Албан стал в дверях, так чтобы скрыть миссис Элмазер. Франсину провожала одна из школьных учительниц. Мисс де Сор села на скамейку в угрюмом равнодушии, поглощенная в себя. Побуждаемая непреодолимым любопытством, миссис Элмазер поднялась на цыпочки, чтобы взглянуть на нее. Не могло быть ни малейшего сомнения в том, что случилось. Франсине не удалось оправдаться, и мисс Лед выгнала ее из своего дома.
— Я отправилась бы на край света, чтобы только видеть это! — сказала миссис Элмазер.
Она вернулась на свое место в зале ожидания совершенно довольная.
Учительница заметила Албана и подошла к нему.
— Ее отправят к родителям? — спросил Моррис.
— Мы еще не знаем. Мисс Лед напишет в Сан-Доминго. А пока поверенный ее отца в Лондоне — тот самый джентльмен, который выдает деньги на ее содержание, возьмет ее на свое попечение.
— Она согласна на это?
— Она, кажется, совершенно равнодушна к тому, что будет с нею. Мисс Лед предоставила ей возможность объясниться и извиниться, но мисс де Сор не захотела этого делать. Вы можете видеть в каком она состоянии. Наша добрая мисс Лед — никогда не теряющая надежды даже с самыми дурными характерами, как вам известно, — думает, что мисс де Сор стыдно, и что она не сознается в этом из гордости и упрямства. Но я думаю, что душу ее тяготит какое-то тайное разочарование. Может быть, я ошибаюсь.
Нет. Мисс Лед ошибалась, а учительница была права.
Месть — страсть не только самая эгоистичная, но и самая узкая в своих воззрениях. Удовлетворяя свою ревнивую ненависть к Эмили, Франсина навлекла на себя самую горькую неприятность — она сблизила Эмили и Мирабеля. Первое известие об этой катастрофе дошло до нее, когда она услышала, что Мирабель не вернется в Монксмур. Опасения подтвердились письмом от Сесилии, которое Франсина получила в Незервудсе. С этой минуты она, сделавшая несчастными других, подверглась таким же сильным страданиям. В совершенном унынии, не зная адреса Мирабеля в Лондоне, чтобы в последний раз обратиться к нему, она была равнодушна к тому, что будет с ней. Когда поезд подошел, она вскочила, приблизилась к краю платформы — и вдруг с трепетом отступила. Учительница с ужасом взглянула на Албана. Неужели эта отчаянная девушка задумала броситься под колеса локомотива? Оба подумали одно и то же, но никто не сознался в этом. Когда поезд подъехал, Франсина спокойно села в вагон, откинула голову назад и зажмурила глаза. Миссис Элмазер села в другой вагон и сделала знак Моррису подойти к окну поговорить с ней.
— Где я могу видеть вас, когда вы приедете в Лондон? — спросила она.
— В доме доктора Олдея.
— В какой день?
— В будущий вторник.
Глава LVI
Приближение к концу
Албан приехал в Лондон так рано, что застал доктора за завтраком.
— Слишком поздно, чтобы видеться с миссис Элмазер, — объявил доктор. — Сядьте и покушайте.
— Не поручила ли она вам сказать мне что-нибудь?
— Поручила то сказать, мой добрый друг, что вам неприятно будет слышать. Она сегодня утром уехала со своей хозяйкой к сестре мистера Мирабеля.
— А он поехал с ними?
— Нет, он поехал следующим поездом.
— Миссис Элмазер оставила адрес?
— Вот он, написанный ею самой.
Албан прочел адрес:
«Миссис Дельвин, Клинк, Белфорд, Нортумберланд».
— Переверните бумажку, — сказал доктор, — миссис Элмазер написала там кое-что.
Албан послушался и ознакомился со следующей информацией:
«До сих пор мистер Мирабель не узнал ничего. Сэр Джервис Редвуд умер. Думают, что миссис Рук в Шотландии; и мисс Эмили, если окажется нужно, должна помочь пастору отыскать ее. Никаких известий о мисс Джетро».
— Теперь, когда вы узнали, что вам сообщено, — продолжал доктор Олдей, — позвольте мне взглянуть на вас. Вы не взбешены, это хороший признак.
— А все-таки мое намерение не поколебалось, — ответил Албан. — Я люблю Эмили и буду защищать ее всеми силами. Видели вы ее после того, как я уехал в Незервудс?
— Да; и она сердится на меня, так же, как и на вас.
— За то же самое?
— Нет! Я отказался помочь ей — вот и все. Вы — мужчина и можете подвергаться такому риску, какому молодая девушка подвергаться не должна. Помните, как я просил вас оставить все поиски убийцы ради спокойствия Эмили? Обстоятельства с тех пор переменились. Могу ли я быть полезен?
— Чрезвычайно, если дадите мне адрес мисс Джетро.
— О! Вы хотите начать таким образом?
— Да. Вы знаете, что мисс Джетро навестила меня в Незервудсе?
