смотрел, и его изможденное лицо выражало изумление, как будто он присутствовал при воскрешении человека.
— Доктор, — тихо окликнул его Эллери. — Это Эстер Макклур?
— Да, да. Это моя дорогая.
Терри отвернулся, а Эллери кашлянул. Доктор произнес последние слова полушепотом, и Эллери понял, что они не предназначались для присутствующих. По понятиям Эллери, это несколько выходило за рамки этикета. Не то чтобы это было неприлично, но, пожалуй… слишком обнаженно. И он подумал, что до сих пор совсем не знал этого человека.
Поймав вопросительный взгляд Терри, он жестом указал на дверь.
Когда они вошли в зал ожиданий Пенсильванского вокзала в Нью-Йорке, то, к величайшему удивлению Эллери, увидели там Еву. Она сидела на скамейке и смотрела на часы, стрелки которых показывали два часа. Но по глазам Евы Эллери догадался, что она не замечает их. Он подошел и дотронулся до ее плеча.
— О, боже, — прошептала она и осталась сидеть, скрестив руки.
Доктор Макклур поцеловал ее, сел рядом и взял за руку. Она уже все знала.
— Инспектор Квин сообщил мне, — просто сказала она. Ее веки, несмотря на обильный слой пудры, покраснели и распухли.
— Она умерла, Ева, — сказал доктор, — умерла.
— Я знаю, папа. Бедненький ты мой.
Эллери решительными шагами подошел к стоявшему неподалеку газетному киоску и сказал, обращаясь к щеголевато одетому невысокому старичку:
— Что за идея?
— А ты думал, что тебе так легко удастся все проделать? — спокойно ответил инспектор Квин. — За мисс Макклур и за Терри с понедельника установлена слежка. О том, что вы едете в Филадельфию, мне было известно сегодня утром, еще до того, как вы сели в поезд.
Эллери вспыхнул.
— Но мы ничего там не узнали. Может быть, это послужит целительным бальзамом для твоего оскорбленного самолюбия?
— Мне и это известно. Пойдем-ка со мной.
Эллери послушно пошел за стариком. Но он был страшно зол. Он не любил тайн. Он всю жизнь не мог терпеть никаких тайн. Они раздражали его, нарушали его интеллектуальное равновесие. Вот почему он всегда с таким интересом раскрывал таинственные преступления… А в этом деле слишком много тайн. Вместо того чтобы постепенно распутываться, дело все больше и больше запутывалось. Сейчас ему удалось совершенно точно установить только несколько мелких деталей. Во-первых, он знал, что доктор Макклур ожидал увидеть Эстер Макклур живой и что с ее смертью у него умерла последняя тайная надежда.
Во-вторых, Терри Ринг уже давно знал о самоубийстве Эстер. И Эллери даже мог догадаться о причине столь долгого молчания Терри. Но все же этого недостаточно. Недостаточно…
— Может быть, мы для разнообразия поговорим с тобой как разумные люди, Эл?
Инспектор указал на скамейку, где уже сидели Ева и доктор Макклур.
— Поскольку правда теперь обнаружилась…
— И такая ужасная правда, — проговорил доктор Макклур.
— Да, доктор. Вероятно, для вас это было большим ударом.
Старик сел и достал из табакерки огромную понюшку.
— Вы опознали труп?
— Да, это Эстер. Я не видел ее семнадцать лет, но это она. Я узнал бы ее… при любых обстоятельствах.
— В этом у нас нет никаких сомнений. Хелло, Терри! Вы знаете, полиция Филадельфии сначала не могла установить, чей это труп, когда в понедельник вечером ее нашли мертвой. Она отравилась синильной кислотой…
— В понедельник вечером? — чуть слышно повторила Ева.
— …не было никаких данных для установления ее личности. Конечно, она назвала хозяйке фальшивые адрес и имя. Полиция пыталась найти кого-нибудь из ее знакомых. Но имя и адрес оказались липой. Она назвала улицу — Филадельфия-стрит, а в этом городе вообще нет такой улицы.
— В котором часу ее нашли в понедельник, папа? — спросил Эллери. — Этот проклятый бюрократ не хотел давать нам никакой информации.
— В понедельник после полуночи. Хозяйке что-то показалось подозрительным. Детали мне самому пока еще неизвестны. Когда из Нью-Йорка было получено описание примет пропавшей — блондинка, около сорока семи лет, рост 170–173 сантиметра, вес от 60 до 70 килограммов, правая нога короче левой, — то, наконец, установили связь между разыскиваемой женщиной и самоубийцей. Сведения об этом мы получили вчера поздно вечером.
Инспектор вздохнул.
— Я послал туда Вели за оригиналом ее предсмертной записки.
— Предсмертной записки? — воскликнул доктор Макклур.
— Какой предсмертной записки? — спросил Эллери.
— У нее в руке под одеялом была зажата записка.
— Она оставила записку? — недоверчиво пробормотал Терри. За исключением Эллери, его никто не слышал.
Инспектор Квин в замешательстве поглаживал усы.
— Послушайте, мисс Макклур. Не могу выразить вам, как я сожалею… Я отлично понимаю, что это означает для вас.
Ева медленно повернулась к нему.
— Но, как говорится, нет худа без добра. В данном случае добро для вас заключается в том, что наконец-то загадка убийства Лейт разрешена.
Доктор Макклур вздрогнул от удивления.
— Загадка убийства Лейт…
— Извините, доктор. В своей предсмертной записке Эстер Лейт признается, что убила свою сестру.
— Я не верю этому! — крикнула Ева.
Инспектор достал из кармана сложенный вчетверо лист бумаги и сказал:
— Вчера вечером мой сотрудник принял текст этой записки по телефону. Хотите прочитать?
Ева быстро схватила записку, но доктор тотчас взял ее из слабых пальчиков Евы. В полном молчании они вместе прочитали записку. Потом доктор передал ее Эллери.
Терри Ринг с интересом читал, заглядывая через плечо Эллери.
Несмотря на официальный бланк Главного полицейского управления и аккуратный почерк дежурного, принявшего по телефону этот текст, чувствовались глубокая усталость и состояние душевной депрессии, в котором находился автор записки.
«Тому, кто найдет меня.
Я не могу покинуть этот мир, не высказав все.
Я была своим судьей. Теперь я свой палач. Я взяла жизнь и отдаю свою.
Моя милая дочь, прости меня. Поверь мне, моя милая, ты всю жизнь приносила мне тайную радость. Это намного больше того, что дала тебе я. Твоя мать — чудовище. Благодарение богу, это чудовище было достаточно благоразумным и держало от тебя в секрете свою постыдную тайну.
Благослови тебя бог, моя любимая.
Дорогой Джон! Я отравила вашу жизнь. Я знаю, много лет назад вы любили меня. Теперь вы любите мою сестру, и наши судьбы вновь скрещиваются. Я видела, как это надвигалось на нас, но была бессильна что-либо сделать в своей чудовищной беспомощности. Если бы только вы не уезжали. Или если бы вы взяли ее с собой. Потому что вы единственный, кто мог бы спасти жизнь моей сестры. Но с вашим отъездом ушла ее последняя опора в нашей бессмысленной судьбе, ее последняя надежда.
Боже, будь милостив к нашим душам — сестры и моей. Прощайте, Джон. Позаботьтесь о моей дорогой девочке.
