— Этими делами занимается моя жена. Ты слышишь, Розита? Квартира оплачена?
— Все в порядке, — ответила та из постели. Было слышно, как заскрипели пружины.
— Если я вас не увижу…
— Наверняка мы увидимся завтра утром. Вы сядете на «Висконсин»?
— Возможно. Да. Не знаю точно. Как пожелает господин Луи.
— Значит, возвращаетесь во Францию?
Это был услужливый человек, приверженный условностям, потому что достал из шкафа графин с ликером и наполнил две рюмки.
— Господин Луи не придет с нами чокнуться?
— Вы же его знаете!
— Тогда за ваше здоровье и счастливого пути.
Это была единственная рюмка, выпитая Мишелем за весь день, да и то размером с наперсток Они прождали до двух часов, пока уснут Вуольто.
Голландец молчал, уставившись расширенными от чачи глазами в одну точку.
— Ты все понял, Суска?
Веки Голландца сомкнулись — он понял.
Наконец все стихло. Грузовичок Дика Уэллера вернулся пустой, и они услышали, как запирают на засов гараж.
— Пошли.
Мишель погасил всюду свет, он не хотел видеть труп, и вдвоем они снесли Фершо вниз по лестнице, стараясь не задевать стены и перила. Выбрав самый разумный маршрут — по улице, на которой в этот час не было видно ни души, — они миновали дома и явственно услышали шум моря.
Обойдя вокзал, который выглядел ночью скоплением металла, они ступили на песок пляжа. Теперь на них обрушились потоки соленой воды, смешанной с дождевой.
— Я могу рассчитывать на тебя, Суска?
Они приблизились к самой кромке воды. Но перед тем, как бросить труп в воду, Голландцу надо было выполнить еще одно дело.
В течение получаса Мишель стоял, прижавшись спиной к вокзалу, не видя ничего, кроме белого предмета на гребнях волн, и прислушиваясь к грохоту океана.
Затем мимо него промелькнула чья-то тень. Это был Суска, державший в руках пакет размером с человеческую голову.
Обратно он пошел другим путем. Но ноги сами привели его к кафе Жефа. Остановившись под фонарем, чтобы убедиться, что не осталось никаких следов происшедшего, он толкнул дверь.
Десяток французов с «Висконсина» если сосиски и луковый суп. Увидев его издали, Жеф нахмурился — так поздно Мишель сюда никогда не приходил.
Мишель опять видел себя во всех зеркалах кафе. Он гордился собой, как гордился своим голосом, когда произнес:
— Кажется, я пришел попрощаться.
— Уезжаешь?
— Старик получил известия.
Поверил ли ему Жеф? Это уже не имело значения.
— Что-нибудь выпьешь?
— Пива.
— Да ну!
И тотчас спросил:
— Ты все же нашел Суску?
— Нашел.
Жеф, который привык чокаться за всеми столиками и рассказывать анекдоты, не стал расспрашивать. Других завсегдатаев не было. Напо возился на кухне.
— Дай мне пару сосисок! — крикнул ему Мишель.
Он не стал садиться, а съел сосиски около стойки, макая их в горчицу.
Все было кончено. Он уезжал. Бросив монету на мрамор столика, он, сам не зная отчего, не захотел пожать руку Жефу, который пил с кем-то шампанское.
— Уже уходишь?
— Может, еще завтра зайду.
Он не придет. Они его больше не увидят. Едва за ним захлопнется дверь, как все эти люди станут его прошлым, потеряв приметы реальности и оставив о себе лишь смутное воспоминание.
Около часа он бродил под дождем, прежде чем решился вернуться к Вуольто. Он снова рисковал — хозяин вполне мог подняться к ним, чтобы попрощаться с Фершо.
Остальное он все предусмотрел заранее. До мельчайших подробностей. Пересек кухню, зажигая всюду свет, чтобы убедиться, что не оставил следов. Тряпкой, которую потом сжег, вытер на террасе пятна крови.
Потом разделся и принял ледяной душ. Обнаженный до пояса, чтобы не намокла рубашка, он собрал вещи — их вещи: надо было ведь забрать и вещи Фершо. Потом он надел лучший костюм и затолкал банкноты в заранее купленный в магазине Ника Врондаса бумажник. Мишель нарочно пошел туда, чтобы выяснить, заметил ли Ник пропажу зажигалки. Сейчас от этой зажигалки он прикурил сигарету.
Он был спокоен, ощущая только какую-то пустоту.
Сосиски Жефа давили на желудок. Почувствовав, что его может стошнить, он проглотил ложку соды.
Наконец все было готово. Он привел к дому фиакр и погрузил в него чемоданы.
Часы тянулись ужасно медленно, минутная стрелка еле двигалась. До отлета самолета ему было совершенно некуда деться.
Проезжая по особому кварталу, Мишель заметил в розовом свете маленького салона знакомую бретонку и велел остановиться:
— Обождите меня.
