– Так ты все-таки направился туда?
– А то! Этот рай в самом сердце Европы и был создан для таких, как мы. Но ничто на свете не заменит этих прохладных лондонских уголков. Здесь от жары не страдают; а если и случается, то эти страдальцы сами и виноваты. Это как в крикете – не оценишь, пока не увидишь со стороны. Так что вот он я, и я был здесь последние шесть недель. И намереваюсь немного встряхнуться.
– Но, старый мой друг, ты уже не в той форме, что раньше, разве не так?
– Форме? Дорогой мой Кролик, я умер, я покоюсь на дне морском, и не вздумай забыть об этом хоть на секунду.
– Так ты здоров или все-таки болен?
– Скажем так, я отравлен лечением Теобальда и этими вонючими сигаретами, и от долгого лежания в постели ослаб, как котенок.
– Тогда какого черта ты все еще лежишь, Раффлс?
– Потому что в постели всяко лучше, чем за решеткой, что тебе, боюсь, доподлинно известно. Говорю же тебе, я мертв, и самое страшное, что может со мной случиться, – нечаянное возвращение в мир живых. Разве сам не видишь? Я даже нос не смею высунуть наружу, по крайней мере днем. Ты и понятия не имеешь, сколько прекрасных невинных шалостей недоступны мертвецу. Я даже «Салливанс» не могу закурить, потому что во всем мире никто не был привязан к ним сильнее меня. Никогда не знаешь, на чем срежешься.
– Что привело тебя в этот особняк?
– Мне нужно было жилье, и один человек на корабле посоветовал мне этот адрес. Славный парень он был, Кролик, я назвал его своим рекомендателем, когда подписывал бумаги. Видишь ли, на берег меня снесли на носилках. Весьма плачевное зрелище: престарелый австралиец без единого друга у себя на родине, без единой надежды, даже целебные энгадинские воды не помогли, и что делать, куда податься сентиментальному старику? Он пожелал умереть в Лондоне. Такова история мистера Мэтьюрина. Если она не тронула твое сердце, ты просто бесчувственный чурбан. Но, конечно, гораздо сильнее она тронула сердце Теобальда, моего друга. Он неплохо на мне нажился. Я полагаю, он был бы рад скрепить наши отношения официально.
– Разве он ни о чем не догадывается?
– Разумеется, догадывается, господь с тобой! Но он понятия не имеет, что я вижу его насквозь. За все время, что я был в его власти, он пролечил меня ото всех болячек, которые нашлись в медицинском словаре. Справедливости ради я полагаю, что он считает меня прожженным ипохондриком. Но этот юноша далеко пойдет, если будет продолжать в том же духе. Он сидел со мной каждую вторую ночь, и за каждую получал гинею.
– Немало, должно быть, гиней у тебя завалялось!
– Немало, верно. Не могу сказать тебе всего, но, думаю, переводиться они не будут и впредь.
Я не собирался расспрашивать его о том, откуда взялись деньги. Как будто мне было до этого дело! Но зато я спросил, каким чудом ему удалось напасть на мой след, и в ответ получил улыбку – с такими улыбками пожилые джентльмены потирают руки, а пожилые дамы клюют носом. Прежде чем ответить, Раффлс выдохнул кольцо сизого дыма идеальной формы.
– Я ждал этого вопроса, Кролик. Прошло немало времени с тех пор, как я вытворял подобное, и имею право гордиться собой. Разумеется, прежде всего я вычислил тебя по этим твоим «тюремным» статьям. Авторство не было указано, но явно чувствовалась рука моего Кролика!
– Но кто выдал тебе мой адрес?
– Я вытянул эту информацию из твоего редактора, чудесного человека. Заявился к нему среди ночи, как и подобает приличному привидению, и пять минут спустя он со слезами выдал все. Я представился твоим единственным родичем, заявил, что ты скрываешься под чужим именем, и я назвал бы ему свое, попроси он об этом. Но он не попросил, так что, Кролик, я спустился по лестнице в самом отличном расположении духа с твоим адресом в кармане.
– Это было прошлой ночью?
– Нет, неделю назад.
– Так выходит, объявление тоже подал ты, и телеграмму отправил тоже!
