Даттон стиснул меня в объятиях. Потом он закрыл «Вдохновение» тряпкой и потащил его в шкаф.
– Я могу сделать это! Это самая блестящая идея, которую мне когда-нибудь приходилось слышать. Я так напишу конфликт, что он со страшной силой ударит по глазам зрителя. «Конфликт»! Блестящая идея!
– Я человек с ограниченными средствами, – продолжал я, – поэтому не могу гарантировать, что именно я куплю ее, но уверен, что она произведет сенсацию. Я кое-что понимаю в рекламе, и, думаю, мне удастся привлечь к вашей работе внимание критики.
Даттон подошел к столу и налил нам еще джина, щедро наполнив стаканы. Мы снова чокнулись и выпили.
Спустя некоторое время я сказал:
– Мне хотелось бы посмотреть и другие ваши картины и познакомиться с художниками, которые являются последователями вашей традиции.
– У меня нет последователей, я ни на кого не влияю.
– Не может быть! – изумился я. – Любой человек, который видел ваши картины и понимает живопись, сразу замечает, что в вас что-то есть! Сила! Экспрессия! Зрелость!
Кэролайн сказала задумчиво:
– Может быть, Джордж, Горас.
– Кто этот Джордж? – спросил я.
– Джордж Кэдотт, – ответила Кэролайн, – мой двоюродный брат. Он немного пишет, и я знаю, что он высоко ставит талант Гораса.
– Пожалуй, да, – не слишком уверенно подтвердил Горас.
– Где я могу найти Джорджа Кэдотта? – небрежно поинтересовался я.
– В данный момент с ним нельзя встретиться, – с сожалением вздохнул горе-художник.
– Печально.
Мы выпили еще джина и на том прикончили бутылку. Я спустился и купил еще одну в магазине на углу.
Постепенно Горас накачался. О Кэролайн этого нельзя было сказать. Она знала меру и время от времени поглядывала на меня настороженно и испытующе.
Даттон подошел к телефону. Его язык заметно заплетался.
– Междугородный разговор, – заявил он телефонистке. – Говорит Горас Даттон, номер Лейквью 6-9857. Мне нужно поговорить с Джорджем Кэдоттом, «Роудсайд-мотель» в Вальехо. Не знаю, в каком номере он остановился, но он зарегистрировался там…
– Не под своим именем, Горас, – напомнила Кэролайн.
– Подождите минутку, верно, – сказал он. – Черт возьми, под какой же фамилией он записался? Подождите, я попробую вспомнить…
– Он не сказал нам фамилии, – снова вступила Кэролайн.
– Нет, сказал! Мне сказал. А, вспомнил! Чалмерс, Джордж Чалмерс!
Ответа пришлось подождать пару минут. Не теряя времени зря, Даттон потянулся за стаканом и выпил еще. Потом он отставил стакан, и его лицо оживилось.
– Хэлло, Джордж, старина! Ты знаешь, что произошло? Я продал «Восход над Сахарой» и наконец-то встретил настоящего знатока живописи. Поверь, он способен распознать талант в человеке… Подожди, Джордж, старина. Я знаю, ты просил звонить тебе только в случае крайней необходимости, но это именно такой случай. Это переломный момент в моей жизни. Это кульминация моей карьеры. Это нечто действительно стоящее! Знаешь что, Джордж? Мне подсказали идею картины, которая наверняка получит премию года. Представь себе, что ты переключаешь зубчатую передачу… Сногсшибательная идея!.. Алло!.. Алло!.. – Даттон постучал по рычагу. – Эй, телефонистка, меня разъединили! – Он прислушался, повесил трубу и, повернувшись к Кэролайн, растерянно промямлил: – Как тебе нравится? Этот сукин сын бросил трубку!
Мы допили джин. Я рассыпался в извинениях и, пошатываясь, направился к двери, зажав под мышкой драгоценную картину.
Горас Даттон проводил меня до лифта. Его палец попал на кнопу вызова только с третьего раза. Лифт наконец пришел. Я шагнул в кабину, но Даттон остановил меня:
– Знаете что, Биллингс?
– Ну?
– Я начну писать эту картину прямо сейчас, вечером… Мне пришла в голову великолепная идея насчет дисгармонирующих красок… Знаете что еще?.. Вы подали мне мысль относительно необычных рам. Я вставлю эту картину в восьмиугольную раму, причем все ее стороны будут разной длины. Дисгармонирующие краски и перекошенная рама! Биллингс, вы одно из самых редких явлений на свете, ибо способны вдохновить гения!
Дверца лифта закрылась.
Я нашел такси в квартале от «Вистерия Апартментс». Чувствовал я себя отвратительно и зашел в кафе при отеле, выпил три чашки черного кофе. Потом я поднялся в свой номер, лег на кровать, но через десять минут встал и пошел в ванную. Меня вырвало, и сразу же пришло облегчение. Я позвонил горничной и попросил принести еще кофе.
