class="p1">– Правда, я стал жертвой собственного размаха. Дырку в голове я нашел чем объяснить, а вот все остальное! Хотя, честно говоря, я не первый раз в подобном положении, в конце концов выпутался бы.
– Не в первый раз?!
– Не первый, – хмыкнул Холмс, – но мы к этому еще подойдем, сейчас нужно покончить с недоумениями сегодняшнего дела. Я уверен, у вас уже миллион вопросов возник. Спрашивайте, мой друг, я клянусь отвечать предельно правдиво.
Стул под Ватсоном страшно скрипнул, могло показаться, что это рассудок доктора.
– Начните с самого главного, Ватсон. Спросите, для чего все это было затеяно. Интересно ведь, правда?
– Интересно, – прошептал доктор одними усами.
– Главной целью затеянного мною представления была будущая ваша повесть. Если бы все прошло как следует, вы бы ее непременно написали. Разве не так? Разве не за вдохновением вы сюда приехали? Да что там говорить, значительный кусок ее уже готов! Вот он, на столе.
Стул Ватсона скрипнул снова.
– Поверьте, я и не думаю шутить. Я серьезен, как никогда. Как только вы стали публиковать ваши записи о моих подвигах, стало очевидно, что у вас замечательное, редкое перо, природный вкус и от Бога полученное чувство меры и композиции. Мало у кого из ныне действующих авторов есть хотя бы полтора из этих достоинств.
Ватсон фыркнул, одновременно недоверчиво и полыценно.
– Вы думаете, это лесть? Я слишком уважаю себя и вас, чтобы заниматься славословиями. Я начал говорить вам правду, теперь слушайте ее до конца.
Доктор приосанился.
– Вместе с тем вы напрочь лишены дара воображения. Вы не способны придумать мало-мальски оригинальный сюжет. В этом отношении Киплинг и Стивенсон неизмеримо выше вас. Не обижайтесь.
– Я не обижаюсь.
– Мне попадались на глаза ваши сочинения, изготовленные вне связи с моим образом и моими сюжетными изобретениями. Они благопристойны, даже элегантны, но, увы, мертвы. Теперь перейдем ко мне.
– Да, пора бы уж.
– Природа наделила меня многими достоинствами.
– Главное из них-верное представление о самом себе.
Холмс вытащил трубку изо рта и нарисовал в воздухе недовольный вензель.
– Что может быть мельче колкостей, Ватсон? Оставим их, разговор пойдет о важных вещах.
– О ваших достоинствах.
– Ва-атсон.
– Что ж, слушаю.
– Продолжаю. Оставив в стороне все прочее, замечу: воображением Создатель наделил меня щедро, если не более того. Но, видимо, чтобы соблюсти какое-то одному Ему известное равновесие, Он начисто лишил меня способностей, подобных вашим. Когда я начинаю что-либо излагать на бумаге, получается тусклый кошмар. Это так плохо, что даже показать нельзя.
– Но вы мечтали о славе и во мне увидели недостающую половину той творческой личности, какой хотели бы быть?
Холмс задумчиво потрепал свой подбородок.
– Несколько упрощенно, но близко к сути.
– Но я не могу понять, зачем это было вам нужно, известнейшему, авторитетнейшему сыщику? У меня, наоборот, создалось впечатление, что вы бежите всякой публичности. Вы все самые сочные плоды успеха отдавали Лестрейду, даже тогда, когда это делать было необязательно.
Холмс тихо улыбнулся и постучал чашечкой трубки в ладонь.
– В том-то и дело, что обязательно.
– Не понимаю вас.
– Постарайтесь. Дело в том, что я никакой не сыщик.
Непонимающее молчание было ему ответом.
– Был момент и даже период, когда я пытался подвизаться на этом поприще, но потом оставил все попытки. Вы, судя по выражению вашего лица, не верите мне, не хотите верить и не собираетесь. Инерция представлений. Шерлок Холмс, великий сыщик, – это выдумка. Выдумки живучи. Даже виденная вами наверху сцена лишь слегка поколебала ваше представление обо мне. Вы просто обиделись. На меня плохого за меня хорошего. Пожелай я дурачить вас далее, мне без большого труда удалось бы вернуть все на свои места.
– Вы меня дурачили все эти годы?!
– Да. И прошу у вас за это прощения. Поверьте, ваша роль в нашем совместном предприятии была ничуть не унизительной, как вам, возможно, кажется. Я всегда относился к вам с искренней любовью.
Доктор встал. Сделал несколько шагов к двери. Но внутренняя путаница чувств и мыслей была не способна разрешиться простым порывом. Доктор не ушел. Он сел на свой стул.
Холмс внимательно следил за поведением Ватсона.
– Знаете что, давайте я вкратце изложу вам свою историю, а вы зададите мне после этого все вопросы, которые сочтете нужным задать. По-моему, это самый короткий путь к тому, чтобы разогнать туман, застилающий истинную картину событий.
– Валяйте, – с неожиданной развязностью сказал Ватсон и забросил ногу на ногу.
Холмс не торопясь раскурил трубку, посидел несколько секунд в задумчивости.
– Вы, наверное, знаете, что Шерлок-это редкое ирландское имя. Мы, Холмсы, в значительной степени ирландцы. Со всеми вытекающими отсюда последствиями. От нашего отца нам с Майкрофтом достался неуемный и предприимчивый характер. Причем силы натуры разделились между нами пополам. Но разными компонентами. Вы общались с Майкрофтом и, вероятно, согласитесь, что это личность незаурядная. В прежние времена он был одним из самых изысканных скандалистов и самых изящных бретеров Лондонского света. Теперь его стихия – международные заговоры, тайные миссии и прочее в том же роде. В известном смысле он человек выправки и карьеры. Я – другое дело. Я шалопай и мечтатель с детских лет. С самого начала не ставил ни во что светскость и приличия. Компания у меня была всегда самая разношерстная. От священников до актеров, где между ними располагались воры, боксеры и репортеры. Именно в этой пестрой среде я и приобрел свои странноватые нравы. Кое о чем вы писали и сами. Именно вы заметили, что я храню сигары в ведерке для угля, табак – в носке персидской туфли, а письма, которые ждут ответа, прикалываю перочинным ножом к деревянной доске над камином. Именно вы заметили, что я люблю, усевшись в кресло, лупить из револьвера в противоположную стену. Правда, вы смягчили образ, написав, что я стремился украсить стену патриотическим вензелем «К.В». То есть «Королева Виктория». На самом деле я собирался написать таким способом неприличное слово. Эти сведения почерпнуты мною из начала ваших записок обо мне. Там же вы пишете, и справедливо, о периодах нападающей на меня прострации, о моей любви поваляться на диване с любимой книгой и трубочкой гашиша. Причем поваляться не день или два. А месяц-полтора. Почему-то из всех этих правильных наблюдений вы сделали неправильные выводы. Но вернемся к дням моей молодости. В один неизбежный день я сбежал из дому. С актерской труппой. Наглость, живость и тяга к прекрасному и алкоголю были намешаны во мне в нужных пропорциях. В ваших глазах я увидел очередную вспышку недоверия. Холмс –
