— А у вас, Берт, никогда не возникало никаких подозрений?
— Ну конечно же они были, сэр. Бывало, зациклишься на каком-то одном, крутишься с ним, крутишься, и в итоге остаешься ни с чем. Тогда переключаешься на какое-то другое, но результат оказывается тем же.
— И пока вы занимались всем этим, некто, как мне представляется, «зацикливался» на вас и обхаживал кругами.
— Но у них на это было право, сэр. Я ведь тоже там находился. И до сих пор умею прекрасно обращаться с оружием. Вот видите, сэр, куда ни подайся — везде тупик.
— Берт, хочу сказать вам, что я здесь не для того, чтобы расследовать убийство, — учтиво проговорил Джерико. — Совершив этот пробный заплыв в семью, я хотел поговорить с вами о Капитане — что это был за человек, над чем он смеялся, что ему нравилось, что не нравилось, что вызывало гнев.
Маленькие черные птичьи глазки стремительно перевели взгляд на Джерико.
— Больше всего ему не нравилось плутовство, сэр. Он терпеть не мог фальшивых выражений на лицах.
После этого Джерико встретился в директорском кабинете с Фредом Пелхамом. Тот нервно перебирал руками лежавшие на столе предметы, складывал-перекладывал свой носовой платок, разыскивал сигареты, которых так и не оказалось в карманах. Его тонкое, довольно симпатичное лицо вдруг начинало кривиться в сардонической улыбке, когда он отпускал язвительные замечания в отношении Луизы и предсказывал безупречность всех попыток проникнуть в «сущность» покойного Фредерика Джорджа Пелхама.
— Как вы можете добраться до истины в отношении человека, который был актером? — спросил Фред Пелхам и сделал жест в сторону стен, увешанных фотографиями. — Вы видите здесь Клавдия, порочного отчима. Добавьте к нему облик праведного духовного наставника, директора с классически сухим, но острым юмором, безмерно щедрого отца, готового завалить тебя подарками, но скупого на любовь. — Его изящная рука сделала нетерпеливый жест. — О, Луиза наверняка уже рассказала вам, каким любящим человеком он был. Ну да, она была его любимицей. Ему нравилось показывать ее повсюду, как фермер любит демонстрировать образцовое животное, им выращенное. Но сделал ли он что-нибудь, чтобы остановить ее от диких выходок? Не сделал. Сделал ли что-либо, чтобы воспрепятствовать этой явно комичной женитьбе, однозначно обреченной на провал? Не сделал. Спас ли он Джорджиану от этого маленького плюгавого человечка, который прекрасно разбирался в лошадях, но ничего не понимал в людях? Не было и этого. Сделал ли он что-либо такое, что позволило бы вам назвать его любящим отцом? Ничего такого он не сделал. Мог ли я с уверенностью сказать, что сегодня надо мной засияет солнце или я лишь увижу презрение в его глазах из-за того, что его сын — маленький, отнюдь не атлетического сложения, не блестящий ученик и вообще не тот, кем бы мог стать без его помощи? — Фред глубоко вздохнул и промокнул рот носовым платком. — Ну, я, пожалуй, слишком уж перегнул палку, вы не находите, мистер Джерико?
— Мне только что сказали, что он не терпел фальшивых выражений лиц, — сказал Джерико, — хотя, по вашим словам, у него их была масса.
— Как я понял, Берт уже поговорил с вами. Дорогой, верный, старый Берт! — вырвалось у Фреда. — Маленький бедный кокни, который зарабатывал себе на жизнь, чистя туалеты в бардаках Челси, пока отец не подобрал его, и завоевал себе его внимание и любовь, да похлеще чем любой другой член семьи.
— Он оставался здесь со дня кончины вашего отца. Вы все должны чувствовать перед ним какую-то ответственность.
— Это предусмотрено завещанием! — с горечью проговорил Фред. — Отец не только оставил ему солидную сумму денег, но и позволил жить здесь столько, сколько он сам пожелает. Так вот, он пожелал остаться, шпионить за нами и в конце концов пришпилить, как букашек.
Джерико улыбнулся:
— Но ведь есть, наверное, мистер Пелхам, кто-то, кому вы симпатизируете?
— Я сам себе симпатизирую, — сказал Фред. — И я единственный человек, которому могу доверять.
— Кажется, я стал немного уставать от вас, мистер Пелхам, — сказал Джерико. — Возможно, мы встретимся с вами в другой обстановке — тогда и обсудим интересующие нас обстоятельства.
Фред откинулся в кресле и неожиданно обаятельно улыбнулся.