Только восстановив таким образом пошатнувшееся здоровье, я нашел в себе силы позвонить и заказать разговор с Баркли Фишером.
– Как дела? – обрадовался он моему звонку.
– Неплохо, – ответил я. – Собираюсь встретиться с Кэдоттом. Я узнал, где он сейчас находится.
– Где?
– В «Роудсайд-мотеле» в Вальехо. Он зарегистрировался там под именем Джорджа Чалмерса.
– Где вы сейчас?
Я сказал.
– Что вы собираетесь ему сказать? – В трубке отчетливо раздался треск его пальцев.
– Поговорю с ним… – Я пытался подавить возникшую неприязнь к этому человеку.
– Но что вы ему скажете?
– Уж я найду что!
– Лэм, что с вами? – обеспокоенно бубнил Фишер.
– Со мной все в порядке, – отрезал я. – Кэдотт нашелся. Поверьте, это было нелегко. Я позвонил вам, чтобы сообщить, что мы добились определенного прогресса в вашем деле.
Повесив трубку, я посмотрел на себя в зеркало. Вытер лицо влажным полотенцем и растянулся на постели. Кофе начал оказывать свое действие, и я был уже почти в форме, но стоило закрыть глаза, как все поплыло передо мной.
Я взглянул на часы – пять часов дня. Не вставая с кровати, я дотянулся до телефона и заказал разговор с Бертой Кул.
Вскоре в трубке послышался ее бесстрастный голос. Рассказав ей о положении дел, я добавил:
– Берта, мне просто хотелось успокоить тебя.
– В отношении чего?
– В отношении одной статьи в расходной ведомости. Я потратил пятьдесят семь долларов.
– Пятьдесят семь баксов за один присест?
– Да.
– На что? Твои расходы на джин обычно не превышают пяти долларов, но зачем же накачиваться шампанским?
– Я купил картину, – сообщил я. – Она называется «Восход над Сахарой», и я вставлю ее в лиловую раму.
– Это междугородный разговор, пьяный дурак! – завопила Берта. – Переходи к делу. Зачем ты позвонил мне и почему ты пьян?
– Меня никто не понимает, – ответил я.
Берта швырнула телефонную трубку на рычаг. Я вызвал телефонистку и попросил ее разбудить меня в семь часов. Итак, в моем распоряжении было два часа отдыха. Потом я поеду в Вальехо и увижусь с Джорджем Кэдоттом.
В мою дверь стучали. Сознание медленно возвращалось ко мне. Стук прекратился. Я лежал на кровати, раздумывая, как мне следует поступить. Наверное, стучали не в дверь, а просто в моем мозгу кому-то вздумалось забивать гвозди. Я проснулся от того, что мне показалось, что я должен что-то сделать, но не мог вспомнить, что именно.
Однако стук в дверь возобновился. На этот раз ошибиться было невозможно. Каждый удар отдавался внутри моего черепа, как револьверный выстрел в запертой комнате. Я с трудом сел и включил лампу, стоявшую на ночном столике возле кровати, потом подошел к двери и открыл ее.
На пороге стоял Баркли Фишер.
– Хэлло, Фишер, – сказал я.
– Что тут с вами происходит? – взволнованно начал он. – Я еле вас добудился! Вы спите так крепко? Вы даже не раздевались…
– Не до того было, – буркнул я.
В горле пересохло, а вкус во рту был такой, словно там ночевало коровье стадо. Я посмотрел на часы. Было половина четвертого.
– А что вы здесь делаете? – спросил я.
– Я не мог заснуть, – сознался он, – и прилетел ночным самолетом.
– А что вы сказали жене?
– Лэм, я солгал Минерве, – торжественно заявил он. – Видите, до чего довела меня эта проклятая история? Мне пришлось солгать Минерве.
– Печально.
Я подошел к телефону, снял трубку и спросил:
– Я просил разбудить меня в семь часов. Почему мне не позвонили?
– Минутку, – ответил приятный женский голос.
Наступило молчание, потом голос сказал:
– Да, мистер Лэм, вы просили разбудить вас в семь часов. Вам не позвонили, потому что еще нет семи. Сейчас половина четвертого.
– Соедините меня с комнатой обслуживания.
На этот раз телефонистка сделала то, что я от нее хотел, и я заказал кувшин холодного томатного сока, бутылку острого соуса и пару лимонов. Я улегся в постель, подсунув под спину подушки.
– Что сказал Джордж Кэдотт? – не унимался Фишер.
– Я еще не виделся с ним.
– Но ведь вы сказали мне по телефону, что собираетесь поехать в Вальехо. Почему вы этого не сделали?
– Главным образом потому, – ответил я, – что просил разбудить меня в семь часов, а дура телефонистка решила, что я имел в виду семь часов утра.
– А что вы имели в виду?
– Я имел в виду семь часов вечера. Мне пришлось вчера выпить восемь или десять стаканов джина с приятелем Кэдотта, чтобы узнать, где прячется Джордж, и я хотел перед поездкой в Вальехо пару часов соснуть.
