— Чепуха. Наверное, ты сам купил на мои деньги.
— Наверное. Во всяком случае, этот классом повыше. Пожалуй, мне пора идти.
— Проклятая жизнь. Я болею и, наверное, так и не увижу своего малыша на ринге.
— Будь вы здоровы, леди В., все равно вам этого не видать. Я же вам говорил. Это только для петушков.
— Что ж, мне остается телевизор. Почему, дьявол их побери, они не показывают матч по телевидению? Ты собрал свои вещи?
— Сумка уже в прихожей. Кажется, я ничего не забыл. Полотенца, бандаж, тренировочный шлем, тапочки для душа. У меня всего одна капа, но мне больше и не требуется.
— Хочешь, возьми у меня одеколон. Фредди Тисдейл прислал мне громадную бутыль, когда я была в клинике. Не знаю, зачем, я никогда им не пользуюсь.
— Спасибо, у меня есть.
— Возьми брэнда.
— Нет, оно мне никогда не требуется.
— Твой противник тяжелее тебя, Годфри?
Годфри вздохнул, но терпеливо объяснил:
— На три фунта на контрольном взвешивании, только и всего. Но для него это не козырь, я же вам говорил, ему придется их согнать, чтобы войти в норму. У меня: восемь стоунов и десять фунтов, это куда лучше. Не о чем беспокоиться. Ну, мне пора.
— Какой он, этот Гудфеллоу? Ты его видел?
— Мельком. Ничего особенного. Выше меня. Короткие волосы. Маленькие глаза. Не слишком ладно скроен. Неплохая мускулатура.
— В газете пишут, что он не знал ни одного поражения.
— Что ж, когда-нибудь узнает. К тому же он провел всего десять профессиональных боев.
— Смотри, как бы он не попортил твою красивую мордашку. Обидно будет, особенно теперь. Мне, наверное, уже не долго ею любоваться.
— Бросьте эти разговоры, слышите. А то еще накаркаете беду перед боем.
— Значит, со мной тебе одна беда?
— А вы как думали? Поэтому я за вас и держусь.
— Поцелуй меня на прощанье.
— Будь у меня время, я бы этим не ограничился.
Он поцеловал ее. Она на секунду задержала его лицо.
— От меня пахнет?
— Чем? Что еще за выдумки?
— От больных часто пахнет. В старые времена врачи определяли таким образом болезнь. Ты мне скажешь, если от меня начнет пахнуть?
Он высвободился из ее рук.
— Кошмарная старушенция, — сказал он. — Сил нет. Ложитесь и лежите спокойно. Думайте о Маленьком Божке, который там, на ринге, защищает свою жизнь и честь.
— Одним словом, Гудфеллоу, — не жди пощады.
Он усмехнулся и похлопал ее по щеке.
— Точно. Вы попали в самую точку, ваше высочество. А теперь пока.
Он поймал такси и вскоре был на Пикадилли. Не приходилось и сравнивать этот бой со встречами в Бетнал-Грин или даже в Альберт-Холле. Толстые пушистые ковры от стены до стены, разодетые важные официанты, запах кушаний и сигар, звон посуды, непривычная для бокса роскошная обстановка; оглядываясь по сторонам, Годфри прошел на четвертый этаж: повсюду висели люстры, даже в раздевалках. Дело тут явно было поставлено на широкую ногу, вся эта вшивая публика выряжалась, как на бал, и принималась за шикарный обед с вином и прочим; а затем, когда они нажирались, все шли в зал с рингом, рассаживались вокруг, смотрели бокс и одновременно накачивались до потери сознания.
Однако все это произвело на него впечатление, как, по-видимому, и на других боксеров и тренеров, и в раздевалках не стоял обычный шум. Может, тут поменьше зрителей, чем в Альберт-Холле или даже в Мэнор-Плейс Батс, но публика особая, избранная, знаменитости, всякие там телевизионные звезды и прочие типчики. Сам Годфри не знал, что такое нервы, но видел, что Гудфеллоу чуточку волнуется, и счел это добрым знаком.
Злило только то, что они с Гудфеллоу шли вторым номером, а значит, их бой не считался достаточно важным, отчего наверняка половина зрителей еще не рассядется по местам. А он-то думал, что после успеха в Альберт-Холле он заслужил лучшего отношения. Следующие пары ничуть не превосходили их по своим данным.
Не обошлось и без Пэта Принца, щурившегося на Годфри из-под тяжелых век и нашептывающего последние наставления. Подошло время раздеваться, надевать трусы, бинтовать руки. И вот уже вернулась первая пара, и Годфри пробирался к рингу через душный дымный зал с множеством люстр, заполненный мужчинами в черных смокингах и черных бабочках, лез наверх, хватаясь за канаты, откашливаясь, — от сигарного дыма у него запершило в горле, рефери уже спешил к нему навстречу, и через минуту их должны были объявить; но до этого он успел заметить необычную тишину зала, позвякивание стаканов, завесу дыма и напряженное внимание присутствующих. Нельзя было пожаловаться, что не все заняли свои места.
