— Дубинкой! — выпалил сержант, оторвавшись от своих записей. — Святые небеса!
— В котором часу это было? — спросил Ханнасайд.
— Я взглянул на часы в семь минут одиннадцатого. «Что делать?» — думал я. И в тот миг мне открылся путь. Я поднял трубку телефона, что стоял на столе, и доложил в участок об убийстве. Увы, «кривое не может сделаться прямым»[92]. Я стал лжесвидетелем, и из-за лжи моей пришли смятение, мрак и горе невинным. Да, «заключились они в туке своем»[93] и грешны пред Господом все до единого, но из-за поступков моих страдать не должны. Сердце, истерзанное болью и тревогой, сулило беду. Однако казалось, тайное не станет явным, ибо вы не ведали, в каком направлении двигаться. Едва выяснилось, что отпечатки пальцев принадлежат Карпентеру, я понял, что попал в бездну, из которой не спастись. Я стоял подле сержанта, когда ему сообщили адрес Карпентера. Так я услышал все — и что Карпентер живет на подвальном этаже, и что служит официантом в дешевой ресторации. Сержант дал мне выходной, и я удалился, борясь с собою. «Не утвердит себя человек беззаконием»[94]. Карпентер был нечестивцем и заслужил смерть, но не за это убил я его.
— Вы тот констебль, которого видел владелец кофейного киоска! — догадался сержант.
— Киоск там был, и, вне сомнений, его хозяин меня видел. Как на дежурстве, прошел я мимо него к дому, где жил Карпентер. В подвальное окно сквозь жалюзи сочился свет. Я спустился по лестнице. Дверь черного хода не заперли, и я тихо вошел. Когда я переступил порог комнаты, Карпентер стоял ко мне спиной. Он обернулся, но крикнуть не успел. Я снова стиснул ему горло, и сопротивляться он не мог. Я убил его, как убил Флетчера, и ушел, как пришел. Только Флетчер заслужил смерть, а убив Карпентера, я впал в грех убийства, и на сердце мое лег тяжелый камень. Теперь за мое деяние вы готовы арестовать Невилла Флетчера. Вы точно записали рассказ мой? — спросил констебль, повернувшись к Хемингуэю. — Пусть отпечатают, и я скреплю его подписью.
— Всенепременно, — заверил Ханнасайд. — Гласс, вы арестованы. — Он распахнул дверь и проговорил: — Инспектор, мы готовы.
— Думаете, я вас боюсь? — презрительно спросил Гласс, вставая. — Вы оба — слабые человечишки, я мог бы убить вас так же, как и тех двоих. Но я не убью, ибо вражды к вам не питаю. Однако никаких наручников! Я пойду свободно.
Двое пришедших на зов Ханнасайда полицейских крепко взяли Гласса за руки.
— Спокойно, Гласс! — рявкнул сержант Кросс. — Хватит юродствовать!
Сержант Хемингуэй посмотрел, как Гласс выходит под конвоем, послушал, как он нараспев цитирует Ветхий Завет, и промокнул лоб носовым платком, в кои веки потеряв дар речи.
— Сумасшедший, — коротко объявил Ханнасайд.
А я думал, он не так безнадежен.
— Сумасшедший?! — Дар речи быстро вернулся к Хемингуэю. — Буйно помешанный, склонный к убийству, а я, ничего не подозревая, работал с ним в паре! Господи, да пока он тут исповедовался, меня то в жар, то в холод бросало!
— Бедняга!
— Бедняга?! А как насчет покойного Эрнеста и Чарли Карпентера? Сурово же он с ними обошелся! И из-за чего весь сыр-бор? Из-за пустоголовой девки, которая от скуки сбежала с одним из них и покончила с собой из-за второго. Нечего Ихавода жалеть! Отправится в Бродмур[95] за счет налогоплательщиков и славно встретит старость, вещая другим психопатам о смерти и погибели.
— И вы еще считаете себя психологом! — пожурил Ханнасайд.
— Я считаю себя справедливым полицейским, шеф, — твердо сказал Хемингуэй. — Как вспомню, через что мы прошли, пока этот маньяк ежесекундно называл нас грешниками и нечестивцами!.. Нет, со мной сейчас инфаркт случится! Ну, шеф, что навело вас на мысль?
