— Я обнаружу яд, можете быть уверены, — заявил доктор.
— Превосходно. Но разве из того, что господин де Треморель отравил друга, чтобы жениться на его вдове, обязательно и неопровержимо следует, что вчера он убил жену, а потом бежал? Нет, в это я не верю.
Папашу Планта просто корчило от ярости, но, боясь взорваться, он не решился заявить г-ну Домини, что тот заблуждается.
— Прошу прощения, сударь, но мне кажется, что самоубийство мадемуазель Куртуа, самоубийство, но всей видимости, мнимое, все-таки кое-что доказывает, — возразил Лекок.
— Ну это еще нужно проверить. Совпадение, на которое вы так упираете, может оказаться простой случайностью.
— Но позвольте, сударь, — теряя терпение, продолжал настаивать сыщик, — я точно знаю, что господин де Треморель побрился, у меня есть тому доказательства. Кроме того, мы не нашли сапог, которые, как уверяет камердинер, обул утром граф…
— Спокойнее, сударь, прошу вас, спокойнее, — прервал его следователь. — Я отнюдь не утверждаю, что вы кругом не правы, я только считаю необходимым высказать вам свои возражения. Предположим, я согласен, что господин де Треморель убил свою жену. Он жив, он скрывается, будь по-вашему. Но доказывает ли это, что Гепен невиновен, что он не соучаствовал в убийстве?
Да, тут было слабое место плана Лекока. Убежденный в виновности Эктора, он почти не думал о бедняге садовнике, полагая, что невиновность того станет очевидной, как только он задержит преступника. Тем не менее сыщик готов был ответить, но тут в коридоре послышались шаги, а затем какие-то переговоры вполголоса.
— Ага, — обрадовался г-н Домини, — сейчас мы получим весьма любопытные сведения о Гепене.
— Вы обнаружили нового свидетеля? — поинтересовался папаша Планта.
— Нет. Но я жду служащего нашей корбейльской полиции, которому поручил одно важное дело.
— Касающееся Гепена?
— Именно. Сегодня рано утром одна здешняя работница, за которой волочился Гепен, принесла мне его фотографическую карточку, как она утверждает, очень похожую. Этот портрет вместе с адресом «Кузницы Вулкана», найденным вчера у подозреваемого, я дал полицейскому и поручил ему разузнать, бывал ли Гепен в этой лавке и не приобрел ли он там что-нибудь позавчера вечером.
Обычно охотники терпеть не могут, когда кто-то перебивает им дорогу. Так вот, сейчас у Лекока был вид такого охотника. Действия судебного следователя до того оскорбили его, что он даже не сумел скрыть гримасы раздражения.
— Господин судебный следователь, я крайне огорчен, что внушаю вам настолько мало доверия, что вы сочли нужным прибегнуть к посторонней помощи, — ледяным тоном заявил сыщик.
Его обидчивость очень позабавила г-на Домини.
— Ну, сударь, вы же не можете поспеть всюду. Я весьма высокого мнения о ваших способностях, но вас не было под рукой, а дело спешное.
— Очень часто ошибку бывает невозможно исправить.
— Успокойтесь, я послал смышленого человека.
Дверь растворилась, и на пороге появился посланец судебного следователя. Это был мужчина крепкого сложения, лет под сорок, с манерами не столько военного, сколько солдафона: лицо его украшали жесткие усы щеточкой, а над блестящими глазами кустились чудовищные, мохнатые брови, сросшиеся на переносице. По виду это был человек скорей продувной, чем ловкий, похожий больше на плута, чем на хитреца: его внешность сразу возбуждала недоверие и инстинктивно заставляла держаться настороже.
— Прекрасные новости! — зычно объявил он хриплым голосом, свидетельствующим о пристрастии к спиртному. — Я не зря прокатился в Париж, теперь нам все известно про этого мерзавца Гепена.
Г-н Домини остановил его благожелательным и чуть ли не дружеским жестом.
— Постоите, Гулар! Его фамилия Гулар, — сообщил он. — Рассказывайте по порядку и, по возможности, связно. Вы направились прямиком, как я и приказал, в магазин «Кузница Вулкана»?
— Так точно, господин следователь. Как только вышел из вагона.
— Превосходно. И что же, подозреваемый приходил туда?
— Так точно. Вечером в среду восьмого июля.
— В котором часу?
— Около десяти, за несколько минут до закрытия. Поэтому его и запомнили.
Мировой судья уже открыл рот, чтобы сделать какое-то замечание, но промолчал, так как наблюдавший за ним Лекок остановил его, приложив палец к губам.
