– Кто вы такой, милостивый государь? Попрошу вас оставить меня в покое.
– Простите, – продолжал репортер с поклоном, – мне следовало сначала представиться. Извините мою забывчивость: Кош, сотрудник газеты «Свет». Вот моя визитная карточка, мой пропускной билет…
– Вот это другое дело, – проговорил пристав, отвечая на его поклон, – очень рад встрече с вами. Именно ваша газета поместила на своих страницах сообщение, очень удивившее меня. Боюсь только, не слишком ли доверчиво вы отнеслись к нему…
– Мы обыкновенно очень осторожны в таких делах. Раз «Свет» напечатал сообщение, то оно должно быть верным. Мы печатаем до восьми тысяч номеров в день и уток не выпускаем.
– Я это знаю. Все же я не могу понять, какое расследование вы могли произвести, принимая в расчет предполагаемый час этого преступления, о котором даже я ничего не знал.
– Пресса располагает разнообразными способами получения информации…
– Гм… Гм… – недоверчиво пробурчал пристав и позвонил в дверь еще раз.
– Во всяком случае, – проговорил Кош, – не находите ли вы странным, что никто не отвечает?
– Это может быть простой случайностью. Если дом пустой…
– Да… но он не пустой.
– Откуда вы можете знать?
– Это моя профессиональная тайна. Я охотно помогу вам в розысках, но не спрашивайте у меня больше, чем я могу сказать.
– Чтобы говорить так уверенно, вы должны иметь доказательства.
– Лицо, сообщившее нам о случившемся, было хорошо осведомлено.
– Вы знаете этого человека?
– Право же, господин пристав, вы задаете мне трудные вопросы. Не могу же я выдать вам одного из наших товарищей!
Пристав в упор посмотрел на Коша:
– А если я заставлю вас говорить?
– Я не понимаю, каким образом вы собираетесь заставить меня сказать то, о чем я решил умолчать… Если только подвергнете пытке – да и то… Но я вовсе не хочу ссориться с вами и потому предпочитаю искренне признаться, что я ничего не знаю о нашем корреспонденте: ни его имени, ни его возраста, ни пола, ничего… кроме точности его показаний, уверенности его слов…
– Повторяю вам, милостивый государь, раз полиция ничего не знала, только убийца или его жертва могли говорить. Но, как вы говорите, жертва умерла… Остается убийца…
– А может быть, это и есть мое предположение?..
– Великолепно! Это самый необыкновенный преступник, о котором я когда-либо слышал. За все время своей службы я никогда не встречал ничего подобного. Прошу вас, Кош, если этот человек из числа ваших друзей, расскажите мне о нем.
– Дело в том, – возразил Кош с улыбкой на устах, – что этот человек едва ли разделяет ваше желание встретиться с ним. Впрочем, он вряд ли виновен – это всего лишь наш корреспондент. Если бы я знал наверняка, что он и есть убийца, то ничего бы не стал от вас скрывать. Я думаю, что мы скорее имеем дело с сыщиком-любителем, обладающим редкой проницательностью.
Тем временем один из агентов подошел к приставу со словами:
– С другой стороны выхода нет. Задняя стена дома соприкасается с соседним жилым помещением, и единственная дверь вот эта, около которой мы стоим.
– В таком случае войдем, – проговорил пристав. – Дверь отворена.
– Разрешите мне сопровождать вас? – спросил Кош.
– Сожалею, но я вынужден отказать вам. Я предпочитаю один, без свидетелей, вести предварительное следствие.
Кош поклонился.
– К тому же, – продолжал пристав, – я не думаю, что своим отказом нанесу ущерб вашей газете. Ваш корреспондент наверняка знает столько же, сколько буду знать я, когда выйду из этого дома. И если в интересах следствия я сочту нужным скрыть от вас какую-нибудь подробность, он, конечно же, сообщит ее вам…
Кош закусил губу и подумал: «Напрасно ты иронизируешь со мной. Мы еще с тобой об этом потолкуем».
Больше всего его бесило то, что пристав относится к нему несерьезно. Кош знал, что последнее слово останется за ним, и все же не мог смириться с равнодушно-насмешливым тоном полицейского.
