— Конечно, стоило уважать его желания, — сухо заметила Линн. И заинтересованно спросила: — А как он познакомился со своей второй женой? Ты мне об этом ничего не писала.
— Где-то в пути — то ли на самолете, то ли на пароходе, то ли еще где-то. Кажется, это произошло по пути из Южной Америки в Нью-Йорк. И это после стольких лет! После всех этих секретарш, машинисток, горничных!
Линн улыбнулась. Сколько она себя помнит, все эти женщины, служившие у Гордона Клоуда, были под постоянным подозрением и пристальным наблюдением родни.
— Она, наверное, красивая? — полюбопытствовала Линн.
— Как тебе сказать, дорогая, — ответила Адела, — лично мне показалось, что у нее довольно глупое лицо.
— Ты же не мужчина, мама!
— Конечно, — продолжала миссис Марчмонт, — бедная женщина попала под бомбежку, пострадала от взрыва и очень серьезно была больна. Вряд ли она когда-нибудь полностью поправится. Она — сплошной комок нервов, если ты понимаешь, что я хочу сказать. А иногда она выглядит совсем дурочкой. Не думаю, что она была подходящей парой для бедного Гордона.
Линн улыбнулась. Вряд ли Гордон Клоуд решил бы жениться на женщине намного моложе себя только из-за ее интеллектуальных способностей.
— Кстати, дорогая, — тихо произнесла миссис Марчмонт, — мне крайне неприятно, но я должна сказать, что она — совсем не леди!
— Что за выражение, мамочка! Какое это имеет значение в наши дни?
— В деревне это еще имеет значение, дорогая, — спокойно возразила Адела. — Я просто хочу сказать, она — не нашего круга!
— Бедняжка!
— Я, право, Линн, не понимаю, что ты имеешь в виду. Ради Гордона мы все были к ней чрезвычайно внимательными, вежливыми и достойно приняли ее.
— Значит, она в Фурроубэнке? — поинтересовалась Линн.
— Естественно. Куда она еще могла поехать, выйдя из больницы? Врачи не советуют ей жить в Лондоне. Так что она сейчас в Фурроубэнке. Вместе со своим братом.
— А что ты можешь сказать о нем?
— Ужасный молодой человек! — Миссис Марчмонт замолчала, а затем энергично добавила: — Необычайно груб.
Линн сразу же с симпатией подумала: «Клянусь, на его месте я тоже была бы груба!»
— А как его зовут? — спросила она.
— Хантер. Дэвид Хантер. Кажется, он ирландец. Конечно, о них никто ничего не знает. Она — вдова, некая миссис Андерхей. Не хочется злословить, но невольно задаешь вопрос: какая вдова осмелится путешествовать в военное время? Невольно приходишь к заключению, что она просто искала состоятельного мужа.
— Значит, ее поиски были не напрасны, — заметила Линн.
— Это так странно, — вздохнув, произнесла миссис Марчмонт. — Гордон всегда был таким умным человеком, а ведь нельзя сказать, что женщины не делали попыток. Взять хотя бы его предпоследнюю секретаршу. Она была просто ужасной, но, насколько я знаю, очень опытной. Тем не менее, он от нее избавился.
— Мне кажется, — с туманным намеком произнесла Линн, — повод для битвы при Ватерлоо найдется всегда.
— Шестьдесят два года, — заметила миссис Марчмонт, — очень опасный возраст. Да и война к тому же, как мне кажется, сыграла не последнюю роль. Но можешь себе представить, какое потрясение мы испытали, когда получили его письмо из Нью-Йорка.
— И что было в письме?
— Он написал Фрэнсис. Почему именно ей, не знаю. Видимо, считал, что благодаря своему воспитанию она его поймет. Он написал, что у нас, возможно, это вызовет удивление, но он женился. Все это произошло неожиданно, но он уверен, что мы вскоре все полюбим Розалин. Ужасно театральное имя! В нем есть явно что-то богемное. Надеюсь, ты со мной согласна, дорогая? У нее была печальная жизнь, сообщал он нам, и, несмотря на свою молодость, она многое повидала. Просто удивительно, как она отважно преодолевала все трудности!
— Довольно известное начало, — пробормотала Линн.
— О да! Я с тобой согласна. Как часто слышишь подобное! Но кто бы мог подумать, что Гордон с его опытом… И вот пожалуйста! У нее просто огромные глаза. Темно-синие и, как говорят, с чертовщинкой!
— Она хорошенькая?
— О да, очень, хотя я не люблю красоток подобного типа.
— Я тоже, — с кислой улыбкой заметила Линн.
— К сожалению, дорогая, с мужчинами о вкусах не Опорят. Даже самые стойкие из них совершают порой удивительные глупости. Гордон отправил письмо, чтобы мы не считали, что его женитьба означает прекращение старых уз. Он по-прежнему считал себя ответственным за нас.
— Он написал завещание после свадьбы? — спросила Линн.
