Энджелл отказался от масла.
— Не думаю. Воспер медлителен по натуре. Все затягивать — в манере аристократов. Не представляю, о чем еще надо раздумывать. На сделку в целом он согласился давным-давно.
— Если он и завтра не даст о себе знать, вам следует туда отправиться самому, дождаться, пока он подпишет соглашение, и забрать его.
— Невозможно. Раз переговоры начались, я могу связаться с ним только через его стряпчего, обращаться к нему прямо — неэтично.
Фрэнсис Хоун раздраженно взирал на рыбу в тарелке.
— Завтра открывается парламент. И тогда новость могут объявить с минуты на минуту. По моим подсчетам, наша прибыль в этом деле составит полмиллиона. Обидно, если все сведется к нулю.
— Никому не будет так обидно, как мне, — Энджелл отправил в рот кусок несдобренного маслом бифштекса. — Но обращаться непосредственно к клиенту, минуя его стряпчего, — это вопиющее нарушение норм поведения.
— Я не узнаю вас, Уилфред. Вы ничего не едите. Куда девался ваш цветущий вид?
— Я чувствую себя отлично, Фрэнсис. Никогда лучше не чувствовал. Но у меня лишний вес. Я просто сел на диету.
— Хотите угодить жене?
— Нет, самому себе.
Некоторое время они ели молча. Чисто выбритый, выхоленный до предела, худощаво-подтянутый Фрэнсис Хоун. Профиль, как на римских монетах.
— Можно лишь сожалеть.
— О чем?
— О том, что мы ставим под угрозу соглашение с Воспером ради какого-то незначительного соображения этики. Вы недальновидны, в чем вас никак нельзя было обвинить полгода назад.
— Печально, Фрэнсис, что у вас создалось впечатление, будто я могу когда-либо поступиться соображениями этики.
— Что вы, дорогой друг, вы меня не так поняли. Я просто пытаюсь указать вам на нечто, что, по моему мнению, свидетельствует о недостатке дальновидности с вашей стороны и, в свою очередь, приводит к чрезмерной скрупулезности.
— Я вас не понимаю.
— Куда уж яснее. Мы пытаемся протолкнуть выгодную сделку. С этой целью мы — давайте называть вещи своими именами — скрыли от лорда Воспера кое-какие сведения, располагая которыми, он почти наверняка отказался бы от сделки. Но мы тут вполне безупречны. С какой стороны ни посмотри. Он значительно выиграет от нее, хотя выиграл бы больше, если бы отказался. Но коли уж учитывать спорные вопросы этики, то следовало бы делать это пораньше, в самом начале, а не теперь, когда мы рискуем лишиться всего достигнутого!
— В общем вы, конечно, правы. Но… — Энджелл запнулся. — Одним словом, вы хотите сказать, никто никогда не догадается, что мы располагали фактами о болезни Флоры Воспер. А также фактами о планах предполагаемого строительства. А если кто и узнает, то стряпчий не обязан обнародовать факты, могущие повредить его делу. Но в таком случае все — точнее говоря, все в конторе Холлиса — будут знать, что я нарушил правила, обратившись сейчас непосредственно к лорду Восперу.
— Неужели вы столь дорожите мнением конторы «Холлис и Холлис»?
— Я дорожу своей репутацией стряпчего.
— Вы ее ставите выше той высокой прибыли, которой рискуете?
Энджелл нервным движением поправил свой ставший свободным жилет.
— Кое-что позволительно, Фрэнсис. А кое-что нет.
Хоун кивнул.
— Вы единственный человек, лично знакомый с Воспером, иначе я послал бы кого-нибудь другого. А если пошлю кого-то другого, вы согласитесь его сопровождать?
— С тем чтобы встретиться с Воспером?
— Необязательно. Если поедет Симон Порчугал, он может посетить его один, а вы останетесь в Женеве.
— Какова же тогда цель моей поездки?
— Порчугалу все известно о сделке, но если Воспер начнет колебаться по какому-то юридическому вопросу, Порчугал бессилен. Тогда он может сказать Восперу, что вы в Женеве, и прибегнуть к вашей помощи — дабы убедить Воспера, чтобы тот сделал это сам. Это успокоит вашу совесть?
— Нет. Видите ли, я все равно обязан сообщить Восперу, что ему следует проконсультироваться со своим стряпчим.
— Но если Порчугал поедет и у него возникнут какие-то юридические затруднения, он-то будет иметь право проконсультироваться с вами, раз вы окажетесь в Женеве?
— Без сомнения. Он может проконсультироваться со мной по любому вопросу, какому сочтет нужным.
— В таком случае поезжайте.
