все женщины были все равно что отрава. Но я с ума схожу от вас. Я не могу спать и вообще что-либо делать. Вы все время у меня перед глазами.
— Терри!
Ева вырвала у него руку и оглянулась по сторонам. Три китайских джентльмена покачали головами: чудаки эти белые мужчины.
— Я никогда не думал, что могу влюбиться в такую девушку, как вы. Мне всегда нравились более крупные. Ну, знаете… такие, более пышные. А вы ужасная худышка…
— И совсем не худышка, — воскликнула Ева, — я вешу…
— Ну, может быть, худышка не совсем подходящее слово, — сказал он, внимательно осматривая ее, — но все же немного поправиться надо. А ваш очаровательный носик! Слегка вздернутый. Как раз то, что мне нравится. Как у Мирны Лой. А ямочки на щеках… — Он нахмурился. — Вам, вероятно, смешно.
Еве сначала хотелось смеяться, а потом она чуть не расплакалась. В эти дни все происходило так неожиданно. Терри Ринг. Такой большой, неотесанный. Ей вдруг стало стыдно. Это очень нехорошо. Он такой естественный, такой темпераментный. И никогда не знаешь, что он скажет, как поступит. Жизнь с ним будет такой… Но Ева прогнала от себя эти мысли. Это просто смешно. Что она знает о нем? И потом, она помолвлена с другим.
— Конечно, для вас я просто ничтожество. Никакого образования, за исключением того, что подхватил сам, бегая по улицам. Никаких манер и прочее. Да, видно, такое уж у меня счастье: влюбиться в девушку, стоящую значительно выше меня.
— Мне не нравится, что вы так говорите. Манеры, образование, воспитание. Все это очень немного значит. — И она горько добавила: — Карен Лейт доказала это.
— Не думайте, что мне все это очень нужно. Понимаете? — фыркнул он. — Мне и так о’кей. Я отлично живу. Но если нужно будет выучиться, какой там ложкой или вилкой есть белугу, только скажите, я мигом освою. И не таким вещам обучился.
— Я уверена в этом, — пробормотала Ева.
— И что вы нашли такого в этой крахмальной манишке, чего нет у меня? Убежал от вас. Сбежал. Никакой смелости. Жалкий трус.
— Пожалуйста, Терри, — сказала Ева. — Я не хочу, чтобы вы говорили подобные вещи о докторе Скотте.
— Ах, у него семья! А я? Я в семь лет воровал булки в пекарне и ночевал в доках. Что ж, он ходил в модные колледжи, получил ученую степень, имеет монету, умеет ответить на все вопросы, умеет ублажить всех пустышек, гоняющихся за ним на Парк-авеню…
— Это уж слишком, Терри, — холодно оборвала его Ева.
— А, ладно, детка, забудьте, о чем я вам болтал.
Он потер глаза.
— Я совершеннейший осел. Забудьте обо всем.
Ева вдруг улыбнулась.
— Мне бы не хотелось ссориться с вами, Терри. Вы отнеслись ко мне лучше, чем… кто бы то ни было.
Она взяла его за руку.
— Я никогда этого не забуду.
— Извините, — шепнул Фанг на ухо Терри. — Телли. Тебе идти.
— Что? Уходи, Фанг. Я занят.
Но Фанг настаивал.
— Тебе идти, Телли. Идти.
Терри отвернулся, затем снова взглянул на него. Потом встал, наматывая галстук на указательный палец.
— Извините, Ева. Я сейчас. Вероятно, меня к телефону.
Он пошел за китайцем, и Ева видела, как он скрылся в соседней комнате.
Открывая сумочку, чтобы достать губную помаду, Ева подумала, зачем Эллери решил прибегнуть к такой хитрости, чтобы поговорить о чем-то с Терри? Мир снова омрачился, и она почувствовала себя одинокой.
Ева достала помаду и вытянула нижнюю губу, чтобы наложить на нее свежий слой. В зеркало ей были видны оба. Они о чем-то серьезно разговаривали. Терри явно чем-то озабочен. Она видела, как какой-то маленький предмет перекочевал от Эллери в карман Терри.
Тайна. Опять тайна. Ева провела помадой по губам: две точки на верхней губе, одна в середине на нижней. И пока ее пальчики растирали помаду, Ева подумала, когда же, наконец, все кончится? Она убрала помаду, напудрилась и стала рассматривать в зеркало свой носик, которым так восхищался Терри Ринг. Она даже прорепетировала — быстро, конечно, украдкой и с некоторым чувством вины, — как у нее получаются ямочки на щеках.
Мужчины вернулись, стараясь улыбками стереть серьезность со своих лиц. Терри оплатил счет в один доллар с мелочью и дал Вею полдоллара на чай, которые тот ловко сунул в карман.
Потом Терри взял Еву под руку и вышел на Полл-стрит, пожимая ее локоть, не только для того, чтобы подбодрить ее.
За ними, вздыхая, следовал Эллери Квин.
В пятницу утром, в тот момент, когда Терри сжал в своих объятиях Еву и поцеловал ямочку на ее левой щеке, его разбудила миссис Рабинович. Эта пожилая женщина ежедневно приходила, чтобы убраться в его квартире на Третьей авеню и приготовить ему завтрак.
— А? Что? — проворчал Терри, садясь в кровати.
— Вас к телефону.
Миссис Рабинович решительно трясла его за плечо.
— Вставайте, вы, бездельник. И как вам не стыдно спать голым!
— Ладно, ладно, катись отсюда, Гвендолина, — проворчал Терри, сбрасывая с себя одеяло.
Миссис Рабинович вскрикнула, потом захихикала и поспешно удалилась. Терри надел халат и выругался. Надо окончательно рехнуться, чтобы звонить человеку в семь часов утра. Но как только он взял трубку, то сразу же перестал хмуриться и спокойно произнес:
— Ах, это вы? Подождите минутку.
Он закрыл дверь в гостиную.
— Ну, что там? Что за плохие новости?
— Они нашли ее, — сказал Эллери.
— У-гу.
Потом, немного помолчав, добавил:
— Ну и что?
— Слушайте, вы, — сказал Эллери. — Я встал в половине седьмого утра совсем не для того, чтобы позволить вам по-прежнему отделываться недомолвками. Вы отлично знаете, что теперь будет. Полиция нашла Эстер Лейт Макклур, и если вас хоть сколько-нибудь интересует это дело, а, по-моему, оно вас очень интересует — вы немедленно натянете на себя брюки.
— В Филадельфии?
— Ах, так вам это известно? Да, в Филадельфии. Телеграмма пришла вчера поздно вечером.
Терри пристально разглядывал телефонный аппарат.
— Что еще?
— Пока это все, что нам известно. Папа решил послать в Филадельфию сержанта Вели с десятичасовым поездом. Я думаю, что мы могли бы успеть туда немного раньше.
— Зачем?
— Кто знает? Поедете со мной?
— Ева знает?
— Пока нет. И доктор Макклур тоже не знает. Я думаю, мы заедем к доктору и потихоньку увезем его с собой.
— Где мы с вами встретимся?
— На квартире доктора Макклура. Полчаса достаточно?
— Давайте через двадцать минут.
Терри быстро прыгнул под душ, но побриться не успел. Через восемь минут он был уже одет и взялся за ручку
