Ознакомительная версия.
От этих слов гнев графини вдруг стих, она смутилась, отвернулась и промолчала. Госпожа Марселанж продолжала:
– Пятьдесят шагов отделяют нас от здания суда, куда мы должны явиться через час, а мы не уверены, сможем ли дойти туда живыми. Ах! Если бы Мари Будон была тут, я пошла бы без опасения и без нерешительности, так же спокойно под защитой ее преданности, как если бы проходила по нашей гостиной в Пюи. Но ее здесь нет — и мы робеем, как заблудившиеся ночью дети, не смея ни оставаться на месте, ни сделать шаг вперед!
– Я очень хорошо понимаю твое состояние, — возразила графиня. — Но ты преувеличиваешь грозящую нам опасность. Мари постаралась избавить нас от величайшей угрозы, добившись от Маргариты Морен, чтобы та отказалась от своих прежних показаний. Она заново переписала их своей рукой и передала лардерольскому мэру.
Госпожа Марселанж, глаза которой в эту минуту были устремлены на улицу, ответила таким голосом и с такой улыбкой, которые никак не вязались со сказанными ей словами:
– Да, но и это еще не все. Мари Будон не только сумела уговорить Маргариту Морен, наивную и честную, отказаться от своих слов и притвориться больной, то есть солгать дважды. Поскольку она опасалась, что Клодина Бессон донесет на нас, если Жак будет осужден, знаете ли вы, что она сделала, чтобы избавить нас от этой опасности?
– И что же она сделала? — спросила графиня.
– Вы помните, что ей удалось на три дня оттянуть нашу поездку в Швейцарию?
– Да, но с какой целью?
– Я сейчас вам скажу. Через два дня, то есть накануне нашего отъезда из Пюи, узнав, что Клодина Бессон продала свой клочок земли за сорок франков, на которые она надеялась добраться до Риома, Мари поехала в Лардероль, увиделась с матерью Жака и успела… Ах! Я спрашиваю себя, подло это или благородно, но вот в чем дело — она украла у нее эти сорок франков!
Графиня вздрогнула, потом очень долго молчала и наконец прошептала:
– Бедная Мари!
– Итак, Клодины в Риоме не будет. Она продала свое последнее имущество, у нее ничего не осталось, а Бессонам никто не даст взаймы сорока франков. Пешком же прийти из Пюи в Риом она и не подумает, самый здоровый из ее сыновей не решится на это. Следовательно, нам нечего бояться Клодины Бессон.
– И Маргариты Морен тоже, — с живостью перебила графиня. — Мы себя обезопасили, и если послушать тебя, Теодора, то до здания суда вы дойдем совершенно свободно, потому что нас здесь никто не знает.
Госпожа Марселанж горько улыбнулась.
– Никто! Кроме этой женщины, матушка! — вскрикнула она.
Схватив графиню за руку, она подвела ее к окну.
– Смотрите!
– Где? Где же? — спросила графиня, испуганная волнением дочери.
– Там, там, на площади, эта женщина в красной юбке!
Графиня взглянула туда, узнала эту женщину и вскрикнула:
– Маргарита Морен!
Это действительно была она. Поодаль от многочисленных групп, наполнявших площадь, Маргарита Морен мирно беседовала со священником в двадцати шагах от здания суда, так что узнать ее было легко.
– Маргарита Морен! — с ужасом повторила графиня. — Почему она решила нарушить данное ей слово и зачем она явилась сюда?
– Заметьте, с кем она разговаривает, и вы все поймете.
– Это Лега.
– Лардерольский священник и духовник Маргариты Морен.
– И что же?
– Скорее всего, Маргарита ходила к нему исповедоваться, призналась во всем, о чем она договорилась с Клодиной и Мари Будон. Лега, испугавшись нетвердого характера Маргариты, уговорил ее явиться в суд и, конечно, подтвердить свои прежние показания. Вот что случилось!
Госпожа Марселанж угадала. Действительно, все случилось так, как она говорила, и в результате серьезного разговора, в котором лардерольский священник объяснил Маргарите, в какую ловушку она попала, Маргарита решила сама приехать в Риом и настойчиво повторить свои прежние показания.
Графиня помрачнела и задумалась.
– Теодора, — произнесла она наконец. — Меня мучает страшное предчувствие, и я не могу думать без трепета о том, что случится там. — Она указала пальцем на здание суда. — Мы выйдем оттуда свободными или же под конвоем жандармов, как Жак и Арзак? Кто знает! А что потом?.. — Она затрепетала, произнося последнее слово.
– Матушка, — сказала ей госпожа Марселанж. — Подумайте о том, что мы сейчас явимся в суд, и соберитесь с мужеством. Там госпожа Тарад. Хотите ли вы, чтобы она вам сочувствовала?
