Холмс поднес к окну лампу. Туман на улице стоял такой густой стеной, что казалось, будто стекло снаружи облеплено белой ватой.
– Никто в такую ночь не сможет зайти в Гримпенскую трясину.
Миссис Стэплтон рассмеялась и захлопала в ладоши. В глазах у нее сверкнули веселые огоньки.
– Зайти в нее он сможет, но выйти – никогда! – воскликнула женщина. – Он же просто не сможет увидеть ориентиров. Мы с ним вместе вкапывали там прутики, чтобы отметить тропинку, по которой можно пройти. О, если бы только я могла повырывать их сегодня! Тогда вы бы точно схватили его!
Было совершенно очевидно, что до тех пор, пока не рассеется туман, продолжать поиски бессмысленно. Оставив Лестрейда в доме натуралиста, мы с Холмсом провели баронета в Баскервиль-холл. Скрывать от него правду о Стэплтонах было уже нельзя, поэтому по дороге мы все ему рассказали. Надо сказать, что наш друг весьма мужественно воспринял правду о женщине, которую любил всем сердцем. Однако ночное приключение настолько потрясло его нервную систему, что уже к утру сэр Генри лежал в горячке под наблюдением доктора Мортимера. Тогда эти двое еще не знали, что им предстоит вместе объехать весь мир, прежде чем к сэру Генри вернется здоровье и он вновь превратится в жизнерадостного весельчака, каким был до того, как стал владельцем злополучного поместья.
Итак, я подхожу к завершению этого необыкновенного рассказа, в котором попытался окунуть читателя в атмосферу темных страхов и смутных подозрений, так долго омрачавших нашу жизнь и закончившихся столь трагическим образом. На следующее утро после того, как была убита собака, туман рассеялся и миссис Стэплтон отвела нас к обнаруженной ими тропе через болото. Видя, с какой готовностью и даже радостью она направляет нас по следу мужа, я понял, насколько ужасной была жизнь этой женщины. Мы оставили ее на краю небольшой косы твердой торфянистой почвы, которая врезалась в непролазную топь. Воткнутые в землю небольшие палочки указывали те места, где тропинка резко уходила в сторону. Островки твердой земли были со всех сторон окружены ямами, заполненными зеленой тиной и омерзительной бурой жидкостью, которая в считанные секунды поглотила бы любого, кто рискнул бы зайти сюда, не зная ориентиров. Заросли тростника и сочные склизкие водяные растения источали смрад разложения и тяжелые миазматические испарения. Не раз, сделав неверный шаг, мы проваливались по колено в темную подрагивающую жижу, которая тут же приходила в движение и начинала мерно колыхаться в радиусе нескольких ярдов. Ноги вязли в густой каше. Стоило оступиться, и в ту же секунду возникало такое ощущение, словно чьи-то цепкие руки с силой тянут тебя вниз, в бездонную зловонную глубь. Лишь один раз мы увидели признак того, что кто-то проходил по этой смертельно опасной тропе до нас. На кустике пушицы, росшей на островке мерзкой слизи, темнел какой-то небольшой предмет. Холмс, шагнув с тропинки, чтобы поднять его, тут же провалился по пояс. Если бы мы не помогли ему выбраться, он, возможно, уже никогда не ступил бы снова на твердую почву. Оказавшись в безопасности, Шерлок Холмс поднял в воздух черный ботинок. «Мейерс, Торонто» было напечатано на его кожаной подкладке.
– Ради этого стоило искупаться в грязи, – сказал Холмс. – Это тот самый башмак, который пропал у нашего друга сэра Генри.
– Стэплтон бросил его туда, когда удирал.
– Конечно. Он использовал его, чтобы пустить по следу собаку, а потом, когда понял, что игра закончена, бежал, держа ботинок в руке. Теперь нам известно, что, по крайней мере, до этого места он сумел добраться.
Впрочем, больше нам не суждено было узнать, хотя о многом мы смогли догадаться. Искать отпечатки ног на болоте было бесполезно, поскольку поднимающаяся жидкая грязь тут же поглощала их, но добравшись наконец до островка суши в самой середине трясины, мы все там очень внимательно осмотрели. На глаза нам не попалось ни одного свежего следа. Если можно было верить истории, поведанной нам этим клочком земли, Стэплтон так и не добрался до затерянного посреди болота островка, на котором собирался найти убежище прошлой ночью. Где-то в самом сердце великой Гримпенской трясины на дне одной из наполненных отвратительной жижей ям этот холодный и жестокий человек остался лежать навсегда.