— И кто же его опознал? — продолжал г-н Домини.
— Трое приказчиков, ни больше ни меньше. Надо сказать, манеры Гепена сразу привлекли их внимание. Они заметили, что вел он себя как-то странно, им даже показалось, что он пьян или, во всяком случае, крепко под хмельком. А еще им запомнилось, что он очень много болтал, все чего-то строил из себя и даже обещал оказать протекцию, чтобы «Прилежный садовник», где он, якобы, пользуется большим вниманием, приобрел у них партию садовых инструментов, если они пообещают скидку.
Г-н Домини прервал опрос, чтобы справиться в довольно уже распухшем деле, лежащем перед ним на столе. Действительно, если верить свидетелям, к графу де Треморелю Гепена прислали из «Прилежного садовника». Следователь обрадованно сообщил об этом и добавил:
— Гепен опознан, и это невозможно оспорить. Таким образом, следствием установлено, что в среду вечером Гепен был в «Кузнице Вулкана».
— Тем. лучше для него, — не удержавшись, буркнул Лекок.
Следователь прекрасно расслышал это замечание, но, хоть оно и показалось ему странным, пренебрег им и продолжал расспрашивать своего посланца:
— В таком случае вам, должно быть, сообщили, что приобрел там подозреваемый?
— Приказчики отлично все помнили. Он купил, во-первых, молоток, стамеску и напильник.
— Так я и знал! — вскричал г-н Домини. — А еще?
— А еще… — И полицейский, желая поразить слушателей, страшно округлил глаза и мрачным голосом возвестил: — Он купил кинжал.
Судебный следователь чувствовал себя победителем: он разбил Лекока на его же территории.
— Ну-с, что вы думаете теперь о своем подзащитном? — с насмешкой полюбопытствовал он. — Что скажете про этого честного и достойного человека, который вечером накануне преступления жертвует свадьбой, где мог бы повеселиться, ради того, чтобы приобрести молоток, стамеску и кинжал — одним словом, инструменты, необходимые для взлома и убийства.
Доктор Жандрон, похоже, был несколько обескуражен происходящим, на губах же папаши Планта блуждала насмешливая улыбка.
Что до Лекока, выглядел он преуморительно — точь-в-точь начальник, опешивший от нежданных возражений, которые он мог бы рассеять одним словом, но все-таки примирившийся с тем, что приходится тратить на пустую болтовню время, которое можно было бы употребить с большей пользой.
— Я думаю, сударь, — елейным голосом отвечал он, — что в «Тенистом доле» убийцы не применяли ни молотка, ни долота, ни напильника и ниоткуда не приносили этих инструментов, так как пользовались топором.
— И кинжала у них тоже не было? — еще насмешливей поинтересовался следователь, поскольку был уже совершенно уверен в своей правоте.
— Это, могу сказать, совсем другой вопрос, но его весьма нетрудно разрешить, — ответил Лекок. Он начал уже терять терпение и, поворотясь к корбейльскому полицейскому, внезапно спросил: — И это все, что вы узнали?
Бровастый доверенный г-на Домини измерил пренебрежительным взглядом простоватого, жалкого лавочника, осмелившегося задавать ему вопросы. Пока он придумывал, как бы его обрезать, Лекок повторил вопрос, но уже более жестко.
— Да, все, — ответил наконец полицейский, — и полагаю, что этого достаточно, потому что таково было поручение господина судебного следователя, единственного, кто отдает мне приказания, а он одобрил мои действия.
Лекок оглядел посланца г-на Домини и легонько пожал плечами.
— Значит, вы всего-навсего спросили, каков в точности был кинжал, купленный Гепеном? Какое у него лезвие — длинное, короткое, широкое, узкое, убирается оно или нет?
— Да нет же. А зачем?
— А затем, любезнейший, чтобы сопоставить его с ранами, нанесенными жертве, чтобы посмотреть, совпадет ли его гарда с отпечатком, оставшимся на спине убитой.
— Да, тут я дал промашку, но это же легко исправить.
Папаша Планта мог бы не бросать ободряющих взглядов Лекоку — сыщик и без того творил чудеса; ему не нужно было ничьей поддержки, чтобы сквитаться за раны, нанесенные его самолюбию.
— Что ж, эту оплошность можно простить, — процедил он. — Но вы, по крайней мере, можете сказать, какими банкнотами расплачивался Гепен?
На несчастного корбейльского сыщика жалко было смотреть; он был так пристыжен, так унижен, что судебный следователь счел долгом прийти ему на помощь.
— Мне представляется, что достоинство банкнот не имеет значения, — заявил он.
