На этой стадии он перечитал составленный список, затем смял лист и бросил его в корзинку для мусора. В такое время, в такой день, как сегодня, с сознанием одержанной ночью победы, было неуместно унижаться до подобных мелочей. Сегодня, как никогда, он чувствовал, что достиг успеха — в работе, дома, в обществе, в жизни. Ограничиваться сейчас, жаться было бы просто недостойно по отношению к самому себе.
Он глубоко, с удовлетворением вздохнул и нажал кнопку звонка, вызывая мисс Лок, чтобы продиктовать ей утренние письма.
Прежде чем отправиться на ленч, он пошарил в корзинке для мусора и отыскал смятую бумажку. Аккуратно сложил несколько раз и сунул в бумажник, чтобы в дальнейшем ею воспользоваться.
В начале октября Джуд Дэвис сказал Годфри:
— Спенсер не выступает 10-го, рентген показал перелом кости. Не хочешь ли выступить против Вика Миллера?
— Я готов драться с кем угодно, — ответил Годфри. — Дай мне только возможность.
— Тогда я тебя включаю.
Об этом матче Годфри все было известно. Бой на звание чемпиона в полусреднем весе в Альберт-Холле. Другие участники программы мало кого интересовали, зрителей привлекала основная встреча, а остальные не имели значения — какая-нибудь там мелкота, согласившаяся заполнить программу. Но матч происходил в самом Альберт-Холле, и даже если половина зала и пустовала, потому что главный бой был назначен на девять часов, либо половина зрителей уже покинула зал, потому что главный бой уже кончился, все равно ты выступал перед несколькими тысячами зрителей, и за столами сидели представители прессы, и если ты проявил себя, то мог рассчитывать на широкое паблисити. Миллера Годфри никогда раньше не видел; Миллер был родом из Данди и всего лишь год как стал профессионалом, но все считали его восходящей звездой, и его менеджером был Карл Инглиш, у которого была одна из лучших боксерских команд.
В этот вечер Годфри написал Перл короткую записку: «Десятого во вторник я выступаю в Альберт-Холле. Все благодаря вам. В программе на звание чемпиона. Я в отличной форме. Привет. Маленький Божок». Он прошел пешком до ее дома и сунул записку под дверь.
Перл показала записку Уилфреду.
— Это было адресовано вам, но я по ошибке вскрыла конверт. Очень извиняюсь, дорогой.
Уилфред уставился в записку.
— Маленький Божок. Наверное, он таким себя и воображает, с его броской наружностью и маленьким ростом. Странный молодой человек.
— Мне кажется, он в вас прямо-таки влюблен, — сказала она. — Мы пойдем?
— Куда?
— На этот матч. В Альберт-Холле очень приятно, до него легко добраться.
— Во вторник не могу. Играю в бридж. И кстати, билеты на боксерские матчи весьма дорогие.
— А я думала, вы никогда на них не бывали.
— Не бывал. Но расценки знаю.
— Мне бы как-нибудь хотелось пойти. Для разнообразия.
— Как-нибудь и пойдем, дорогая. Будут и другие случаи.
На следующее утро, строго следуя совету Уилфреда не брать лишний раз такси, Перл прошла пешком в конец Слоун-стрит и доехала оттуда на автобусе до Альберт-Холла. Купив себе билет, она запрятала его поглубже в сумочку, чтобы не выронить.
После женитьбы Уилфред время от времени приглашал гостей на обед — два раза супругов Порчугал, один раз чету Хоун и дважды Уорнера, — но он не приглашал никого на бридж. Однако в тот день он предупредил Перл, что придет вечером с тремя своими клубными знакомыми. Перл раньше с ними не встречалась; один был окружным королевским судьей, другой — торговцем антикварными товарами, фигура в своей области известная, третий — редактор литературного еженедельника. Все они держали себя с ней изысканно вежливо, этакая ненавязчивая учтивость. Все трое ей понравились. Самому молодому из них было шестьдесят.
Она некоторое время наблюдала за партией и отметила, как игра действует на Уилфреда. В бридже особенно ярко выявлялись агрессивные черты его характера: его увлекал этот своего рода поединок, интеллектуальная битва, повышавшая содержание адреналина в крови; в то время как чисто физический риск, который мог бы нарушить удовольствие, отсутствовал, небольшой риск финансового порядка присутствовал, усиливая агонию поражения и придавая особую пикантность победе. Возможно, именно эти качества характера и делали его хорошим адвокатом.
