Минутку, я вспомню. Есть! Мурлыка! Года два назад. Я мог сдать его полиции за маленький проступок, который он совершил, но не сделал этого. А из-за чего шум? Он что, снова что-нибудь натворил?
– Его опознали сразу три свидетеля. Именно он сорвал с груди миссис Байноу орхидею, пока женщина лежала на тротуаре.
– Черт побери! Его опознали живьем или по фотографии?
– По фотографии. Когда вы видели его в последний раз?
Я лучезарно улыбнулся:
– Послушайте, я уже говорил вам, что́ сказал мистер Вульф мистеру Кремеру. Инспектор сам признал, что похититель не мог воткнуть в миссис Байноу иголку. В ту секунду, когда он срывал орхидею, женщина уже умирала. Так какое отношение это имеет к убийству? Видите, мы уперлись в ту же проблему, что и с фотопленкой. Я понимаю, что мы не в зале суда, так что вы не связаны правилами допроса свидетелей, тогда как я связан. Я не намерен…
– А когда вы видели его в последний раз?
– Ничего не выйдет. Найдите связь. Докажите его причастность к убийству, и я слово в слово изложу вам все разговоры, что мы с ним когда-либо вели. У меня потрясающая память.
Дойл кипел, как чайник, от негодования. Я уже смирился с мыслью, что, если мне суждено покинуть это здание и ступить на нью-йоркский тротуар, то только под залог. Мысль эта еще больше окрепла, когда Дойл, велев мне подождать, покинул комнату и оставил меня под присмотром какого-то занюханного сыщика.
Однако спустя четверть часа, показавшуюся мне вечностью, помощник прокурора вернулся в задумчивом настроении и просто известил, что на сегодня с меня хватит. Даже не предупредил, что я должен быть в пределах досягаемости.
Словом, к пяти часам я поспел в фотолабораторию. Однако меня попросили подождать: мой заказ еще не выполнен и будет готов примерно через час. Верзила объяснил, что после Пасхи заказов набирается как никогда в году. Так что я пока позвонил Вульфу и в очередной раз набрал номер Айрис Иннес.
Наконец я купил несколько вечерних газет, чтобы узнать свежие новости про убийство миссис Байноу. На первых полосах красовались снимки всех фотографов, дежуривших во время пасхального шествия перед церковью Святого Фомы. Мое фото, снятое в тот день в редакции «Газетт», вышло не слишком удачным: я прищурился и выглядел старше своих лет.
