Платье плотно облегало ее фигуру, красивые бедра плавно покачивались, но в этом движении бедер не было ничего вызывающего или чрезмерного, но было что-то, что притягивало внимание мужчин.
Время от времени некоторые мужья отходили от своих жен и присоединялись к группе, где разговаривала Долорес, тогда она быстро извинялась и шла к другим гостям или даже подходила к покинутой жене и непринужденно заговаривала с ней.
Отдыхающие обращались ко мне, спрашивали, надолго ли я приехал, сдержанно интересовались моей личностью. Они не задавали вопросов в лоб, а лишь проявляли умеренное любопытство.
Большинству было от тридцати пяти до шестидесяти лет, новичков можно было легко угадать по воспаленно-красным лицам, не привыкшим к длительному пребыванию на солнце.
Говорили все больше о погоде.
Некоторые приехали со Среднего Запада и рассказывали о снежных бурях, другие прибыли с Тихоокеанского побережья и описывали туманы и облачность.
Я допил второй коктейль, когда прозвенел звонок и все потянулись на обед.
Долорес определила мне место за столом, где сидели брокер из Канзас-Сити с супругой и художница лет тридцати пяти.
Мы плотно пообедали: отличная говядина, жареный картофель, салат, десерт.
После обеда начали играть в карты: бридж, покер. Покер походил на марафонский бег, ставки маленькие, каждый игрок стремился продемонстрировать свое превосходство.
В общем, компания собралась приятная.
Спиртное можно было заказать, написав записку.
Художница, сидевшая со мной, завладела моим вниманием. Она говорила о цветах, об опасности некоторых тенденций в современном искусстве, о вырождении художественных форм и о красоте западного пейзажа.
Одинокая, богатая и разочарованная вдова… У нее были данные, чтобы стать приманкой для симулянта, если бы не чересчур интеллектуальный подход к жизни.
Кадры, на которых человек с травмированной шеей ныряет с вышки в бассейн, чтобы произвести впечатление на красотку в купальном костюме, могли бы потрясти присяжных, но кадры, где парень сиднем сидит в кресле у бассейна и обсуждает с дамой вопросы искусства, вряд ли достигнут необходимой цели.
Я внимательно изучил художницу-вдову и пришел к выводу, что Долорес была права, говоря, что подходящей приманки для симулянта пока нет.
Художницу звали Фэйт Кэллисон. Она сказала, что создает свои этюды с помощью кинокамеры и цветной пленки. У нее была целая коллекция слайдов, которые она зимой в своей студии, когда у нее будет больше времени, собиралась превратить в картины.
– Вы когда-нибудь продавали свои пленки или картины? – спросил я.
Она посмотрела на меня изумленно:
– Почему вы спрашиваете об этом?
Я задал этот вопрос только для того, чтобы как-то поддержать разговор, но было что-то в ее реакции, что заставило меня по-новому оценить ситуацию.
– Если я вас правильно понял, вы привезли с собой довольно много пленки, – сказал я. – Я сам люблю снимать, но стоимость пленки меня ограничивает.
Она быстро огляделась по сторонам, наклонилась ко мне и сказала:
– Удивительно, что вы спросили меня об этом, мистер Лэм. Я действительно иногда продаю свои работы. В прошлый сезон, например, я брала с собой восьмимиллиметровую кинокамеру с переменным фокусным расстоянием объектива и снимала, как гости проводят здесь время. Потом я предлагала им свои пленки. Разумеется, я специально не торговала своими фильмами, а старалась представить это как услугу одного кинолюбителя другому. Но в итоге я действительно продала довольно много.
– Людям, у которых не было своей кинокамеры?
– Не только. Большую часть фильмов купили люди, у которых была кинокамера. В такие места, как это, люди берут с собой кинокамеры, чтобы привезти домой кадры, которые произведут впечатление на их знакомых. Те, кто приехал с востока, хотят показать своим землякам, что представляет собой ферма-пансионат на западе. Но если будешь всегда только снимать, то сам никогда не попадешь в кадр. Поэтому они охотно покупают пленку, где сами запечатлены на колоритном фоне.
– Понятно, – сказал я задумчиво. – Я смотрю, вы хорошо подготовились.
Она кивнула.
– Случалось ли такое, что у вас покупали сразу много пленки?
Она опять сделала удивленные глаза.
– Ну… да. Два раза. Первый раз одна страховая компания пожелала иметь снимки какого-то человека, ныряющего с вышки, а второй заказ оказался самым удивительным из тех, которые у меня были: один адвокат из Далласа заказал копии всех фильмов, которые я сняла здесь во время отпуска. Именно поэтому я смогла приехать сюда в этом году. Денег, которые я получила за ту работу, с лихвой хватило на все мои расходы.
– Ну, черт возьми, вы ловко все провернули, – восхитился я.