Это имя произвело в графине внезапный переворот, и лицо ее тотчас приняло энергичное и надменное выражение.
– Который час? — спросила она неровным голосом.
– Половина одиннадцатого.
– У нас всего час времени, а еще надо одеться.
Она добавила, устремив на дочь решительный взгляд:
– Сейчас в суде ты увидишь, сможет ли кто-нибудь прочесть на моем лице душевное волнение и позволят ли мое поведение и мои слова госпоже Тарад сказать, что она сочувствует графине ла Рош-Негли.
Наконец наступила торжественная минута, когда суд должен был приступить к рассмотрению этого важного дела. Многочисленная публика заполнила зал суда, с нетерпением ожидая начала слушаний. Председательствовал Мандос, прокурором был Мулен. Взгляды всех присутствовавших привлекла госпожа Тарад, бледное прекрасное лицо которой, отмеченное достоинством и печалью, вызвало у публики искреннее сочувствие.
Она сидела рядом со своим братом, Тюрши де Марселанжем, и Теодором Баком, который сделался знаменитым благодаря своей великолепной обвинительной речи в Пюи и который вместе со своей клиенткой пользовался всеобщим вниманием. После некоторого ожидания публика заволновалась. Ввели Жака Бессона и пастуха Арзака, первого как подсудимого, второго в качестве свидетеля, но под конвоем двух жандармов.
Здесь, как и в Пюи, Арзак при входе в зал переглянулся с Жаком, после чего Бессон сделался по-прежнему равнодушным и серьезным, а Арзак спокойно улыбался. Однако под маской обычного бесстрастия лицо Жака Бессона все равно выражало признаки сильнейшего волнения. Он, как никто другой, понимал всю роковую важность момента, поскольку должен решиться вопрос о его виновности, а значит, о его жизни или смерти.
Подсудимый с бесстрастным спокойствием выслушал обвинительное заключение, которое зачитали в воцарившейся торжественной тишине. После этого начался допрос подсудимого и свидетелей.
Опустив малозначительные вопросы и подробности, мы перейдем к показаниям свидетелей об убийстве и нахождении подсудимого в другом месте, поскольку это важнейший пункт всех слушаний и главный предмет состязания сторон. Сначала вызвали трех слуг Марселанжа, находившихся на кухне в момент убийства. Это Пьер Сюшон, Пьер Пикар и Жанна Мари Шабрие. Их показания слушали с огромным вниманием.
ПЬЕР СЮШОН: — Первого сентября вечером, в половине девятого, наш хозяин сидел на стуле в кухне. Я увидел яркую вспышку, после чего он упал.
Вопрос: Видели ли вы, как кто-нибудь бежал по двору?
Ответ: Нет, не видел.
В.: Собаки лаяли?
О.: Совсем не лаяли, они лежали под столом и даже не пошевелились, а вы ведь знаете, что у охотничьих собак чутье тонкое, однако они не залаяли.
В.: Был ли Бессон огорчен смертью своего хозяина, когда появился в Шамбла?
О.: Право, не знаю… Он казался немного огорченным… а пожалуй что и нет.
Пьер Пикар дал точно такие же показания. Председатель обратился к нему со следующими вопросами.
В.: Вы очень любили вашего бывшего хозяина?
О.: Его все очень любили, у него не было врагов, кроме Жака Бессона и одного бывшего фермера.
В.: Какое лицо было у Бессона, когда он на другой день приехал в Шамбла?
О.: О! У него было мрачное лицо.
В.: У сторожевой собаки была привычка гулять с Арзаком, пастухом?
О.: Да, она часто убегала; когда ее разыскивали, она была рядом с Арзаком.
ЖАННА МАРИ ШАБРИЕ: Господин Марселанж разговаривал с нами, как добрый хозяин, когда вдруг я увидела яркую вспышку и услышала громкий выстрел. Хозяин упал на золу, его приподняли, он не шевелился, он был мертв. Поднялась суматоха, и мы не сразу выбежали во двор. Стрелявший успел убежать. Это потому, что мы сильно растерялись.
Откровенность, простодушие и естественное волнение, присутствовавшие во всех трех показаниях, произвели сильное впечатление на публику. Потом вызвали Клода Рейно, земледельца из Риу, самого важного свидетеля по ключевому вопросу нахождения подсудимого в другом месте. От решения этого вопроса зависело оправдание подсудимого или вынесение ему смертного приговора. Поэтому прежде чем свидетель начал говорить, в зале наступила глубокая тишина. Жак Бессон помнил, при каких обстоятельствах он встретился с этим человеком, и, зная заранее важность его показаний, не мог удержаться от трепета, услышав его имя. Вот показания Клода Рейно:
Ознакомительная версия.