Конечно же, я совсем об этом забыл, охваченный восторгом воссоединения, – иначе не стал бы озвучивать свое удивительное открытие с таким апломбом. Раффлс посмотрел на меня так, как, бывало, смотрел в прежние времена, остро и беспощадно из-под прикрытых век.
– К чему все эти ухищрения? – с возмущением воскликнул я. – Почему ты просто не взял кэб и не приехал ко мне?
Раффлс не сказал, что я безнадежен; и старым добрым Кроликом он меня тоже не назвал.
Какое-то время он хранил молчание, а затем заговорил, и его тон заставил меня устыдиться.
– Видишь ли, Кролик, я теперь существую в нескольких ипостасях. Один я покоится на дне Средиземного моря, другой же, старый австралиец, мечтает умереть на родине своих предков, но прямо сейчас ни в какую могилу не собирается. Старый австралиец не знает в этом городе никого – ему нужно крепко стоять на ногах, если он хочет на них устоять. Сиделка Теобальд – его единственный друг и видел слишком многое, просто запудрить ему мозги не выйдет. Ну как, проясняется дело? Поймать тебя на крючок – уже задание непростое, но заставить Теобальда сделать это – вот высший пилотаж! Начать с того, что он был категорически против того, чтобы я завел себе кого-то еще. Хотел заграбастать себе всего меня, безусловно. На что не пойдешь, чтобы сохранить курицу, несущую золотые яйца! Так что он будет получать пять фунтов в неделю за то, что я все еще жив, а в следующем месяце он женится. В каком-то смысле это грустно, в каком-то прекрасно – ему понадобится больше денег, чем он думает, и в крайнем случае мы всегда сможем его использовать. Он полностью в моей власти.
Я не мог не восхититься вслух содержанием телеграммы; весь мой знаменитый родич был в этой десятке тщательно подобранных слов. Заодно я пожаловался на то, как старый мерзавец со мной обращался. Раффлс не удивился: в былые времена мы вместе обедали у этой личности и произвели тщательную профессиональную оценку наличия и древности имеющихся в доме семейных реликвий.
Теперь-то я знал, что телеграмма с указанием времени отправки была брошена в ближайший ящик на Вир-стрит вечером накануне того дня, когда в «Дейли мейл» появилось это объявление. Все это также было тщательнейшим образом продумано, и Раффлс боялся одного – что объявление все-таки задержат, несмотря на точные инструкции. В таком случае мне бы пришлось отправиться прямо к доктору за разъяснениями по поводу телеграммы. Но все неблагоприятные факторы удалось нейтрализовать, сократив риск до неизбежного минимума.
По мнению Раффлса, больше всего он рисковал в собственном доме. Прикованному к постели инвалиду, которого он изображал, было бы крайне неудобно ночью столкнуться с Теобальдом в коридоре. Но Раффлс и эту проблему решил своими методами, простым смертным недоступными. Таких ночных приключений, в целом вполне невинных, он припомнил немало; а в то время как он говорил, я подметил еще кое-что. Его комната была первой по коридору, и внутренняя перегородка отделяла ее как от этого коридора, так и от всех прочих помещений. Таким образом Раффлс, лежа в постели, мог слышать каждый шаг на голых каменных ступенях и успевал принять соответствующее положение до того, как гость переступал порог комнаты.
Ближе к полудню заявились новые претенденты на место, с полным правом уже занятое мною, и именно мне пришлось их отшивать. Где-то после трех часов пополудни Раффлс внезапно глянул на часы и поспешно спровадил меня на другой конец Лондона за вещами.
– Сдается мне, Кролик, что ты помираешь с голоду. Сам-то я ем очень мало и то по большим праздникам, но вот о тебе забывать не следовало. Перекусишь где-нибудь по дороге, но не вздумай набивать желудок – вечером нас ждет праздничный ужин!
– Неужели сегодня? – удивился я.
– Сегодня в одиннадцать, у Келлнера. Можешь хлопать глазами сколько пожелаешь, но не так уж и часто мы там появлялись, и персонал, скорее всего, успел смениться. В любом случае, стоит рискнуть разок. Я побывал у них вчера вечером, притворившись типичным американцем, и заказал ужин ровно на одиннадцать.
