Он резко заметил, ворвавшись в мои мысли:
— Вы с Джудит не очень-то похожи, а?
— Нет, думаю, нет.
— И она не похожа на свою мать?
Я подумал и потом медленно покачал головой.
— Нет. Моя жена была веселым, смеющимся созданием. Она ни к чему не относилась серьезно… и пыталась сделать меня таким же, но, боюсь, безуспешно.
Он слабо улыбнулся.
— Да, вы довольно строгий отец, верно? Так Джудит говорит, Джудит мало смеется… серьезная молодая женщина. Наверное, слишком много работает. Моя вина.
Он погрузился в мрачные размышления. Я непринужденно заметил:
— Должно быть, ваша работа очень интересная?
— А?
— Я сказал, что, должно быть, ваша работа очень интересна.
— Только полдюжине человек. Всем остальным она чертовски скучна, и, вероятно, так оно и есть. Во всяком случае, — он откинул назад голову, его плечи распрямились, и он неожиданно стал тем, кем был — мощным зрелым человеком, — теперь у меня есть шанс! Боже, мне хочется кричать вслух. Люди из министерства дали мне сегодня знать. Место все еще вакантно, и я его получил. Отправляюсь через десять дней.
— В Африку?
— Да. Грандиозно.
— Так скоро? — Я был слегка шокирован.
Он уставился на меня.
— Что вы имеете в виду… скоро? — Его лицо прояснилось. — Вы хотите сказать, после смерти Барбары? А почему бы и нет? Что проку притворяться, ведь ее смерть была мне величайшим облегчением.
Похоже, его позабавило выражение моего лица.
— Боюсь, у меня нет времени для общепринятого в подобных случаях поведения. Я влюбился в Барбару… она была очень хорошенькой девушкой… женился на ней и разлюбил ее через год. Не думаю, что и ее чувство ко мне длилось дольше. Конечно, я ее разочаровал. Она думала, что сможет на меня повлиять. Не смогла. Я эгоистичная, упрямая скотина и делаю, что хочу.
— Но вы отказались от работы в Африке именно из-за нее, — напомнил ему я.
— Да. Однако мои мотивы были чисто финансовыми. Я обязался обеспечить Барбаре существование, к которому она привыкла. Если бы я уехал, ей пришлось бы сильно экономить. Но теперь, — он улыбнулся искренней мальчишеской улыбкой, — мне чертовски повезло.
Я почувствовал отвращение. Наверное, многие овдовевшие мужчины не убиваются от горя, и все, в общем, это знают. Но его поведение было просто вульгарным.
Он увидел мое лицо, но, похоже, оно не произвело на него надлежащего впечатления.
— Правда, — заметил он, — редко ценится. И, однако, она экономит мне много времени и помогает избегнуть множества речей, полных неточностей.
Я резко сказал:
— И вас ничуть не беспокоит, что ваша жена совершила самоубийство?
Он задумчиво ответил:
— Не думаю, что она покончила с собой. Слишком уж маловероятно…
— Но тогда что, по-вашему, случилось?
Он подхватил нить:
— Не знаю. И… не хочу знать. Понятно?
Я уставился на него. Его взгляд был жестким и холодным.
Он повторил:
— И не хочу знать. Мне не… интересно. Видите?
Я не видел… но мне это не понравилось.
III
Не знаю, когда я впервые заметил, что у Стивена Нортона что-то на уме. После дознания он был очень молчалив и, когда закончились похороны, бесцельно бродил кругом, уставившись глазами в землю и сморщив лоб. У него была привычка ерошить руками короткие седые волосы, так что они вставали торчком, словно у Струмел Питер. Вид у него становился очень комичным, но делал он это совершенно бессознательно, и сие поведение свидетельствовало о каком-то замешательстве. Когда с ним заговаривали, он отвечал очень рассеянно, и, наконец, меня осенило, что он из-за чего-то беспокоится. Я осторожно спросил его, не получил ли он каких-либо плохих известий, но он быстро опроверг мое предположение. И до поры до времени эта тема оказалась закрытой. Но чуть позднее он, похоже, попытался узнать мое мнение, правда, очень неуклюже и не высказываясь напрямую.
Чуть заикаясь, как всегда, когда он говорил о чем-то серьезном, Нортон пустился рассказывать запутанную историю, суть которой заключалась в этике и морали.
— Знаете, Хэстингс, должно быть, так просто сказать, правильно это или неправильно… но когда доходит до дела, плавание проходит в бурных водах. Я к тому, что если натолкнешься на что-то… Знаете, что-то такое, что не имеет для вас значения… ну, какой-то инцидент, и не можешь им воспользоваться… но, однако, он ужасно важен. Вы понимаете, о чем я говорю?
