— Входите, прошу вас.
Это был человек лет пятидесяти пяти — шестидесяти, высокий, костлявый, который лучше чувствовал бы себя на строительной площадке, чем здесь.
— Вы хотите поговорить с моей матерью?
— Я с удовольствием поговорил бы и с вами, господин Ален, ведь я знал вас еще совсем маленьким.
В столовую они не могли зайти, она была занята. Большинство комнат опечатано.
— Заходите ко мне.
Вошедший боялся испачкать пол своими грубыми башмаками. Он с уважением посмотрел на дверь, мимо которой прошел, угадав, что за ней лежит покойный.
— Он здесь? — шепотом спросил Фукре. — Знаете, я все еще не могу этому поверить! Никто не разубедит меня, что произошло что-то, чего мы не знаем. Видите ли, господин Ален, со мной он говорил откровенно. Вам известно, какой он был. Люди думали, что знают его, и почти всегда ошибались. Прежде всего, это был самый лучший человек на свете, и тот, кто посмеет отрицать это…
— Спасибо, господин Фукре!
— Некоторые пытались приписать ему всякое… Говорили, что я просто идиот, простофиля, что надо мной насмехаются… Знаете ли вы другого человека, который купил бы мне дом, да, господин Ален, дом, который просто подарил мне со словами: «Старина Фукре, твои мысли стоят золота. Золота у меня сейчас нет, но оно у меня будет, потому что я получу необходимые бумаги, обращусь к американцам, и тогда мы разбогатеем. На это нужно время. А пока вот тебе дом для тебя и твоей жены; ведь дети у вас уже завели семьи. Я устраиваю тебя совсем близко от строительства, но не для того, чтобы ты там работал. Ты будешь делать что хочешь, будешь смотреть за стройкой, если тебе это нравится, будешь ловить рыбу, если захочешь, и все-таки в конце каждого месяца будешь получать деньги в кассе». Вот что он сказал мне, господин Ален, вы, может быть, этого не знаете… И он сдержал слово. Даже когда у него не было денег, чтобы платить служащим и рабочим, для меня у него всегда находилось, иногда немного, иногда побольше. Я хорошо знал, что он добьется успеха и что, когда его предприятие начнет приносить доход, он меня не забудет, хотя некоторые и пытались меня разубедить. Вот почему я и пришел… Просто чтобы сказать вам: я знал вашего отца. Вам, наверное, сейчас тяжело. Денег у меня немного, но я всегда могу заложить дом…
Он осмотрел комнату, кровать с колоннами, печати на мебели.
— Нужно, чтобы все было прилично, правда? Многие очень довольны, что избавились от него. Я только думаю, не стыдно ли им теперь. Даже эта грязная газета, которая нападала на него каждое утро, которая еще вчера обзывала его всякими именами, не знает, что ей писать сегодня. Вот, посмотрите…
Он вытащил из кармана совсем мокрую газету.
— «Несчастный случай, который…» Так вот, господин Ален, у меня на сердце еще кое-что, и я должен эти высказать. Когда я прочел слова «несчастный случай», это меня поразило. Потому что, это уже между нами, я не верю, чтобы ваш отец мог лишить себя жизни намеренно. Простите меня. Я слишком хорошо его знал. Видите ли, он так любил жизнь!.. Конечно, у него были большие неприятности. Но были и хорошие дни, правда? Вы ведь прекрасно знаете, что эти неприятности с деньгами только забавляли его… Я слушал, что говорили люди. Я читал газету. Конечно, он пошел просить денег у графа. Лучше бы граф дал их ему! Потому что, в конце концов, без вашего отца за сколько он продал бы свой замок и лес? Получил бы в лучшем случае миллион, а то и половину!.. В то время как с участками Малувилля, несмотря на теперешние затруднения, он прикарманил по меньшей мере три миллиона. Правда это или нет? И вот я думаю, не хотел ли ваш отец просто напугать его? Однажды случилось так, что он просил при мне у кого-то денег. У него был трагический вид, но когда на него не смотрели, он быстро подмигивал мне, а как только этот тип ушел, он расхохотался… Может быть, он думал, что револьвер не заряжен. Или не хотел нажимать на курок… Или, может быть, — в глубине души я в это верю — он просто пытался ранить себя… Но я задерживаю вас, а вам, наверное, предстоит еще столько дел. На всякий случай я принес…
Он протянул Алену конверт, в котором лежало несколько тысячефранковых ассигнаций.
— Спасибо, господин Фукре. Я не забуду вашей доброты, но в настоящее время у нас есть все, что нужно.
— Это точно? Это вы не из гордости?
— Уверяю вас.
Фукре уже открыл рот, чтобы задать вопрос, но не посмел, и Ален угадал, что он хотел спросить: «А у кого вы просили денег?»