Когда она вышла из гостиной, чтобы принести кофе и сандвичи, она услышала его голос, перекрывающий остальные, это был тот самый голос, которым он привлекал к себе внимание в ресторанах, защищал дела в судах, заставлял гостей умолкать, если хотел поведать им какой-нибудь анекдот. Во время ужина трое джентльменов вновь проявляли к ней изысканную почтительность: но интересно, подумала она, будут ли они столь же благожелательны, обсуждая ее между собой.
После ужина она убрала со стола и помыла посуду, затем ускользнула к себе наверх и легла в постель. Еще не уснув, она услышала, как гости в половине второго ушли.
На следующее утро за завтраком она сказала:
— Вы никогда мне не говорили, что служили в армии.
— Что? — Он оторвался от «Таймс», которую читал. — А я думал, что да. Почему вы спрашиваете?
— Вчера вечером судья Сноу упомянул о том, что вы были в Сахаре.
— Верно. Просто не тот период моей жизни, который вспоминается с удовольствием.
— Разве вы подходили по возрасту?
Он беспокойно замигал глазами.
— Я был как раз призывного возраста. Это прервало мою учебу в университете. Я вам рассказывал.
— Расскажите мне об этом как-нибудь снова. Конечно, трудно…
— Что трудно?
Она подумала, как трудно представить его подтянутым, с юношеской походкой, переносящим все трудности военной жизни.
— Трудно себе представить, какой на самом деле была война. Я ведь еще не родилась тогда. Знаете…
— Конечно, знаю. Даже мне, дорогая, кажется война далеким прошлым, словно все это происходило с кем-то другим.
— Но вам не приходилось участвовать в боях, не так ли?
— Я служил в тыловых войсках в финансовой части. Но война в пустыне была столь переменчивой, что различия такого рода часто стирались. Я порой подвергался немалой опасности. И, разумеется, трудностям не было конца. Есть еще тосты?
— Сейчас принесу. Не хотите ли сухих хлебцев?
Энджелл что-то пробурчал и посмотрел на часы.
— Не беспокойтесь. Я, пожалуй, обойдусь.
Перед матчем Годфри не уделял внимания Флоре, как она и предвидела. Хотя он тренировался почти все лето, ему нужно было держать себя в форме перед боем, который, как бы там ни считала пресыщенная публика, мог оказаться решающим в его карьере. Тренером у Джуда Дэвиса был Пэт Принц, бывший боксер среднего веса лет пятидесяти с лишним, с хриплым голосом и следами мелких швов на лице, как раз под глазами. Годфри вначале игнорировал его, но когда дело дошло до тренировок на ринге, пришлось отдать Принцу должное — тот знал свое дело и за последнюю неделю перед боем сумел неплохо подготовить Маленького Божка. Он признался Годфри, что, будь на то его воля, он бы не допустил Годфри на ринг еще с полгода, пока тот не отучится от дурных привычек, но Дэвис взял над ним верх и сказал, что мальчик нуждается в продвижении и что он может учиться, выступая на ринге. Годфри был целиком согласен с Дэвисом.
Первый раз он встретился со своим противником на взвешивании в день матча в полдень в театре Доминион. Миллер, суровый, крепко сложенный шотландец, впервые выступал в Лондоне, и поэтому вид у него был мрачнее обычного. Вечером им сказали, что их бой состоится перед или сразу после главного боя в зависимости от того, как пройдут первые встречи. Но первые встречи заняли все отведенное им время, и их бой шел после главного боя. Годфри проклинал судьбу. До главного боя в зале всегда полно публики, после него публика редеет: кто отправляется в туалет, кто в бар. Он сидел в узкой, неприглядной раздевалке, освещенной тусклой лампочкой, с бесконечными рядами полок по стенам, заполненных принадлежностями оркестра и хоровых ансамблей, которые выступали в другие вечера, и прислушивался к непрерывному реву толпы: один из противников в главном бою был родом из Уэльса, и зал был полон подвыпивших собратьев, распевавших песни и кричавших во всю мощь своих глоток. А мощь глотки уэльсца поистине непревзойденная. Боксер тяжелого веса, негр Тот Буши, один из подающих надежды боксеров в команде Дэвиса, только что одержавший победу по очкам, пожаловался Годфри, что в зале стоял дикий гвалт и он едва соображал, что делает. Зрители требовали главного боя и оглушительно вопили.
Годфри тоже хотелось посмотреть главный бой, но раздевалку покидать не разрешалось. При неожиданном или неблагоприятном исходе они должны были немедленно выйти на ринг — отвлечь внимание толпы, надежды которой потерпели крах.