— Слова констебля Мейдера. Когда он оказался на Барнсли-стрит, Браун еще не открыл свой киоск, помните? Это плюс взаимоисключающие показания молодых людей на другом конце улицы внезапно вызвали у меня подозрения. В обоих убийствах фигурировал полицейский — вот он, общий фактор, о котором я говорил. Если честно, сам я считал эту версию совершенно неправдоподобной. Поэтому и не обсуждал ее с вами, пока не проработал тщательнее. Стоило немного поразмыслить, и в памяти всплыло множество странных эпизодов. Например, письмо Энжелы Энжел в комнате Карпентера. В нем была цитата из Библии. А помните, как в столе Флетчера обнаружили фотографию Энжелы? Гласс отказался на нее смотреть, но выдал зловещий пассаж о горьком, как полынь, конце. Чем больше я об этом думал, тем меньше оставалось сомнений. Сегодня утром я разыскал бывшего импресарио Карпентера, получил список городов, по которым гастролировал Чарли, и все с одной целью — выяснить в полицейском управлении каждого города, не знают ли они неких Глассов. Глассов я обнаружил в Лестере и услышал от местного суперинтенданта, что девушка из той семьи пару лет назад сбежала с актером. Я сразу понял, что двигаюсь в верном направлении. В итоге я решил, что самое разумное — приехать сюда и выложить все Глассу. Пока ему не взбрело в голову убить вас, — добавил Ханнасайд и подмигнул.
— Как заботливо с вашей стороны, шеф! — съязвил Хемингуэй. — А я, стало быть, напрасно раздражал сонного Брауна и наблюдал, как молодой Невилл примеряет дядины шляпы?
— Простите, я боялся показать Глассу, что напал на его след. Нужно сообщить Невиллу Флетчеру, что загадка разгадана.
— Думаете, нужно? Эта загадка его уже не интересует.
— Тем не менее ему следует рассказать правду, — с улыбкой возразил Ханнасайд.
— Ваш рассказ наверняка его позабавит. Ведь у Невилла нет ни капли приличия, не говоря уже о нормальных человеческих чувствах. Впрочем, надо отдать ему должное, с Ихаводом он управлялся лучше любого из нас. Передайте Невиллу, что я рассчитываю на кусок свадебного пирога!
— С чьей свадьбы? — заинтересовался Ханнасайд. — Неужели самого Невилла?
— Да, — кивнул сержант. — Если только у девицы с моноклем не больше здравого смысла, чем кажется.
Тут в кабинет заглянул дежурный констебль, объявивший, что с суперинтендантом желает поговорить мистер Невилл Флетчер.
— Легок на помине! — воскликнул Хемингуэй.
— Проводите его сюда, — велел Ханнасайд.
— Он звонит по телефону, сэр.
— Тогда соедините.
Констебль удалился, а Ханнасайд поднял трубку. Через пару секунд послышался голос Невилла Флетчера:
— Суперинтендант Ханнасайд? Как мило! Где продают особое разрешение на брак? У вас?
— Нет, Скотланд-Ярд разрешения не продает, — ответил Ханнасайд. — Мистер Флетчер, мне нужно с вами встретиться.
— Что, опять? Мне сейчас не до расследований, не хочу, чтобы меня беспокоили. Я женюсь.
— Вас больше не побеспокоят, мистер Флетчер. Расследование закончено.
— Вот это хорошая новость! А то нам уже надоело. Так где, вы сказали, мне купить особое разрешение?
— Я еще не сказал. Хотите узнать, кто убил вашего дядю?
— Нет, я хочу узнать, кто продает особые разрешения!
— Архиепископ Кентерберийский.
— Неужели? Какая прелесть! Спасибо огромное, и до свидания!
Ханнасайд положил трубку, с трудом сдерживая смех.
— Ну что? — спросил сержант.
— Ему неинтересно, — ответил Ханнасайд.
«Книга пророка Исайи» 28:1. — Здесь и далее примеч. пер.
«Книга пророка Иеремии» 9:6.
«Книга Притчей Соломоновых» 24:9.
«Книга Притчей Соломоновых» 15:12.
Псалтирь 137:6.
«Плач Иеремии» 3:20.
Старомодно (фр).
Район на востоке Лондона, в описываемое время бедный, грязный, заселенный иностранными матросами.
Правление короля Эдуарда VII (1901–1910) характеризовалось отходом от строгой викторианской морали.
Ганга Дин — герой одноименного стихотворения Р. Киплинга, честный, бесстрашный индиец.
«Книга Притчей Соломоновых» 24:10.
Псалтирь 72:7.
«Книга Притчей Соломоновых» 11:19.
«Книга пророка Иеремии» 17:9.
Имя Ихавод в переводе с иврита означает «бесславие».
Имя Малахия в переводе с иврита означает «вестник мой».
«Книга Притчей Соломоновых» 6:27.