Даже Энджелл и тот был на месте. Для чего ему потребовалось срочно предпринять некоторые шаги, но, когда Энджеллу чего-нибудь сильно хотелось, он знал, с какой стороны браться за дело.
Он явился по приглашению мистера Баркли Нейлла, владельца треста ресторанов. В прошлом году контора «Кэри, Энджелл и Кингстон» представляла Нейлла в тяжбе по поводу возобновления договора об аренде помещения на Сент-Мартинз Лейн. Мистер Уилфред Энджелл, гость мистера Баркли Нейлла, избравший себе новое хобби, наблюдающий за рождением новых талантов в боксерском мире Великобритании.
Человек двести мужчин в смокингах принимали участие в обеде на шестом этаже — весьма скромной, по мнению Энджелла, трапезе: четыре блюда, способные насытить на час или два, запиваемые посредственным «Шабли» и «Шатонэф», плюс шумный банальный разговор. У мистера Нейлла был стол на восемь человек, и Энджелл счел всех гостей ничем не примечательными и чересчур неопрятными. Он отказался участвовать в лотерее по десять шиллингов за билет, ибо вряд ли мог предугадать исход какого-либо боя.
Наконец все поднялись из-за стола и спустились на два этажа ниже, в зал, столь же пышно отделанный, с установленным посередине рингом, где должен был состояться матч. Для гостей мистера Баркли Нейлла были зарезервированы места у самого ринга. Во время первого боя официант тихонько поставил на стол рядом с Энджеллом полбутылки виски, содовую и лед, и Энджелл налил себе почти неразбавленного виски.
Это был первый боксерский матч, на котором когда-либо присутствовал Энджелл, и, подобно жене, побывавшей раньше него, он явился сюда посмотреть на Маленького Божка. Ревность, от которой он ощущал постоянную гложущую боль в желудке, не давала ему полностью насладиться чувством высокомерного презрения — презрения интеллектуальной личности к существам, предающимся столь примитивным и грубым развлечениям. Взрослые, серьезные люди, обладающие, по-видимому, воспитанием, облачались в смокинги, предавались чревоугодию и возлияниям и затем, наполнив желудки и раскурив сигары, наблюдали за нелепыми состязаниями, где молодые люди пытались, пуская в ход кулаки, избить друг друга до крови. Это был узаконенный властями петушиный бой двадцатого века на так называемой цивилизованной основе. Проявление тех же низменных инстинктов, что и хулиганские выходки в школе, грубые университетские шуточки, охота на лисиц, стрельба по уткам, прирожденное стремление причинять боль или наблюдать, как ее причиняют, звериная сущность человека, жестокость молодежи, но облеченная в пристойную форму, чему немало способствовали солидность и роскошь обстановки.
Несколько минут для размышлений. Несколько свободных минут, чтобы насладиться своим презрением к низкопробному спектаклю, который, начавшись, целиком захватит его. Питер Гудфеллоу, Уолсолл. Годфри Воспер, Кенсингтон. Два низкорослых человека влезают на ринг. Вот он, Годфри, посмотри на него внимательно. Сначала его заслонили секунданты, но вот он сбросил халат и вышел на середину. Весьма элегантен. Яркие алые трусы, алые носки и такие же боксерки. Настоящий денди. (Интересно, на чьи деньги?) Рефери что-то говорит, и они расходятся по своим углам. Гонг.
В первом раунде один Маленький Божок трудился изо всех сил. Его противник только и делал, что отступал, уходил в сторону, передвигался по рингу, заботясь скорее о том, чтобы избежать неприятностей, чем захватить инициативу. Гудфеллоу был повыше ростом, немного сутуловат и с низкой стойкой. По сравнению с ним маленький Годфри был отлично сложен для своего роста, мускулистый, но легкий в движениях, с хорошо развитым чувством равновесия, быстрый, как молния, и очень привлекательный на вид.
Теперь, видя его почти обнаженным, Энджелл больше прежнего осознал его неотразимость для женщин; можно представить, что он неотразим и для некоторого сорта мужчин. Энджелл ощущал эту неотразимость, в которой для него содержалось и нечто отталкивающее. На ринге Маленький Божок выглядел почти красавцем, но в его природном изяществе и умении держаться, по мнению Энджелла, таилось нечто зловещее. Будь Энджелл человеком верующим, сейчас бы самое время помолиться за противника Годфри.
