Эллери бросился к телефону в спальной комнате и вызвал междугороднего оператора. Он нетерпеливо ждал, покусывая губы.
— Алло, Де Йонг? Это говорит Эллери Квин. Да, из Нью-Йорка. Отлично, спасибо. Скажите, пожалуйста, где вещдоки по делу Люси Уилсон?
— Мама родная, вы все еще ковыряетесь в этом? — пробасил начальник полиции Трентона. — Что именно вам нужно?
— Первым делом, эта тарелка. Я видел в тот вечер, как вы ее прибрали. Тарелка со всеми этими полуобгоревшими спичками.
— А, это! Она здесь, у меня в шкафу. А что такое? — В голосе Де Йонга прозвучало нескрываемое любопытство.
— Есть одно соображение. Пока построенное на песке. Сделайте одолжение, вытащите на свет божий эту тарелку со всем ее содержимым и, — Эллери сделал паузу, — и пересчитайте, пожалуйста, спички.
— Чего-чего? — Эллери представил себе, как Де Йонг замигал от изумления. — Вы что, меня разыгрываете?
— Никогда не был более серьезным. Пересчитайте спички. И перезвоните мне. Я буду ждать. — Он дал свой номер.
Де Йонг хмыкнул и повесил трубку. В ожидании его звонка Эллери возбужденно мерил шагами комнату. Наконец телефон зазвонил.
— Ну как? — выпалил Эллери.
— Двадцать.
— Двадцать, — медленно повторил Эллери. — Так-так, что вы думаете по этому поводу? Спасибо, друг. Большое спасибо.
— Да какого черта вам это нужно? Считать спички!
Эллери рассеянно улыбнулся, что-то ответил и повесил трубку.
Некоторое время он стоял, погруженный в размышления. Затем бросился на кровать. Но вскоре поднялся, выудил сигарету из кармана пиджака. Он курил, с отсутствующим видом рассматривая свое отражение в зеркале над бюро. Затем снова завалился на кровать.
Наконец он бросил окурок в пепельницу и вышел в гостиную. Джуна убирал со столика остатки завтрака, с ухмылкой глядя на чашку Андреа.
Оторвавшись от чашки, он посмотрел на Эллери.
— Это его девушка? — обратился он к Эллери. — Его?
— Что? О, думаю, да.
Джуна с облегчением вздохнул и заметил:
— А она ничего. Умная.
Эллери подошел к окну, сцепив пальцы за спиной.
— Джуна, ты у нас мастер по части арифметики. Сколько будет, если от двадцати отнять двадцать?
Джуна подозрительно посмотрел на Эллери:
— Это и ребенку известно. Ничего.
— А вот и нет! — улыбнулся Эллери, поворачиваясь к нему. — Тут ты ошибаешься, сын мой. Если от двадцати отнять двадцать, получается, как ни странно... все. Ну не удивительно ли, а?
Джуна потянул носом и продолжил свою работу. Он знал, что в такие минуты лучше не спорить.
Через некоторое время Эллери произнес с некоторым удивлением:
— Все! Господи, да теперь все ясно как день.
— Угу, — насмешливо промычал Джуна.
Эллери сел в кресло, обычно зарезервированное для инспектора, и закрыл лицо ладонями.
— Так, может, объясните, что ж такое вы говорили? — нахмурившись, обратился к нему Джуна.
Но Эллери не ответил. Джуна пожал плечами и удалился с подносом на кухню.
— Ясно как день. Даже еще яснее. — Эллери вскочил с кресла. — Так, гром и молния! — выкрикнул он. И решительно направился в спальню к телефону с видом человека, который прекрасно знает, что ему надо делать.
Глава, в которой, как обычно, читателю бросают вызов
«Публика, — писал Томас Де Квинси, — плохой отгадчик». Если гедонист Томми был прав относительно людей своего времени, то за последнее столетие человек в массе своей заметно изменился. Ибо любой закройщик детективных историй наших дней скажет вам, что современная публика — по крайней мере, та ее часть, которая ищет прибежище в детективах, — прекрасный отгадчик. Даже слишком прекрасный, сказал бы я. Во всяком случае, судя по письмам, которые сыплются на мою бедную голову, можно заключить, что читатели, которых удалось одурачить, составляют скорее исключение, нежели правило.
Впрочем, у нас есть надежная защита. Гадать на воде — нечестно. И хотя каждый писатель сам себе хозяин по части установления правил игры, в этом все мы сходимся. Гадание потому нечестно, что в любой детективной истории количество персонажей поневоле ограниченно, и на каком-то этапе повествования читатель обречен подозревать в свой черед персонаж, который в конечном итоге будет разоблачен как виновник всех злодеяний.
