Музыканты устроили передышку, и я проводил Цецилию к креслу, думая, будет ли тактично пригласить ее на следующий танец. Но тут к нам подошла оставленная в одиночестве Роза Тэттл, Цецилия обратилась к ней, как женщина к женщине:
– Если вы за мистером Гудвином, я не стану осуждать вас. Он здесь единственный настоящий танцор.
– Я не ради танцев, – отозвалась Роза, – да у меня и духу не хватило бы просить его танцевать со мной. Просто я хочу кое-что сообщить мистеру Гудвину.
– Выкладывайте, – предложил я.
– Только приватно.
– Вот как нужно это делать, – Цецилия рассмеялась и встала. – У меня ушло бы на это сто слов, а вы уложились в два. – Она направилась к бару, где Хакетт разливал шампанское.
– Садитесь, – предложил я Розе.
– О, я не займу у вас много времени. – Она продолжала стоять. – Просто я подумала, что вам это следует знать, коль вы детектив. Я понимаю, что миссис Робильотти не желает никаких неприятностей у себя в доме, и хотела было предупредить ее, но думаю, что лучше всего поделиться с вами.
– Я нахожусь здесь не в качестве детектива, мисс Тэттл. Я уже говорил об этом. Я пришел сюда развлечься.
– Знаю, но все равно вы детектив. Можете рассказать миссис Робильотти, если сочтете нужным. Я не хочу обращаться к ней, но если случится нечто ужасное, а я никого не предупрежу, то меня смогут порицать.
– А почему должно случиться нечто ужасное?
– Я не говорю, что должно случиться, но может. Фэйт Ашер всюду носит с собой яд, вот и сейчас он у нее в сумочке. Вы не знаете об этом?
– Нет, конечно. Какой яд?
– Ее личный яд. Она еще в «Приюте» рассказывала нам, что это какой-то цианид, и даже показывала маленький пузырек. Она всегда носит его с собой, если не в сумочке, то в карманчике, который специально нашила себе на юбке; она на всех своих платьях сделала такие карманчики. Она сказала, что еще не решила покончить с собой, но если решит, то примет этот яд. Некоторые девочки подумали, что она просто рисуется, кое-кто даже подшучивал над ней но только не я. Я поняла, что она действительно может это сделать, и в этом случае, если бы я смеялась над ней, меня станут порицать. Теперь, когда она уехала из «Приюта» и устроилась на работу, я решила, что она бросила свою затею. Но Элен Ярмис была с ней в туалете, увидела пузырек в сумочке и спросила – по-прежнему ли он с ядом, – и Фэйт ответила – да.
Роза замолчала.
– Ну и что? – спросил я.
– Что «ну и что»? – не поняла она.
– И это все?
– По-моему, вполне достаточно, если знать Фэйт так, как я. Этот роскошный особняк, дворецкий, расфранченные люди, оркестр, шампанское – именно здесь она может это проделать, если вообще решится. – Роза вдруг оживилась.
– На ее месте я проделала бы это только здесь, – заявила она. – Высыпала бы в шампанское яд, встала на стул, высоко подняв бокал, и крикнула: «Пусть вместе с этим уйдут все наши горести!» – как говорила одна наша девочка, когда пила кока-колу. Я выпила бы все до дна, отшвырнула бокал, слезла со стула и медленно стала бы опускаться на пол, а мужчины бросились бы меня поддержать… Интересно, сколько времени я бы умирала?
– Минуты две или даже меньше, если выпить хорошую дозу. – Я похлопал ее по руке. – Ладно, вы мне все выложили, теперь позабудьте об этом. Вы сами-то видели пузырек?
– Да. Она мне показывала.
– Нюхали, что там находится?
– Нет. Она не отворачивала пробку.
– Пузырек стеклянный? Видно содержимое?
– Нет, пузырек из какой-то пластмассы.
– Вы говорите, что Элен Ярмис видела яд у нее в сумочке? Какая из себя эта сумочка?
– Черная, кожаная. – Она обернулась. – Вон она лежит на кресле, видите? Я не хочу показывать пальцем…
– Вижу. Вы уже показали глазами. Забудьте обо всем. Я прослежу, чтобы ничего ужасного не произошло. Хотите танцевать?
Она кивнула, мы присоединились к танцующим парам. Когда оркестр замолк, мы пошли к бару и выпили шампанское. На следующий танец я пригласил Фэйт Ашер.
Так как Фэйт разыгрывала свой спектакль уже год или больше, а в пузырьке мог быть просто-напросто аспирин или жареные орешки, но даже если он содержал цианистый калий, шансов, что может произойти что-нибудь – был один на десять миллионов Все же на меня была возложена ответственность, и я приглядывал и за сумочкой на кресле, и за самой Фэйт Ашер. Это было проще простого – когда я с ней танцевал, потому что в это время я мог не обращать внимания на сумочку.
После танца мы стояли у окна и беседовали, когда подошел Эдвин Лэдлоу и поклонился ей:
– Не желаете ли потанцевать со мной, мисс Ашер?
– Нет.
– Я сочту за честь…
– Нет.