Та не ожидала его увидеть.
— Мне хочется с вами проститься. Рано утром мы уезжаем.
— Так мило, что вы вспомнили про меня. Выпьете чего-нибудь?
Обращаясь ко всем на «ты», она неизменно говорила ему «вы». Почувствовав усталость, он прилег на ее постели. Но затем испугался, что заснет. Через несколько часов с этим миром будет покончено.
— Выпьете чего-нибудь?
Она прикрыла дверь, как поступала всегда, когда принимала клиента. Напротив под дождем блестел круп лошади. Кучер спрятался в укрытии.
Расскажет ли женщина Жефу, что он приходил к ней?
Чтобы Жеф узнал и об этом, он занялся с ней любовью. А затем долго разговаривал, словно с самим собой.
— Знаешь, у меня жена в Европе. Правда, забавно?
— Красивая?
Если бы у него была фотография Лины, он бы показал ее. Но фотографии у него давно не было.
— Вероятно, я никогда больше не вернусь в Колон.
Не знаю. Но если вернусь…
Они поняли друг друга. Если он вернется, то лишь для того, чтобы за рулем большой машины проехать мимо этой улицы в «Вашингтон».
Этой ночью он прощался со всеми мерзостями здешней жизни.
— Пора.
— На каком корабле вы отплываете?
— Тс-с!
Моде силой всучил ей стодолларовый билет. И об этом Жеф тоже, возможно, узнает. И поймет.
Кучер спросил, куда ехать.
— В «Реллис».
Ему не хотелось показываться в «Атлантике», где он мог встретить Рене. Никогда еще мир не казался ему таким нереальным, как этой ночью. Он ездил по ночным кабакам, по пивным, заказывал вино, к которому не притрагивался. Видел вблизи и издалека чужие лица.
Люди смеялись. Мужчины приставали к девушкам, которые лениво отталкивали их. Ему казалось, что в этом мире он больше не сможет прожить ни минуты.
В баре, открытом всю ночь из-за прихода «Висконсина», он увидел парня в фуражке южноамериканской авиакомпании.
— Поди-ка сюда, малыш.
— Что угодно?
— Ты не знаешь, есть ли места на утренний рейс?
— Какой?
— Бангкок — Лима — Вальпараисо.
— Кажется, остались. Позвонить?
Ему показалось, что эта ночь напоминает ему ту, далекую, в Брюсселе, с «Мерри Грилл» и «Паласом», со шлюхой чье имя он позабыл, и ее мягкими грудями.
— Места есть, мсье. По крайней мере, два.
— Хватит и одного.
Он дал ему на чай, как это делали люди в «Вашингтоне», и послал официанта отнести рюмку кучеру.
Угрызения совести его не терзали. Он чувствовал, что никогда не будет их испытывать. Призрак Фершо не преследовал его. Он уже и позабыл о том деле, совершить которое оказалось куда проще, чем он думал.
Разве Фершо испытывал когда-нибудь угрызения совести? А Жеф?
И тем не менее что-то непоправимо изменилось в нем.
Он смотрел новыми глазами на окружающее оживление, на людей, лица которых внезапно возникали перед ним крупным планом.
Только что, разговаривая с немолодой бретонкой, он ей сказал:
— Моя малышка…
Он чувствовал себя старым. Ему казалось, что он заблудился на школьном дворе во время перемены, и даже вид огромного француза из Бордо, жующего сосиску, не сняв с головы бумажный колпак, который на него напялили в «Мулен Руж» или «Атлантике», не способен был вызвать у него улыбку.
— В аэропорт!
Светало. Дождь шел не переставая. Ему запросто продали билет, и он среди первых занял место в салоне.
Только тогда, заметив у кромки поля бар, Мишель бросился туда. Ему хотелось выпить, он имел наконец на это право. Проглотив четыре или пять порций виски, он взобрался в самолет последним, когда уже стали убирать трап.
Мишель Моде прожил три месяца в Южной Америке в компании — или, скорее, за счет — Гертруды Лэмпсон.
Его видели в Буэнос-Айресе, Рио, Пернамбуку, Ла-Пасе и Кито.
Для поездки в Мексику они сели в Каракасе на яхту американской подруги м-с Лэмпсон.
В Гаване к ним присоединились несколько человек из высшего общества, в том числе одна кубинка двадцати семи лет, на которой он женился через три недели, когда яхта причалила в Нью-Йорке.
У них родилась девочка. Но несколько позже он согласился, на очень выгодных условиях, предложенных ему родителями жены, дать ей развод.
Пятнадцать лет спустя, в Сингапуре, под именем капитана Филипса он состоял, как говорили, в наилучших отношениях с леди Уилки, приближенной к английскому двору.
Это был молодой, худощавый мужчина, загоревший на солнце, занимавшийся всеми видами спорта, обладатель конюшни для игры в поло, отличный танцор, умевший много выпить, не пьянея.
