Девятимесячный монстр…
Девять…
Или 99?.. 999?.. 9,999?.. 99,999?.. Эта дорога вела к безумию.
Тем временем на Сентр-стрит расследование продвигалось, хотя и крайне медленно. Некоторые линии были отброшены, и это также считалось прогрессом, правда, не комиссаром и другими высшими чинами.
Анонимные послания, к досаде Эллери, были официально отвергнуты. Тщательная проверка внушительного списка деловых конкурентов Нино Импортуны лишь утомила следователей. По-прежнему нигде не было никаких следов загадочного мистера Э., как будто он сгинул в каком-то природном катаклизме. Эта линия оставалась открытой, но лишь как рутинная предосторожность.
Однажды в конце октября инспектор Квин объявил Эллери:
— Время пришло, сынок.
— Для чего? — проворчал Эллери. В эти дни он ворчал постоянно.
— Помнишь тот напыщенный замысловатый вздор, который ты нагородил после убийства Джулио Импортуны? Насчет передвинутого стола, убийцы-левши, клеветы на Марко и еще бог знает чего? Это звучало великолепно, но оказалось полной чушью. Когда Марко признался в убийстве Джулио, покончив с собой, все твои фантастические дедукции отправились прямиком в унитаз.
— Спасибо, папа, — поблагодарил его сын. — Визит в твой офис необычайно ободряет.
— И прекрати сосать палец. На сей раз не понадобятся никакие умственные сальто-мортале. Мы позволили увести себя от того, что с самого начала лежало у нас под носом.
— Должно быть, я слепну. Что именно лежало у нас под носом?
— Прежде всего, мотив.
— Мотив?
— Мотив убийства Импортуны, — раздраженно уточнил инспектор. — Что с тобой сегодня, Эллери? Ты как-то говорил мне что-то насчет куи…
— Cui bono.
— Вот-вот. Кому выгодно? Ну, ответ на это до обидного прост. Выгодно только Вирджинии Уайт Импортуна, которая получила полмиллиарда баксов.
Такая куча денег может ослепить, — философски заметил инспектор. — Подтверждением может служить то, что Импортуну прикончили только после того, как миссис Импортуна стала его единственной наследницей. Чернила на его новом завещании едва успели высохнуть. Правильно?
— Правильно, — ответил Эллери, — но…
— Никаких но. Это что касается мотива. Как насчет возможности? Ты всегда задаешь этот вопрос. Той ночью Вирджиния могла войти в спальню муженька. Кто мог проделать это легче или естественнее? О'кей?
— О'кей, — согласился Эллери, — но это не аргумент. Хочу напомнить…
— И наконец, оружие. Чугунная скульптура, принадлежащая ей.
— За которой убийца специально зашел — прошу прощения, зашла в гостиную, чтобы потом оставить возле трупа. Почему она не приколола к его пижаме подписанное признание? Это было бы еще остроумнее.
— Может быть, ты сначала правильно назвал пол убийцы, — сказал инспектор, проводя по носу указательным пальцем.
— Что ты имеешь в виду?
— Секретаря.
— Питера Энниса? Конечно, это возможно, особенно если окружной прокурор сможет предъявить доказательство, что у них была связь. С другой стороны, существует надежное свидетельство, что тем вечером он покинул «99 Ист» после утомительного обеда и вернулся в свою квартиру. Или есть какое-то доказательство, хотя бы косвенно связывающее Энниса с преступлением?
— Может быть.
— Ты что-то утаиваешь?
— Я вообще не должен был тебе это рассказывать. Предположим, у нас есть свидетель, который видел Энниса, отъезжающего от своего дома в автомобиле незадолго до девяти вечера, и другой свидетель, который видел, как он вернулся домой около половины четвертого ночи?
— А Энниса допрашивали по этому поводу?
— Да.
— И что он сказал?
— Что не покидал в тот вечер свою квартиру, вернувшись после обеда у Импортуны, — посмотрел телевизор и лег спать. Все участвующие в допросе сошлись во мнении, что это ложь. Врет он не слишком убедительно.
— Насколько надежны ваши свидетели?
— Окружной прокурор считает их достаточно надежными, чтобы предъявить обвинение в убийстве первой степени.
Эллери молчал.
— Значит, сговор? — спросил он наконец.
— Да.
— Прямых улик нет.
— А разве часто встречаются очевидцы убийства первой степени? — Инспектор пожал плечами. — Высокое начальство требует как можно скорее закрыть это дело. Оно может оказаться легче, чем выглядит. Эти двое с самого начала дурачили Импортуну, так что у них в любом случае нечиста совесть. Прокурор думает, что один из них может расколоться.