— Продолжайте.
— Она показала мне ваш ответ на письмо, которое она написала вам. Есть у вас это письмо?
Доктор вынул его. Адрес был: «Почтовая контора, Сванедж, Дорсетшир». Албан списал адрес в свою записную книжку. Подняв глаза, он увидел взгляд доктора Олдея, устремленный на него с самым искренним сочувствием.
— Желаете что-нибудь посоветовать? — спросил Моррис.
— Вы ничего не добьетесь от мисс Джетро, — ответил доктор, — если только…
— Что «если только»?
— Если только не напугаете ее.
— Как я могу это сделать?
После небольшого размышления доктор Олдей воскликнул:
— Скажите ей, что вы подозреваете, кто убийца.
— Но я никого не подозреваю.
— А я подозреваю.
— Боже мой! Что вы хотите сказать?
— Не перетолковывайте ошибочно моих слов! Это не более, чем мимолетное впечатление — вот и все. Назовите это причудой воображения, которую, однако, стоит проверить, но не более. Подойдите поближе ко мне. Моя экономка прекраснейшая женщина, но я раз или два заставал ее слишком близко к этой двери. А я вам шепну. — Он нагнулся к Албану: — Дело в том, что когда мистер Мирабель нанес мне визит… — И зашептал еще тише.
Моррис был потрясен откровением доктора.
— Вы как будто не верите, — заметил доктор.
— Я думаю об Эмили. Я надеюсь, что вы ошибаетесь. Не отправиться ли мне к ней тотчас? Я не знаю, что делать!
— Узнайте прежде, мой милый, прав я или ошибаюсь. Вы можете это сделать, если решитесь надавить на мисс Джетро.
Албан взял себя в руки. Ясно, что он должен был послушаться совета своего друга. Он схватил расписание поездов, сверился с ним, а потом взглянул на часы.
— Если я могу найти мисс Джетро, — ответил он, — я рискну сегодня же. Сейчас же.
Доктор проводил его до дверей:
— Вы мне напишете?
— Непременно. Благодарю — и прощайте.
Давным-давно, во время мятежа Сорока Пяти, первый владелец башни, в которой жила теперь сестра мистера Мирабеля принял сторону принца Чарльза и шотландцев. Он лишился головы, а его дети — наследства. Впоследствии конфискованное имение попало в руки посторонних; последний владелец, имевший наклонность к скачкам, обнаружил, что ему нужны деньги. Удалившемуся от дел купцу по имени Дельвин (французского происхождения) понравилось это дикое местоположение, на окраине Нортумберланда, и он купил башню. Его жене — расстроенной здоровьем — было приказано докторами вести тихую жизнь близ моря. Смерть мужа оставила ее богатой и одинокой вдовой; и днем, и ночью затворницей в своей комнате. Миссис Дельвин проживала свою тихую жизнь, сочиняя стихи в промежутках страданий и уплачивая долги брата, преуспевавшего только на кафедре.
В последнее время башня была перестроена. Между печальными серыми наружными стенами и роскошно меблированными комнатами внутри был разительный контраст. Башня была еще известна под странным названием, данным ей в былое время — «Грохот». Ее назвали так из-за грохота камней, прибиваемых и уносимых во время прилива и отлива у скалы, на которой она стояла.
Вечером, в день приезда к миссис Дельвин, Эмили рано ушла спать, утомленная путешествием. Мирабель имел случай поговорить с сестрой наедине в ее комнате.
— Выгони меня, Агата, если я мешаю тебе, — сказал он, — и дай мне знать, когда я могу видеть тебя утром.
— Любезный Майлз, разве ты забыл, что я никогда не могу заснуть в тихую погоду? Сколько уж лет меня убаюкивает гул северного моря под моим окном. Прислушайся! Ни малейшего звука в эту тихую ночь. Именно теперь должен быть прилив — а между тем грохота не слышно. Луна взошла?
Мирабель отдернул занавес.
— Все небо — одна обширная черная бездна, — ответил он. — Будь я суеверен, я подумал бы, что эта отвратительная темнота дурное предзнаменование для будущего. Ты страдаешь, Агата?
— В эту минуту нет. Я, должно быть, очень переменилась к худшему после того, как ты видел меня последний раз.
Если бы не лихорадочный блеск глаз, она походила бы на труп. Ее морщинистый лоб, впалые щеки, белые губы говорили о физических муках последних лет. Эта осужденная на мучения женщина, медленно умиравшая, любила яркие цвета и роскошные материалы. Обои на стене, занавеси, ковер составляли цвета радуги. Она лежала на кушетке, обитой красной шелковой материей под зеленой бархатной драпировкой. Богатые кружева скрывали ее жиденькие волосы, преждевременно поседевшие. Блестящие перстни сверкали на ее костлявых пальцах. Комната была ярко освещена лампами и свечами. Даже вино, поддерживавшее ее жизнь, было налито в графин из венецианского хрусталя.