Провожая его на лестницу, Ален заметил сестру. Она энергично подавала ему знаки, которые он и не пытался понять. В ту минуту, когда он открывал дверь, с улицы позвонили. Это был лакей, который подал Алену письмо и сказал:
— Для госпожи Малу. Срочно. Узнал ли Фукре лакея графа д'Эстье? Но он с огорчением покачал головой.
— Ну ладно… До свидания, господин Ален. Если я вам зачем-нибудь понадоблюсь, не стесняйтесь.
Корина ждала его наверху, не сводя глаз с конверта.
— Сколько?
— Я не открывал его.
— Дай сюда.
И она разорвала конверт, потом сказала:
— Ну и умно же ты поступил с Фукре! Как это тебя угораздило отказаться от денег? Ты думаешь, нам сейчас легко будет выпутаться?.. Хорошо. Пятьдесят тысяч… Пойду скажу маме.
Она прошла в столовую и сунула чек на стол возле каталога похоронных процессий, который просматривала ее мать. Представитель бюро тоже увидел чек и напрасно попытался прочесть цифру, но, во всяком случае, успокоился.
В тот день к ним приходило и уходило много народу. Г-жа Малу вышла около одиннадцати часов, чтобы получить деньги по чеку, предварительно вызвав такси. Корина имела с кем-то долгий телефонный разговор. Ален предпочел его не слышать — при этом два-три раза раздавалось какое-то кудахтанье, странным образом походившее на смех.
Нотариусу Карелю, маленькому, круглому, розовому, лоснящемуся, одетому с иголочки, пришлось ждать в столовой возвращения г-жи Малу.
— Что мы будем есть, Ален? Есть ведь надо.
— Сегодня утром за покупками ходил я. Теперь твоя очередь — Какой ты галантный! У меня идея. Пошли старуху…
И в результате, когда г-жа Малу вернулась с деньгами, матушка Татен вышла на улицу и засеменила вдоль домов, направляясь на рынок. Она все так же разговаривала сама с собой и рассказывала, вероятно, себе Бог знает что об этой семье, так непохожей на Другие!
— Ален, дорогой, ты можешь на минутку оставить нас одних?
С тех пор как у нее в сумочке появились деньги, г-жа Малу вновь обрела самоуверенность и жизненные силы. Так бывало всегда. Случались периоды, когда нервы у всех были напряжены, в особенности у женщин и у слуг, потому что в доме не было ни гроша, и никто не знал, куда идти, чтобы купить в кредит самое необходимое. Г-жа Малу проводила тогда большую часть времени в постели, жалуясь на свое здоровье, а Корина находила способ улизнуть из дома.
Когда появлялись деньги, жизнь входила в обычное русло, и они переставали покусывать друг друга, ныть и ссориться.
— Нам нужно серьезно поговорить с нотариусом Карелем. Если придет мэтр Дюбуа, проведи его сюда, он будет нелишним.
Все это происходило в столовой, где на столе стояли грязные чашки, при свете люстры, которую забыли погасить со вчерашнего вечера.
Алену пришлось спуститься еще раз, чтобы открыть дверь обойщикам из бюро похоронных процессий. Так как комнаты первого этажа были опечатаны, пришлось оставить тело покойного в его спальне, и обойщики стали приколачивать там траурные драпировки.
В почтовом ящике уже лежали несколько карточек с соболезнованиями. У тротуара остановилась машина адвоката, которая придала дому более оживленный вид.
Теперь по площади проходили люди под зонтиками — их было немного — они завернули сюда, сделав крюк, так как площадь никуда не вела, просто для того, чтобы посмотреть на дом Малу. На окнах других домов шевелились занавески, выглядывали чьи-то лица, потом быстро исчезали.
В столовой спорили. Неясно слышался низкий голос нотариуса, немного более высокий голос мэтра Дюбуа и, наконец, время от времени голос г-жи Малу, задававшей конкретные вопросы. Она на минутку вышла из комнаты за бумагой и карандашом.
Вскоре после полудня, когда они ушли, глаза у г-жи Малу были красные. Она с критическим видом обошла все комнаты.
— Почему ты не готовишь нам завтрак, чего ты ждешь? — спросила она у дочери, которая с книгой в руках забралась с ногами на кресло.
— Жду, пока старуха Татен вернется с едой.
— А сама ты не могла сходить?
— И заказать такси, как ты, когда ходила в банк, хотя он в двух шагах отсюда?
— Придется тебе привыкать передвигаться иначе. Лучше я тебе скажу сразу: после похорон у нас абсолютно ничего не останется.
— А что я могу сделать?
— Ты думаешь, что как-нибудь выпутаешься, не так ли? Я вполне уверена, что ты не станешь работать.
— А ты?
— Это все, что ты можешь ответить?
Г-жа Малу снова заплакала, заперлась у себя в спальне и там продолжала плакать, в то время как Ален блуждал по комнатам, не зная куда деваться.