Миссис Марчмонт отрицательно покачала головой.
— Нет. Последнее его завещание датировано сороковым годом. Мне не известны никакие детали, но в то время он дал нам понять, что если с ним что-нибудь случится, то он уже о всех нас позаботился. Его брак с Розалин, конечно, сделал прежнее завещание недействительным. Думаю, вернувшись домой, он бы написал новое, но не успел. Ведь он погиб практически сразу, как прибыл в Англию.
— Значит, ей… Розалин… достается все?
— Да.
Линн молчала. Она не была корыстнее других, но не могла не возмущаться складывающимся положением дел. Теперь все становилось не так, как распорядился Гордон Клоуд. Конечно, в новом завещании основную часть состояния он наверняка оставил бы молодой жене, но определенные суммы он бы точно выделил родственникам, которым всегда обещал поддержку. Ведь именно он убеждал их не экономить и не откладывать деньги на черный день. Она сама слышала, как он говорил Джереми: «Когда я умру, ты будешь богатым человеком.» Матери он часто напоминал: «Не волнуйся, Адела. Ты же знаешь, я позабочусь о Линн, и я не хочу, чтобы ты уезжала из этого дома. Это твой дом. Все счета пересылай мне.» Роули он убеждал заниматься сельским хозяйством. Он настоял на том, чтобы Энтони, сын Джереми, поступил в гвардию, и выделил ему приличное содержание. Он посоветовал Лайонелу Клоуду сократить число пациентов и вплотную заняться малодоходными, но перспективными исследованиями в области медицины.
Готовая вот-вот разрыдаться, миссис Марчмонт прервала размышления дочери, драматическим жестом протянув ей пачку счетов.
— Посмотри вот на это, — запричитала она. — Что мне делать? Скажи, что я должна делать, Линн? Сегодня утром управляющий банком письменно уведомил меня, что я превысила свой кредит. Не понимаю, как это произошло. Я была так внимательна, но, видимо, мои вложения не дают нужных доходов. Все дело в росте налогов, уверяет он. А все эти желтые бумажки? Страхование от разрушений в годы войны или что-то в этом роде. Нужны они тебе или нет, а платить обязан.
Линн взяла счета и просмотрела их. Никаких излишеств. Ремонт крыши, починка забора, замена парового котла… И все-таки выходила значительная сумма.
— Думаю, нужно переезжать отсюда, — жалобно произнесла миссис Марчмонт. — Но куда? Нигде нет небольших домов. О, как мне не хочется беспокоить тебя всем этим, Линн, ведь ты только что приехала домой, но я действительно не знаю, что делать.
Линн посмотрела на мать. Ей уже более шестидесяти. И здоровьем она никогда не отличалась. Во время войны она сдавала комнаты эвакуированным из Лондона, стряпала и убирала для них, работала в службе ветеранов войны, варила варенье, готовила школьные завтраки. Она работала по четырнадцать часов в сутки. Как это было непохоже на довоенную жизнь, приятную и легкую! Линн видела, что сейчас мать была на грани срыва — уставшая и в постоянном страхе перед будущим.
— А разве Розалин… не может оказать помощь? — медленно произнесла Линн.
Миссис Марчмонт вспыхнула.
— Мы ведь не имеем права ни на что — совсем ни на что!
— Но мне кажется, — сдержанно заметила Линн, — вы имеете моральное право. Дядя Гордон всегда оказывал помощь.
Миссис Марчмонт покачала головой:
— Нам не пристало, дорогая, просить о помощи. Тем более у человека, которого не любишь. И, кроме того, ее брат ничего не разрешит ей дать!
И она добавила, дав волю женской злости:
— Все дело в ее брате. Только в нем!
Сидя за столом, Фрэнсис Клоуд — сорокавосьмилетняя красавица со стройной фигурой, как бы предназначенной для костюмов из твида, и с надменным выражением на еще почти не нуждавшемся в гриме лице, задумчиво посмотрела на своего мужа Джереми Клоуда — седовласого поджарого мужчину шестидесяти трех лет с довольно неприятным, ничего не выражающим лицом.
В этот вечер он казался еще более бесстрастным, чем обычно. Это обстоятельство Фрэнсис отметила быстрым оценивающим взглядом.
Девушка лет пятнадцати подавала на стол, со страхом посматривая на миссис Клоуд. У нее все валилось из рук, если хозяйка хмурилась, и, наоборот, стоило той глянуть одобрительно, она вся просто сияла.
В Уормсли-Уэйл давно с завистью заметили, что если у кого и держится прислуга, так только у Фрэнсис Клоуд. Людей к ее дому привлекали не большие заработки и неукоснительное следование традициям, а теплое участие, кипучая энергия хозяйки и ее отношение к ведению домашнего хозяйства как к делу творческому. Фрэнсис не торопила — жизнь приучила ее ждать, и она высоко оценивала любую хорошо сделанную работу, независимо от того, кто ее выполнил — будь то кухарка, горничная или музыкант.