— А как насчет этих девяток? — спросил Эллери.
— Это работа психа. Или просто «копченые селедки».[131] В любом случае они не имеют значения.
— Что ты сказал?
— О чем?
— О «копченых селедках»?
— Ну и что?
— «Копченые селедки»… — как в бреду, повторил Эллери. Отец уставился на него. — Знаешь, папа, возможно, ты попал в точку. Это всего лишь «копченые селедки»!
— Именно это я и сказал.
— Но могут ли все они быть ими? — бормотал Эллери. — Так много? Каждая из них? — Он поднялся с кресла, обитого потрескавшейся черной кожей, которое занимал много лет во время аналогичных консультаций, и начал возбужденно жестикулировать. — Я когда-нибудь цитировал тебе стишок анонимного автора семнадцатого века?
Спросил меня как-то один идиот:
«Сколько клубники в море растет?»
«Столько, — сказал, почесав я в носу,
— Сколько копченых селедок в лесу».
Копченые селедки в лесу… Лес… Кажется, папа, я наткнулся на что-то стоящее.
— Я скажу тебе, на что ты наткнулся, — проворчал старик. — Ты наткнулся на стену, и в результате у тебя мозги съехали набекрень.
— Но послушай…
В этот момент в дверях возник сержант Томас Вели, держа за уголки знакомый конверт.
— Еще одно письмо от нашего психа! — объявил он. — На этот раз пришло экстренной почтой.
— Не может быть! — воскликнул Эллери.
Но это оказалось правдой. Текст гласил:
С КЕМ ВИРДЖИНИЯ ХОДИЛА НА ЛЕНЧ ДЕВЯТОГО ДЕКАБРЯ ШЕСТЬДЕСЯТ ШЕСТОГО?
— Отправитель — тот же чокнутый, — с отвращением произнес инспектор. — Те же прописные печатные буквы, та же шариковая ручка, тот же конверт с тем же почтовым штемпелем…
— И те же девять слов. Впрочем, не совсем те же, — быстро добавил Эллери. — Знаешь, папа, это может оказаться интересным поворотом. Может, твой корреспондент чокнутый, но он битком набит информацией.
— Вроде Нино, игравшего в полупрофессиональный бейсбол, владевшего площадкой для гольфа и массой сведений, оказавшихся бредом курильщика опиума?
— Тем не менее мне любопытно, с кем Вирджиния ходила на ленч 9 декабря 1966 года. В досье имеются какие-нибудь данные?
— Я не помню, где я был в тот день, — сердито отозвался инспектор. — Откуда мне знать, где была она?
— Тогда советую это выяснить.
— Выясняй сам. На эту птичку и так ушло достаточно денег налогоплательщиков.
— Значит, ты не возражаешь, если я снова побеседую с Вирджинией Импортуна? А ты пока свяжись с окружным прокурором и уговори его немного повременить с грандиозными планами. Спасибо, папа!
И Эллери выбежал из кабинета.
* * *
— Что у вас на уме в этот раз, мистер Квин? — На губах Вирджинии мелькнула слабая улыбка. — Хотя я это знаю — то же самое, не так ли? — но, очевидно, вы работаете над каким-то новым аспектом.
— Вас должно волновать не то, над чем я работаю, миссис Импортуна, — ответил Эллери тоном Дельфийского оракула,[132] — а то, над чем работают окружной прокурор и полиция.
Голубые глаза стали огромными.
— Что вы имеете в виду?
— Я собираюсь сообщить вам кое-что, грозящее мне большими неприятностями, если станет известно, что я вас уведомил. В настоящее время окружной прокурор готовится выдвинуть против вас обвинение в заговоре с целью убийства.
— В заговоре?
— Им известно, что происходило за спиной вашего мужа между Питером Эннисом и вами.
Вирджиния молчала так долго, что Эллери начал опасаться, не онемела ли она от потрясения. Только бледность выдавала ее чувства.
— Миссис Импортуна?
Щеки молодой женщины слегка порозовели.
— Простите, я задумалась о своей грешной жизни, — сказала она. — Я не могу винить их за то, что они приписывают мне всевозможные злодеяния. Но я не убивала Нино, мистер Квин, и это правда. Полагаю, с моей стороны было бы наивным ожидать, что вы мне поверите.
— Не знаю. Я родился с умом открытым для восприятия — полным дыр, как сказали бы мои клеветники. — Эллери улыбнулся. — Но я не обязан предъявлять результаты моей работы разным важным шишкам, включая самую важную из них — публику. Так что не будьте слишком суровы к беднягам. Вы должны признать, что их теория выглядит достаточно убедительно.