На окруженном болотом островке, где Стэплтон держал своего страшного помощника, мы нашли много его следов. Огромное колесо грузоподъемного блока и колодец, наполовину заполненный мусором, указали на то место, где некогда была шахта. Вокруг стояли полуразрушенные бараки, в которых когда-то жили шахтеры. Наверняка шахта была покинута из-за того, что воздух здесь был насыщен болезнетворными болотными испарениями. В одном из бараков мы увидели железную скобу, цепь и кучу обглоданных костей. Значит, именно здесь жила собака. Среди прочих останков лежал скелет с клочками коричневой шерсти.
– Собака! – воскликнул Холмс. – Это же спаниель с вьющейся шерстью. Бедный доктор Мортимер никогда больше не увидит своего любимца. Что ж, не думаю, что это место хранит еще какие-либо тайны. Стэплтон мог спрятать свою собаку, но не мог заставить ее молчать. Вот откуда те звуки, которые даже при дневном свете казались такими жуткими. При необходимости он мог держать собаку в сарае рядом с Меррипит-хаусом, но это было опасно, поэтому Стэплтон пошел на это только раз, в тот день, когда рассчитывал довести свое дело до конца. Вещество в этой жестянке – несомненно, тот самый светящийся состав, которым он обмазывал морду собаки. Наверняка эту идею ему подсказала фамильная легенда об адском звере и желание напугать до смерти сэра Чарльза. Неудивительно, что несчастный каторжник, так же как и наш друг, с криками стал убегать от этого чудовища. Да мы и сами едва не бросились наутек, когда увидели, что появилось из темноты и помчалось следом за сэром Генри. Знаете, а ведь довольно хитро придумано! Во-первых, таким способом очень легко свести свою жертву в могилу. Во-вторых, кто из крестьян осмелился бы приблизиться к подобному страшилищу, если бы даже увидел его на болоте, что и происходило неоднократно? Ватсон, я говорил в Лондоне и повторю снова: никогда еще нам не приходилось сталкиваться с преступником более опасным, чем человек, который остался лежать там… – Он протянул длинную руку в сторону бескрайней бурой в зеленых пятнах трясины, которая вдалеке сливалась с красноватыми склонами торфяных холмов.
Был конец ноября, мы с Холмсом сидели у камина в нашей гостиной на Бейкер-стрит. За окнами тянулась бесконечная промозглая ночь. После имевшей столь трагическое завершение поездки в Девоншир мой друг уже расследовал два других чрезвычайно важных дела. В первом, связанном со знаменитым карточным скандалом в клубе «Нонпарель», он изобличил полковника Апвуда. Во втором же сумел полностью оправдать мадам Монпенсье, обвиненную в убийстве падчерицы, молоденькой мадемуазель Карэр, которая, что интересно, через полгода обнаружилась в Нью-Йорке, живая, здоровая и замужем. Холмс пребывал в отличном расположении духа после успешного завершения двух столь сложных и важных дел, поэтому мне удалось подтолкнуть его к обсуждению подробностей «баскервильской загадки». До сих пор я терпеливо дожидался подходящего случая, поскольку знал, что он не станет, расследуя одно дело, загружать свой холодный расчетливый ум мыслями или воспоминаниями о другом. Случилось так, что именно в тот день, утром, к нам зашли сэр Генри и доктор Мортимер, заехавшие в Лондон, прежде чем отправиться в длительное путешествие, которое должно было восстановить расшатанную нервную систему молодого баронета. Поэтому мне показалось, что если я затрону интересующую меня тему, это будет выглядеть вполне естественно.
– Вся последовательность событий, – сказал Холмс, – с точки зрения человека, называвшего себя Стэплтоном, была предельно проста и логична, но нам, при том, что поначалу мы не имели возможности выяснить мотивы его поступков и знали лишь часть фактов, все это представлялось настоящей загадкой. Я дважды беседовал с миссис Стэплтон, поэтому теперь мне все настолько ясно, что я не думаю, будто в этом деле остались белые пятна. Вы можете найти кое-какие записи на эту тему в моей картотеке на букву «Б».
– Может быть, вы не откажетесь обрисовать мне развитие событий по памяти?
– Конечно, хотя не могу обещать, что в моей памяти сохранилось абсолютно все. Напряженная умственная концентрация подразумевает освобождение памяти от ненужной информации, в том числе и от определенных воспоминаний. Адвокат, знающий дело в мельчайших деталях и способный доказать свою правоту в суде, через пару недель после окончания процесса замечает, что уже не в состоянии вспомнить его даже в самых общих чертах. Так же и у меня: каждое новое дело размывает воспоминания о предыдущем. Так что можно сказать, что мадемуазель Карэр вытеснила из моей памяти Баскервиль-холл. Завтра, может быть, какая-нибудь новая загадка займет мое внимание и заставит позабыть и прекрасную француженку, и этого Апвуда. Впрочем, что касается дела о собаке, я могу попытаться воскресить в памяти последовательность событий, а вы поправите меня, если я что-нибудь забуду.