Лэдлоу был всего на два дюйма выше ее, возможно, она предпочитала более высоких партнеров. Меня, например. Или, может быть, она отказала Лэдлоу в танце из-за его растрепанной шевелюры? Если в ее отказе было что-то более личное, – может быть, он обидел ее каким-нибудь неосторожным словом, то это произошло не за столом, где они сидели далеко друг от друга, а перед ужином или после. Лэдлоу ретировался, и как только заиграл оркестр и я раскрыл было рот, чтобы вновь пригласить Фэйт на танец, подошел Сесиль Грантэм и увел ее. Он был моего роста, и прическа у него была в порядке. Я пригласил Этель Варр и на этот раз ничего не говорил о ее лице. Во время танца я старался не вертеть головой, но вел свою партнершу так, чтобы не упускать из вида Фэйт Ашер и сумочку на кресле.
Нечто ужасное все же произошло, а у меня не было ни малейшего предчувствия, что это может случиться. Я люблю думать, что предчувствия никогда не обманывают меня, но на этот раз я ошибся… Хуже всего, что я в этот самый момент, болтая с Этель Варр, не спускал глаз с Фэйт Ашер. Я видел, как Сесиль Грантэм проводил Фэйт к креслу, стоявшему метрах в пяти от кресла с сумочкой, видел, как она села, а Сесиль отправился к бару, вернулся с двумя бокалами шампанского и протянул один бокал ей, видел, как он поднял свой бокал и что-то при этом сказал. Я поглядывал на все это уголком глаза, чтобы не показаться Этель Варр невежливым, но в тот момент глядел прямо на Фэйт. Не потому что я что-то предчувствовал – просто рассказ Розы Тэттл о яде в шампанском засел у меня в голове, и это было вполне естественно. Итак, я в оба глаза смотрел, как Фэйт сделала глоток и вдруг вся затряслась, выронила бокал, пыталась подняться, издала нечто среднее между стоном и криком и вдруг повалилась на бок. Она пыталась удержаться за подлокотник кресла и, если бы Сесиль не сгреб ее в охапку, оказалась бы на полу.
Когда я подскочил, он все еще держал ее. Я сказал, чтобы он опустил ее, поддержал за плечи и велел немедленно вызвать врача. У нее начались судороги, голова дергалась из стороны в сторону, ноги начали сучить по полу, и, когда Сесиль пытался удержать ее за колени, я сказал, что это бесполезно, спросил, вызван ли врач, и кто-то позади меня ответил, что уже вызывают. Стоя на коленях, я поддерживал Фэйт так, чтобы она не ударялась головой об пол. Робильотти, Кент и дирижер оркестра сдерживали наседающих на нас людей. Судороги стали затихать и вскоре вовсе прекратились. Фэйт прерывисто и тяжело задышала, вскоре затихла, шея у нее словно окостенела, Я понял, что наступил паралич, никакой врач не поспеет вовремя, чтобы спасти ее.
Сесиль что-то кричал мне, раздавались и другие голоса, я повернулся и крикнул: «Замолчите! Ни я, никто уже не в состоянии помочь ей!»
Тут я увидел Розу Тэттл.
– Роза, идите и стойте возле сумки, чтобы никто не трогал ее. Не спускайте с нее глаз
Роза повиновалась.
Миссис Робильотти сделала шаг ко мне и сказала:
– Вы находитесь в моем доме, мистер Гудвин. Эти люди мои гости. Скажите, что с ней случилось?
По запаху изо рта Фэйт, когда она тяжело дышала, я понимал, что случилось, но ничего не ответил, только спросил:
– Кто вызвал врача?
– Цецилия звонит, – отозвался кто-то.
Все еще стоя на коленях, я снова обернулся к Фэйт. Взглянув на часы, я отметил, что было пять минут двенадцатого. Фэйт лежала на полу уже шесть минут. На губах у нее появилась пена, глаза остекленели, шея не гнулась. Прошло еще две минуты. Я взял Фэйт за руку и надавил на ноготь среднего пальца. Ноготь остался белым. Еще тридцать секунд – никаких изменений.
Я поднялся и обратился к Робильотти:
– Мне самому звонить в полицию или это сделаете вы?
– В полицию? – встревоженно переспросил он.
– Да. Она умерла. Мне лучше остаться здесь, а вы позвоните, да поскорее.
– Нет, – твердо заявила миссис Робильотти. – Мы вызвали врача. Здесь распоряжаюсь я и сама позвоню в полицию, когда сочту нужным.
Я разозлился. Нехорошо, конечно. Никогда нельзя злиться, оказавшись в трудной ситуации, особенно на самого себя, но я не мог сдержаться. Всего только полчаса назад я уверял Розу, что она может положиться на меня, я прослежу, чтобы ничего ужасного не случилось!.. Я оглянулся. Муж и сын хозяйки, две гостьи, дворецкий, трое кавалеров – никто из них не собирался возразить миссис Робильотти. Цецилии здесь не было. Роза стерегла сумочку. Тут я увидел дирижера, широкоплечего парня с квадратной челюстью, который, стоя спиной к алькову, глядел на происходящее, и обратился к нему.