— Боюсь, не очень хорошо, — сознался я.
Нортон вновь сморщил лоб. Он опять провел рукой по волосам так, что они встали дыбом, придав ему комичный вид.
— Так трудно пояснить. Вот, к примеру, предположим, что случайно увидели что-то в личном письме… открытом по ошибке, такое вот дело… письмо предназначалось другому человеку, и вы начали его читать, потому что решили, что оно написано вам, и прочитали то, что вам не предназначалось, перед тем, как успели понять. Знаете, такое бывает.
— О, да, конечно.
— Ну вот, и что же тогда делать?
— Э… — я поразмышлял. — Наверное, вам следует пойти к тому человеку и сказать: «Мне страшно жаль, но я открыл его по ошибке».
Нортон вздохнул. Он сказал, что все не так-то просто.
— Видите ли… вы могли прочесть что-то очень неловкое, Хэстингс.
— Вы хотите сказать, что тот человек может смутиться? Тогда, наверное, вам стоит сделать вид, что вы ничего не читали, что заметили ошибку вовремя.
— Да, — после короткой паузы согласился Нортон, но, похоже, к удовлетворительному для себя решению не пришел.
Он тоскливо заметил:
— Как бы я хотел знать, что мне следует сделать.
Я сказал, что, по-моему, другого выхода у него нет.
По-прежнему озадаченно хмурясь, Нортон начал:
— Видите ли, Хэстингс, проблема гораздо шире. Предположим, что вы опять прочли что-то важное для другого человека… я имею в виду…
Я потерял терпение.
— Право, Нортон, я вас совсем не понимаю. Не можете же вы расхаживать кругом и читать личные письма, адресованные другим людям…
— Нет, нет, конечно, нет. Я не имел в виду ничего подобного. И, во всяком случае, это вообще было не письмо. Я только привел его как пример, чтобы пояснить ситуацию. Естественно, все, что видел или слышал, или читал… случайно, нужно хранить в тайне, если…
— Если что?
Нортон медленно сказал:
— Если только об этом «что-то» не следует рассказать.
Я посмотрел на него с внезапно пробудившимся интересом. Он продолжил:
— Давайте я скажу так… предположим, вы увидели что-то через… замочную скважину…
Замочные скважины немедленно напомнили мне о Пуаро! Нортон все еще запинался.
— Я хочу сказать, если, конечно, у вас была на то причина… причина заглянуть в замочную скважину… ключ мог застрять и пришлось посмотреть, нет ли ключа с другой стороны… или… или какая-то другая, вполне порядочная причина… и вы никогда и не ожидали увидеть, что увидели…
Минуты две-три я терял нить его бессвязных предложений, потом меня, наконец, осенило. Я вспомнил день на травянистом холме и Нортона, подкручивающего свой бинокль, чтобы увидеть крапчатого дятла. Я вспомнил его расстройство и смущение, его попытки помешать мне смотреть в бинокль. В тот момент я решил, что он увидел что-то связанное со мной… а точнее говоря, что он увидел Аллертона и Джудит. Но, предположим, дело было совсем в другом? Он увидел нечто совершенно иное? Я предположил, что увиденное относится к Аллертону и Джудит, потому что в то время меня занимали только эти мысли, и я не мог думать ни о чем другом.
Я резко спросил:
— Вы что-то видели в свой бинокль?
Нортон был и поражен, и обрадован.
— Но как вы догадались, Хэстингс?
— И это произошло в тот день, когда вы, и я, и Элизабет Коул были на холме, верно?
— Да, правильно.
— И вы не захотели, чтобы я увидел то, что увидели вы?
— Да. Э… э, я хочу сказать, что нам нельзя было это видеть.
— Но что вы увидели?
Нортон снова нахмурился.
— Все довольно просто. Следует ли мне говорить? Я хочу сказать, все получилось так, словно я… шпионил. Я увидел что-то, чего не должен был видеть. Все получилось случайно… там действительно был крапчатый дятел… и потом я увидел другое.
Он смолк. Я сгорал от любопытства, просто умирал от любопытства, но уважал его стеснительность.
Я спросил:
— Это что-то… было важным?
Он медленно ответил:
— Может быть, да. А может, и нет. Не знаю.
Тогда я спросил:
— Это имело отношение к смерти миссис Фрэнклин?
Он вздрогнул.
— Как странно, что вы так говорите.
— Значит, я прав?
— Нет, нет, не совсем. Но может быть. — Он медленно продолжил: — Оно может пролить иной свет на определенные события. Вполне вероятно, оно значит… О, черт подери, не знаю, что и делать!
