— Ну и как Джина?
— Ничего, — наивно отвечал он.
Кое-кто ему даже подмигивал, но он притворялся, что не замечает; другие считали его себе на уме. Он без труда мог бы прислушаться кое к чему, задать несколько вопросов и узнать имена всех любовников Джины — тереться в мужском обществе она начала с тринадцати лет. Он мог бы также узнать, что у нее было с Марселем. Он знал, что в ходе следствия полиция неоднократно допрашивала Джину, а Анджелу вызывали к следователю.
Но зачем? Это было не в характере Ионы. Он всегда жил один и не представлял, что однажды заживет по-другому. Джина содержала дом не так хорошо, как старая Леони. Ее передник, когда она давала себе труд его надеть, редко бывал чистым; иногда она напевала за работой, но случались дни, когда взгляд ее был неподвижен, а рот кривился от злобы. Часто по утрам она под предлогом каких-то дел исчезала, а вернувшись через два часа, и не думала извиниться. И все-таки, быть может, ее присутствие в доме стало для Ионы необходимым? Был ли, как утверждали некоторые, сговор, чтобы заставить его решиться?
Однажды днем к нему пришла Анджела, одетая как обычно: по-настоящему она одевалась только по воскресеньям.
— Послушайте, Иона!
Она была из тех немногих, кто не называл его «господин Иона». Правда, она «тыкала» почти всем своим покупателям.
— Не трогай груши, красавица! — кричала она жене доктора Мартру, одной из самых церемонных дам в городе. — Когда я прихожу к твоему мужу, я не роюсь в его инструментах.
В тот день она без спроса проследовала на кухню и села на стул.
— Я пришла вам сказать, что у меня есть хорошее место для дочери. — Ничего не упускающим взглядом она как бы делала опись помещения. — Парижане, только-только обосновались в городе. Муж — инженер, его назначили заместителем директора завода. Ищут прислугу.
Место хорошее, Джина там будет жить и питаться.
Я обещала ответить им послезавтра. Подумайте.
Двадцать четыре часа Иона прожил в панике, обдумывая вопрос со всех сторон. Пока он холост, он не может иметь прислугу, которая жила бы у него. К тому же в доме только одна спальня. Анджела знала это.
Почему же она предложила решать ему? Он не мог держать Джину у себя по целым дням: столько работы для нее нет. Подумала ли Анджела обо всем этом? Джина в эти дни вела себя как обычно и, казалось, ни о чем не знала.
Они всегда обедали вместе на кухне, сидя напротив друг друга, причем Джина — спиной к плите; не вставая с места, она по мере надобности брала с нее кастрюльки.
— Джина!
— Да?
— Я хотел бы спросить вас кое о чем.
— О чем?
— Вы обещаете отвечать откровенно?
Произнося эти слова, он еще видел ее отчетливо, но секунду спустя она уже казалась ему призраком — у него вдруг запотели очки.
— А разве я не всегда откровенна?
— Нет.
— Обычно меня упрекают, что даже слишком.
— Только не я.
— Так о чем же вы хотите спросить?
— Вам нравится этот дом?
Она огляделась — и, как ему показалось, равнодушно.
— Я хочу сказать, — настаивал он, — хотели бы вы тут жить?
— Почему вы спрашиваете об этом?
— Потому что буду счастлив, если вы согласитесь.
— Соглашусь на что?
— Стать моей женой.
Если сговор и был, то Джина в нем не участвовала: с нервным смешком она бросила:
— Шутите!
— Серьезно.
— И вы бы женились на мне?
— Это я вам и предлагаю.
— Мне?
— Вам.
— Вы что, не знаете, что я за девушка?
— Думаю, что знаю вас не хуже других.
— В таком случае вы смельчак.
— Так что же вы ответите?
— Отвечу, что вы милый, но это невозможно.
На столе дрожал солнечный зайчик; Иона пристально смотрел на него, а не в лицо девушки.
— Почему?
— Потому.
— Я вам противен?
— Я не сказала этого, господин Иона. Вы, несомненно, порядочный человек. Единственный, кто не пытался воспользоваться своим положением. Возьмите хоть Анселя: пусть он и отец моей подруги, а все равно заманил меня в сарай, когда мне не было и пятнадцати. Начни я перечислять, вы только диву дались бы! Сначала я все ждала, когда же и вы расхрабритесь.
— Вы думаете, что не будете здесь счастливы?
— Во всяком случае, жилось бы мне спокойнее, — откровенно призналась она.
— Это уже кое-что, верно?
— Конечно. А если у нас не заладится? Давайте лучше не будем говорить об этом. Я не та девушка, которая может сделать счастливым человека вроде вас.
— Дело не во мне.
— А в ком же?
— В вас.
Он был чистосердечен. Когда он говорил это, нежность переполняла его, он не смел пошевелиться из опасения дать волю своим чувствам.
— Я — и счастье!.. — процедила она сквозь зубы.
— Пусть будет спокойствие, как вы только что сказали.
— Это мать говорила с вами, — метнула на него взгляд Джина. — Я знаю, она была у вас, но…
— Нет. Она сказала только, что вам предлагают лучшее место.
— Ей бы только сбыть меня с рук.
— Вы не хотите подумать?