С минуту они созерцали друг друга, затем Энджелл взял еще один крекер и еще один ломтик сыра. Еда в малых количествах дарила особое наслаждение, что до некоторой степени компенсировало лишения, вызванные диетой.
— Когда?
— Завтра утром, если Холлис к тому времени ничего не получит.
— Я согласен ехать только в качестве юридического консультанта Симона Порчугала. Разговаривать с Воспером будет он сам.
— Я уговорю его поехать.
Энджелл высказал свое мнение и перечислил возможные последствия. Его не беспокоило, что по приезде в Женеву его строго профессиональная позиция может быть поколеблена. Но он знал, что сэр Фрэнсис Хоун надеется на некоторые уступки с его стороны, если возникнет необходимость.
Правда, всегда можно надеяться, что такая необходимость не возникнет.
— Вы надолго уезжаете? — спросила Перл.
— Если вылечу завтра днем, то наверняка вернусь в четверг вечером. Все зависит от того, когда я закончу дела.
— Это все те же дела, что в марте, когда мы познакомились?
— Нечто подобное, дорогая. Нечто подобное. Какая на вас красивая юбка.
— Вам нравится? А я боялась, она покажется вам слишком короткой.
— Пожалуй, действительно несколько коротковата.
— Вы позвоните, если не приедете в четверг?
— Из Швейцарии? Неоправданный расход. Вы не боитесь оставаться в доме одна?
— Господи, конечно, нет. В центре-то Лондона.
— В центре Лондона может быть куда опасней, чем в глухой провинции.
— Это всего на одну ночь. А как я узнаю, приедете ли вы в четверг?
— Пожалуй, я дам телеграмму. Если не получите телеграммы, ждите меня к ужину. У вас какие-то необыкновенно длинные чулки.
— Колготы.
— Похоже, что они нигде не кончаются.
— Нет, Уилфред, кончаются. Собрать чемодан?
— Да, пожалуйста. Одну пижаму и рубашку на смену. Я не поспею на аукцион у Кристи в четверг. Но я уже сделал заявку на Каналетто. Пять тысяч. Вы можете…
— Господи! А не слишком ли дорого? Я думала…
— Заявку я сделал от имени Фрэнсиса Хоуна сегодня по пути домой. Я собирался участвовать в аукционе по его поручению. Вы можете пойти, а потом расскажете, какие еще были заявки.
— Хорошо. У вас есть каталог?
— На моем столе. Старайтесь не смотреть в глаза аукционисту. Известны случаи, когда люди покупали вещи под влиянием минуты.
— Я тоже слышала, но не верила, что это правда.
Уилфред следил за каждым ее движением.
— Знаете, это будет первая ночь, которую мы проведем порознь.
— Вот как? Пожалуй. Но мы ведь совсем недавно женаты.
— Достаточно давно, чтобы сделать кое-какие выводы. Перл, вы не жалеете, что вышли за меня замуж?
Она вздрогнула.
— Почему я должна жалеть?
— Я порой задумываюсь. Ведь вы настолько моложе меня.
— А вы жалеете об этом?
Уилфред сдвинул назад волосы и промокнул платком лоб.
— Я не то хотел сказать. Конечно, не жалею. Семейная жизнь значительно расширила мое эстетическое восприятие. Чего я совсем не ожидал.
— Почему совсем не ожидали?
— Потому что много лет считал эстетическое восприятие понятием чисто духовным.
— Уж не хотите ли вы сказать, что за все эти годы ни разу не взглянули на женщину?
Временами ее прямолинейность коробила его.
— Отчего же, порой случалось. Но вы не ответили на мой вопрос.
— Какой вопрос?
— Я спросил, не жалеете ли вы, что вышли за меня замуж?
За две недели в нем произошла какая-то перемена. Он, казалось, стал менее настороженным, менее высокомерным, чуточку менее уверенным в себе. И это проявление самоуничижения тоже было не в его характере. Она подошла и положила руку ему на плечо.
— Как я могу жалеть? Как…
Он перебирал пальцами подол ее юбки.
— Приятная материя. Шелк? Совсем в этом не разбираюсь. Все равно очень красиво. Тот самолет…
— Какой самолет?
— Тот, на котором мы летели в Женеву в марте. Мы ему многим обязаны.
Она хотела отойти, но он обнял ее ногу повыше колена.
— Уилфред…
— Да?
— Мне надо собирать чемодан. Уилфред, вы так никогда и не сказали, отчего выбрали ночной рейс? Спешили?
— Спешил? Пожалуй, действительно спешил. На то были причины.
Она попыталась освободиться.
— Когда вы уезжаете?
— Во второй половине дня. Мне еще надо кое-куда позвонить. Возможно, не придется ехать.
— На аукционе буду покупать все подряд, — объявила Перл. — Приедете, и все стены будут завешаны новыми картинами.