Но тут она сменила тему и вновь заговорила об искусстве. Я заметил, что она испугалась своей откровенности с человеком, которого узнала совсем недавно.
Она сказала, что пишет портреты и что у меня интересное лицо. Она хотела, чтобы я рассказал о себе. Я сообщил, что я холостяк, что у меня не было времени жениться, что сегодня у меня выдался долгий и трудный день, извинился, отправился в свой коттедж и лег спать.
Тишина пустыни окутала все вокруг ватным одеялом, воздух был чист и свеж, я спал без всяких сновидений.
Утром, в половине восьмого, громко зазвенел большой железный будильник. Без пятнадцати восемь молоденький индеец в белом кителе принес апельсиновый сок, в восемь подали кофе.
Долорес постучалась в мою дверь:
– Доброе утро, Дональд. Как вы спали?
– Как убитый.
– В восемь тридцать начинается верховая прогулка с завтраком, но вы, если не хотите ехать, в любое время можете позавтракать в столовой.
– Когда начинается эта прогулка?
– Примерно через двадцать минут. Она обострит ваш аппетит. Походная кухня уже на месте, огонь разожжен и кофе готов. Когда появятся отдыхающие, для них приготовят яичницу и предложат всем бекон, гренки, печенье, ветчину.
– Бедные лошади.
– Что?
– Их седоки здорово прибавят в весе после завтрака.
Она засмеялась:
– Лошадям это нравится. Пока эти бездельники – ах, нет – гости утоляют голод, они отдыхают.
– Может, все-таки бездельники?
– Боже, нет. Слово «бездельники» применимо только к прислуге, постояльцы для нас всегда гости.
– Я готов к верховой прогулке.
– Я так и предполагала.
Мы прошли к месту, где седлали лошадей. Пару раз ее бедро коснулось моего. Она поглядывала на меня искоса, потом заговорила:
– Нам с вами придется часто видеться во время этого сезона, Дональд. Вы знаете, что ваша работа постоянная? За Хелманном Бруно последуют другие.
– Много?
– Целая процессия.
– Может быть, благодаря этому я научусь ездить верхом.
Она вновь бросила на меня косой взгляд.
– Вы многому научитесь здесь, Дональд.
Мы подошли к лошадям. Крамер смерил меня взглядом:
– Какую лошадь вы хотите, Дональд?
– Меня устроит любая, какая достанется.
– Хотите горячую лошадь?
– Позаботьтесь о других отдыхающих, я не буду выбирать.
– У нас есть разные лошади.
– Поступайте как знаете.
– Вон стоит оседланная гнедая. Садитесь на нее и примерьте стремена.
Я вскочил в седло, перенес весь свой вес на пятки, сместился влево, затем вправо и сел прямо. Слегка натянув поводья, повернул налево, потом направо и слез с лошади.
– Все отлично, – сказал я. – Стремена мне подходят.
– Стремена-то подходят, да лошадь не та, – возразил Крамер.
– Это почему?
– Вы заслуживаете лучшей лошади.
Он кивнул помощнику, поднял палец, и через минуту мальчик уже вел к нам коня, который очень осторожно и осмотрительно ставил копыта на землю.
Крамер оседлал коня и надел на него уздечку:
– Вы поедете на нем, Лэм… Где вы научились ездить верхом?
– Я не езжу, я только сижу в седле.
– Черта с два вы не ездите. Вы сидите в седле, как жокей. Этот конь имеет привычку вздрагивать, но это не значит, что он боится, – он так общается со своим седоком. Если он будет вздрагивать, подгоните его, но не сильно.
– О’кей, – сказал я.
Друг за другом стали подходить отдыхающие, некоторым пришлось помогать сесть в седло. В восемь тридцать мы отправились.
Ехали по дороге, средняя часть которой была изрыта конскими копытами, по бокам виднелись следы автомобильных шин. Мы поднялись по склону каньона, солнце скрылось, и мы продолжали путь в тени. Бак, ехавший впереди, пустил свою лошадь легким галопом.
Отдыхающие тряслись позади. Некоторые пытались обхватить круп лошади ногами, другие цеплялись за седло, третьи просто болтались из стороны в сторону. Лишь немногие скакали, расслабившись.
Пару раз Бак оглянулся и внимательно посмотрел на меня.
Мне с лошадью повезло, и я чувствовал себя в седле, словно в кресле-качалке.
Мы продолжали путь еще минут десять-пятнадцать, двигаясь вдоль высохшего речного русла, и наконец выехали на покрытую шалфеем равнину. Неподалеку стояла тележка с опущенным откидным бортом. Старый седой мексиканец в поварском колпаке и белом кителе колдовал над раскаленными углями. Ему помогали трое или четверо мальчиков-мексиканцев. На железной решетке стояло десятка два сковородок с яичницей.