— Прошу меня извинить, — сказал он. — Когда в семье общаешься только с женщинами, редко удается позволить себе роскошь быть самим собой. Но скажите, вы можете написать действительно хороший портрет отца, который можно было бы выставить в зале заседаний? Смею уверить вас, мистер Джерико, что он не был чудовищем. Просто иногда представлялся мне таким. Я могу рассказать вам все, что потом можно будет отразить в картине.
— Я не хотел бы слышать их от вас, — сказал Джерико. — То, что вы уже сказали мне, может оказать большую помощь. Только я бы пожелал выслушать все это в более спокойной обстановке. — Он поднялся. — Вы сказали, что вам приходится общаться с одними женщинами? Но мне казалось, что есть еще ваш племянник и его отец, Артур Фрост.
— Артур всего лишь конюх в семье, — проговорил Фред, вновь обнажив свой язвительный юмор. — Кентавр, за которого вышла замуж Джорджиана. Он тренирует несколько лошадей Джорджа Блэгдона, миллионера, который живет в другой части города. В августе он отвозит их в Саратогу. Добрую часть зимнего времени он проводит со своими драгоценными зверями. Это прекрасно, потому что Джорджиана может видеть его лишь в короткие промежутки времени, тогда как остальные члены семьи не видят его совсем. В выборе мужей мои сестры проявили отнюдь не идеальный вкус. Одна вышла замуж за косноязычного помощника конюха, а другая за археолога-импотента.
— А внук?
— О да, есть еще маленький Уолтер. Сейчас ему восемнадцать. Боже, упаси нас от течения времени. Маленький Уолтер, который сам не представляет, кто он есть на самом деле. Моя святая мать пытается вылепить из него второго отца. Его мать, дорогая Джорджиана, слишком занята своими психотерапевтами, дьявольскими лекарями и транквилизаторами, чтобы уделять ему достойное внимание. Артур сажает его на лошадь, тот падает с нее — вот и весь интерес, который отец проявляет к сыну. К тому же Уолтер никак не говорун — он заика.
— И все же я продолжаю утверждать, что наверняка есть кто-то, кто вам нравится, — сказал Джерико.
— Вы еще не встречались с моей матерью? — Фред неожиданно перешел на серьезный тон. — Присмотритесь к ней, Джерико. Мне кажется, что она мне очень нравится. Кстати, — добавил он, взглянув на часы, — ежедневно в половине шестого она устраивает чаепитие. Вы сможете не только попить чай, но и отведать тончайше нарезанные сандвичи с огурцом. От вас также будут ожидать искусства поддержания беседы, но только не о политике, если вы на это способны. Если вы захотите предварительно выпить, я подскажу, где хранится запас. Как я понял, Луиза заказала для вас ирландское виски. — Он встал. — А теперь, мой смущенный друг, не присоединиться ли нам к дамам?
Внешне Алисия Пелхам производила впечатление живой и при этом весьма элегантной копии героини одной из тысяч театральных комедийных постановок. Ее седые волосы были уложены качественно и профессионально. Уши украшали две прекрасно подобранные жемчужины. Небольшое ожерелье, которое она носила, также было составлено из изысканного жемчуга. Правую руку украшало превосходно обработанное изумрудное кольцо квадратной формы, а золотое обручальное увенчивал сверкающий бриллиант.
Платье, которое Алисия надела к чаю, имело светло-серую расцветку, гармонировавшую с пастельными тонами гостиной, являвшейся, судя по всему, ее вотчиной. И к ней самой, и к окружавшей обстановке больше всего подходило слово «холодный». Картины на стенах были выполнены в манере ново-английского примитивизма — серые зимние ландшафты.
Алисия сидела в кресле с высокой спинкой. Перед ней стоял чайный сервиз из чеканного индийского серебра. Обещанные Фредом огуречные сандвичи возвышались на вершине трехъярусной подставки. Было подано также маленькое печенье домашней выпечки.
— Сливки или лимон, мистер Джерико? — Голос прозвучал ясно, отчетливо и казался совершенно лишенным эмоций.
— Я бы предпочел без всего, миссис Пелхам, — ответил Джерико. Прозвучало это чуточку грубовато. Он посмотрел на Луизу, которая задумчиво улыбалась, гадая, как он воспримет все происходящее вокруг него.
Джорджиана Фрост, выполнявшая за столом роль хозяйки, разливала чай. Ничто в ее облике не говорило о том, что она являлась любящей сестричкой Луизы. Темноволосая, слишком уж худая и избыточно напряженная. Во всем ее облике читалась склонность к истерии, причем практически без всякого повода. В ее лице, как и у Фреда, сохранились аристократические черты. Луиза, похоже, пошла в отца. Зоркий взгляд Джорджианы перескакивал с Луизы на Джерико и обратно. Никому не требовалось объяснять, что она думала по поводу двух этих людей: гадала об их отношениях и заранее презирала.