Он посмотрел, как пристав, его помощник и инспектор вошли в дом, пожал плечами и встал у дверей, чтобы быть уверенным, что если уж его не впустили в дом, то и никакой другой репортер не войдет туда. Около здания постепенно собиралась толпа зевак, привлеченная присутствием полиции. Один из любопытных объяснил ситуацию по-своему: это был обыск на политической основе; другой, прочитавший газету «Свет», заявил, что в доме совершено убийство. Он описал подробности и намекнул на таинственные причины разыгравшейся драмы. Полицию уже начинали обвинять в бездействии. Разве не лучше было бы, вместо того чтобы расставлять слуг закона у дома, разослать их во всех направлениях? Обыскать все трущобы? Впрочем, нет ничего удивительного в том, что преступники так осмелели. Разве полицейские когда-нибудь дежурят в опасных местах? А как выглядят улицы после двенадцати ночи? Разбойничьи притоны! И за такую охрану с каждым годом все увеличивают налоги…
Первые минуты репортер посмеивался про себя, слушая разговоры в толпе. Но вскоре стал мысленно следить за действиями пристава. Он представил, как тот вошел в коридор, поднялся по лестнице и остановился на площадке, в нерешительности глядя на несколько дверей, – если только следы крови, которые Кош ночью мог и не заметить, не указали ему дорогу. На репортера вдруг напало сомнение: а что, если убийцы и правда оставили свои следы на лестнице? Тогда мистификация становилась бесполезной. Но вряд ли. Полицейские наверняка сейчас пробирались на ощупь в полной темноте. Окно коридора, выходящее на бульвар, было закрыто плотной занавеской; он сам задернул ее ночью, чтобы никто ему не помешал.
Кош явственно почувствовал тяжелый воздух залитой кровью комнаты, увидел черную дыру разбитого зеркала и ужасный труп с огромными глазами, распростертый поперек кровати.
Никогда еще он не переживал более тревожных минут, никогда мысли его не бежали так быстро. Он смотрел на темные окна здания и думал: «Которое из них окно спальни? Которое откроется первым?»
Вдруг многочисленная толпа заколыхалась, и посреди воцарившегося гробового молчания раздался стук ставен, ударившихся о стену. В окне показалась чья-то голова и тотчас скрылась.
Кош посмотрел на часы. Было начало десятого. В эту минуту правосудию стала известна доля того, что он сам знал еще ночью. Репортер опередил полицию ровно на восемь часов. Важно было суметь правильно использовать это время и прежде всего следовало узнать первое впечатление пристава.
Именно это первое впечатление – зачастую ошибочное – оказывает самое значительное влияние на ход следствия. Плохой полицейский мгновенно и без оглядки бросается на первый попавшийся след, стараясь во что бы то ни стало «работать быстро». Настоящий же сыщик, ни на минуту не теряя хладнокровия, медленно продвигается вперед, уверенный в том, что разумно потраченное время никогда не потеряно и что важной может оказаться даже самая незначительная с виду улика.
Любопытных собралось столько, что пришлось оцепить часть улицы около дома. Встав полукругом, Кош и несколько приехавших на место преступления журналистов оживленно разговаривали. Представитель одной из вечерних газет, голосистый южанин, сердился, что не может узнать ничего определенного. Ему необходимо было написать статью к двенадцати часам дня, а сейчас уже около десяти! Коша, газета которого была единственной опубликовавшей страшное известие, осаждали вопросами.
Кош говорил, что ничего не знает, что он, как и все остальные, ждет известий. Если бы он что-нибудь знал, то с удовольствием поделился бы сведениями с товарищами. Так принято между репортерами. Каждый вносит свою лепту, а потом все вместе дружно пользуются общими сведениями. Проще говоря, все горячие новости черпаются из одного источника, только каждый «специальный корреспондент» по-своему резюмирует их. Такой способ удобен для всех, ведь нельзя же требовать, чтобы один человек был одновременно в десяти местах. Кроме того, чтобы вести расследование, нужно немало денег, и поэтому репортерам выгоднее работать сообща.
И Кош продолжал настаивать, что он ничего не знает, напоминая своим коллегам о десятке случаев, когда он, как хороший товарищ, делился с ними полученными сведениями.
Южанину пришлось довольствоваться его словами, но он уже терял терпение. Его товарищи еще могли сохранять спокойствие, ведь у них был целый день в запасе, а у него на счету была каждая минута. Он никак не мог понять, почему пристав не принимает в расчет этого важного обстоятельства.
…Время шло, но никто не выходил из дома. Один из репортеров предложил друзьям выпить и дождаться результатов в кафе. Но где найти приличное заведение в этих трущобах?
– В двух шагах отсюда, – подсказал кто-то из толпы, – дойдите до конца бульвара и сверните на улицу Святого Мартина. Там, на площади Трокадеро, вы найдете хорошее кафе.