— Зачем?
— Подождите хоть до завтра, прежде чем окончательно ответить, ладно?
— Если вы настаиваете…
В этот день она разбила тарелку, когда мыла посуду, и так же, как и два года спустя, ушла, забыв вымыть сковородку. Около четырех Иона, как обычно, отправился к Ле Буку выпить кофе; тот внимательно наблюдал за ним.
— Это правда, что говорят?
— А что говорят?
— Что вы собираетесь жениться на Джине?
— Кто вам сказал?
— Луиджи, только что. Он поругался из-за этого с Анджелой.
— Почему?
— Они думают по-разному, — смутился Ле Бук.
— Он против?
— Пожалуй.
— Почему?
Луиджи, конечно, объяснил причину, но Ле Бук повторять не стал.
— Никогда не известно, что у него в голове, — сказал он уклончиво.
— Он злится?
— Он сказал, что набьет вам морду. Но это ничего не значит: он сделает так, как велит Анджела. Он лишь ругаться горазд, дома ему не дают и слова сказать.
— А Джина?
— Вы лучше меня знаете, что она вам сказала. Труднее всего будет с ее братом.
— Почему?
— Не знаю. Сказал просто так. Он чудак, у него свои взгляды.
— Он меня не любит?
— Он, пожалуй, кроме сестры, никого не любит.
Только она может помешать ему наделать глупостей.
Месяц назад он собрался добровольцем в Индокитай.
— Она не хотела этого?
— Он мальчишка. Ему везде плохо. Там было бы не лучше, чем здесь.
Иона увидел, что в его лавку вошел посетитель, и направился к двери.
— До скорого!
— Счастливо!
В эту ночь он плохо спал. В восемь Джина пришла и молча, не глядя на него, принялась за работу; он прождал долгих четверть часа, прежде чем заговорил с ней.
— У вас есть для меня ответ?
— Вы в самом деле настаиваете?
— Да.
— Потом не будете меня упрекать?
— Обещаю.
— В таком случае пусть будет, как вы хотите, — пожала она плечами.
Это было так неожиданно, что Иона ничего не почувствовал. Он смотрел на нее ошеломленный, боясь подойти, взять за руку; ему и в голову не пришло поцеловать ее. Опасаясь недоразумения, он переспросил:
— Вы согласны выйти за меня?
Она была моложе его на шестнадцать лет, однако посмотрела на него, как на ребенка, и покровительственно улыбнулась:
— Да.
Чтобы не дать перед ней волю своим чувствам, он поднялся в комнату и, прежде чем облокотиться на подоконник, задумчиво постоял перед зеркалом у шкафа.
Был май. Только что прошел ливень, но солнце опять сияло вовсю и высвечивало лужи на мокрой шиферной крыше. Был базарный день, как и теперь, и Мильк отправился за клубникой — первой в том году.
Крупная сильная женщина в черном, с синим фартуком вокруг бедер решительно вошла в лавку, отбрасывая большую тень. Это была Анджела; от рук у нее, как обычно, пахло пореем.
— Это правда, что рассказал мне Луиджи? Зачем это она поехала в Бурж?
Иона был ниже ее и намного слабее. Он пробормотал:
— Не знаю.
— Она поехала утренним автобусом?
— Да.
— И не зашла ко мне? — Анджела тоже смотрела на него с подозрением. — Вы что, поссорились?
— Нет.
— Да отвечай же как мужчина, черт побери! В чем дело?
— Ни в чем…
Она перешла с ним на «ты» в день помолвки, но Луиджи так и не последовал ее примеру.
— Ни в чем, ни в чем! — передразнила она. — Ты мог бы и помешать ей уехать. Когда она обещала вернуться?
— Она не сказала.
— Вот это мне нравится больше всего!
Казалось, Анджела хочет раздавить его взглядом, всей своей массой; выходя, она резко повернулась к нему спиной и буркнула:
— Тюфяк!
Сперва Иона решил купить кусок ветчины или холодного мяса в колбасной Паскаля по другую сторону рынка, около улицы Канала, потом счел, что вообще обойдется без обеда или ограничится двумя рогаликами, которые остались с утра. Ему не следовало их брать.
Это не согласовывалось с мнимым отъездом Джины в Бурж. Он должен был купить три рогалика. Беспокоился Мильк не за себя, не из ложного стыда или боязни пересудов. Из-за нее. И пусть она забрала с собой марки, составлявшие, если не считать ее самой, весь смысл его жизни, — все равно он считал своим долгом защищать ее. О пока еще не знал от чего. Все утро его терзало смутное беспокойство, оно даже мешало ему думать о своем горе. Со временем каждое его ощущение стало более отчетливым, и он уже мог разобраться в своем положении. Но сейчас Мильк делал самое неотложное, находясь в убеждении, что, поступая таким образом, он оберегает Джину В тех редких случаях, когда она уезжала к Лут и проводила в Бурже целый день, Иона возвращался к своим холостяцким привычкам и обедал у Пепито. Значит, так нужно было сделать и сегодня, когда в полдень звон колокола, возвещавшего о закрытии рынка, слился в солнечном воздухе с перезвоном колоколов монастыря, он принялся убирать коробки с книгами.