На протяжении многих лет я — глас вопиющий в пустыне, и льщу себя надеждой, что не всуе, — призываю читателя мужественно подавить в себе тягу к гаданию и играть в игру по-научному. Это, разумеется, намного сложнее, но и неизмеримо интереснее.
Почему бы не начать с проблемы убийства Джозефа Кента Гимбола?
На данном этапе повествования в вашем распоряжении имеются все факты, необходимые для реконструкции полной и логически обоснованной картины преступления. Ваша работа — выявить ключевые моменты, собрать их в рациональном порядке и вывести из них одного-единственного преступника. Это возможно сделать хотя бы потому, что это, как вы сами увидите, уже сделано.
А если вам это не удастся, что ж, всегда остается возможность вернуться к старому доброму способу отгадывания. Если же преуспеете, дайте мне знать. Впрочем, это излишнее требование. Если вы преуспеете, я обязательно об этом узнаю. И как любит подчеркивать инспектор Квин, узнаю как.
Эллери Квин
Исследуя все, мы подчас находим истину там, где менее всего ожидаем найти.
До того дня, когда Андреа поведала свою странную историю о полудюжине картонных спичек, загадка смерти Джозефа Кента Гимбола по злой воле судьбы находилась все-таки в подвешенном состоянии. Однако как только история была рассказана, тайна превратилась в знание, подозрение — в уверенность. Дело из темных дланей судьбы взял в свои руки мистер Эллери Квин, и с этого момента уже он направлял его ход с осторожностью и умением, которые стали его второй натурой благодаря долгим годам практики диагностирования преступлений.
После этого события Эллери был чудовищно занят. Все свои действия он старался держать в глубокой тайне от посторонних. Секретными были и две его скоропалительные поездки в Трентон. Никто не знал и о десятках его телефонных звонков, кроме тех, кому он звонил. Квин общался с разными сурового вида людьми, прибегал к профессиональным услугам сержанта Вели, устраивал такие невероятные и противоправные вторжения, попирающие гражданские права свободных граждан, что его отец, инспектор, узнай о них, несомненно содрогнулся бы.
Наконец доведя свои планы до последней стадии, Квин приступил к открытым действиям.
И перешел он к военным действиям, как ни странно, в субботу. Были ли тому причиной игра случая или некоторый цинизм, Эллери так никогда и не объяснил. Но, как бы то ни было, этот факт только усилил напряженность. Вовлеченные в это дело личности не могли не вспомнить кровавые события той, другой субботы, когда Гимбол пал бездыханным с железным жалом в груди. Воспоминание это, словно неизгладимая печать, отражалось на их встревоженных лицах.
— Я созвал вас, леди и джентльмены, — провозгласил Эллери в тот день в апартаментах Борденов на Парк-авеню, — единственно с суетным желанием услышать собственную речь. Есть некая магия в дуновении ветра, и время поднимается во мне как тесто на дрожжах. Кое-кто из вас убаюкал себя до состояния полной летаргии, чувствуя безопасность в монотонности status quo ante[3]. И это их погибель, да будет им известно, ибо еще не завершится день, как я обещаю пробудить вас, и это пробуждение будет подобно разорвавшейся бомбе.
— Что вы опять затеяли? — нервно отреагировала Джессика. — Неужели нам не будет покоя? И какое право вы имеете?
— Никакого, если говорить с точки зрения закона. И однако, — со вздохом продолжал Эллери, — было бы благоразумнее отнестись к моей маленькой фантазии с чувством юмора. Видите ли, настал момент эксгумации трагедии Джозефа Кента Гимбола.
— Вы снова открываете дело, мистер Квин? — глухим, как из склепа, голосом проскрипел Джаспер Борден. Он настоял, чтобы его спустили на коляске вниз. Теперь старик сидел среди них как мертвый среди живых, и только один его живой глаз с живостью следил за происходящим.
— Милостивый государь, оно никогда не закрывалось. Люси Уилсон осуждена за это преступление, но ее осуждение не разрешило дела. Некие силы неустанно продолжали действовать с того гротескного спектакля в Трентоне. Они не знали ни минуты покоя. Я счастлив сообщить, — сухо закончил Эллери, — что их усилия были вознаграждены.
— Не вижу никакой связи всего вышесказанного вами с этими добропорядочными людьми, — желчно заявил сенатор Фруэ, играя бородой. Его проницательные глазки так и сверлили Эллери. — Если у вас есть новые улики, представьте их прокурору округа Мерсер. Зачем беспокоить честных граждан? Если же вам доставляет удовольствие подраться, — добавил он грозным тоном, — то я лично к вашим услугам, правила мне известны.
