— Но вы-то нет.
— Я узнал только Вэбстера. Таким образом, он — один из десяти тысяч, а в Нью-Йорке преподавателей литературы всего тысяча, не больше. Предлагаю испытать твою изобретательность: если он знал, что Еджер мертв (потому что сам убил его или еще откуда-то), зачем было являться сюда?
— Я — пас. Прошлой ночью я уже строил всякие догадки. Если этот человек убийца, то единственным объяснением его прихода я считаю сумасшествие, но это явно неверно. Если же он не убивал Еджера, но знал, что тот мертв, то, возможно, хотел привлечь внимание к тому дому на Восемьдесят второй улице. Однако, чтобы в это поверить, мне надо самому свихнуться. Анонимный звонок в полицию куда проще и эффективнее. Вы можете предложить лучшее объяснение?
— Нет. И никто не может. Он не знал, что Еджер мертв. Но чего он рассчитывал добиться своим маскарадом, если считал, что тот жив? Он знал, что довольно скоро ты свяжешься с Еджером, обнаружишь, что к тебе заходил самозванец, и расскажешь Еджеру об этом. Каков будет результат? Еджер просто-напросто услышит то, что тебе наговорил этот самозванец. Если же Еджер опознает его по твоему описанию, он поймет, что о его вояжах на Восемьдесят вторую улицу знает определенный человек, но я это отвергаю. Зачем тогда затевать весь сыр-бор? Почему не сказать об этом Еджеру прямо? Лично, по телефону, в письме? Нет, этот человек был уверен, что Еджер его не опознает. Он просто хотел, чтобы Еджер был в курсе того обстоятельства, что кому-то известно о его связи с этим домом, а возможно, желал дать ему понять, что мы с тобой тоже все знаем. Отсюда следует, что он вряд ли будет нам полезен, хотя я все-таки хотел бы с ним поговорить.
— Я тоже. Это одна из причин, почему я позвал Фрэда. Это почти невозможно, но вдруг у него есть ключи и он придет?
Вульф прокашлялся.
— Фу… Шанс, что туда вообще кто-то придет, практически равен нулю, и ты это знаешь. Фрэд сидит там потому, что я пока не могу объявить инцидент исчерпанным. Да, Фриц?
— Обед готов, сэр. Петрушка увяла, и я положил чеснок.
— Поглядим, поглядим, — Вульф отодвинул стул и встал. — Перец?
— Нет, сэр, я решил, что с чесноком не надо.
— Согласен, но все же поглядим.
Покончив с салатом, мы вернулись в кабинет. Когда Фриц принес кофе, звякнул звонок. Я пошел в холл взглянуть сквозь стеклянную дверь, вернулся и сказал Вульфу:
— Мэг Дункан. По крайней мере, можем получить за портсигар. Два доллара хватит?
— Иди к черту! А если это она его убила? Ладно, ты ее приглашал. Пять минут.
Ее улыбка была включена в полную мощность. Учитывая, что Мэг — профессиональная актриса, улыбку эту можно было считать удачной.
— Я знаю, как вы, мужчины, заняты важными делами, и не буду отнимать у вас время, — сказала она. — Вы нашли портсигар?
— Нашел, — ответил ей Вульф. — Садитесь, мисс Дункан. Возможно, понадобится кое-что обсудить. Если ваши ответы на два-три вопроса удовлетворят нас, вы сможете получить портсигар, уплатив мне пятьдесят тысяч долларов.
Улыбка угасла.
— Пятьдесят тысяч? Фантастика!
— Пожалуйста, сядьте.
Она взглянула на меня и, увидев лишь сыщика за работой, села на краешек красного кожаного кресла.
— Вы ведь шутите?
Вульф оглядел ее.
— И да, и нет. Наше положение довольно своеобразно и деликатно. Тело человека, погибшего насильственной смертью, было найдено на той самой улице, возле того самого дома. Человек этот имел деньги и положение в обществе. Полиция не знает о его связи с тем домом и о квартире, но мы знаем и намерены воспользоваться этими сведениями с пользой для себя. Я не думаю, чтобы вы были знакомы с законом о сокрытии улик преступления…
— Мой портсигар — не улика!
— Я и не сказал, что улика. Речь может зайти даже о соучастии в убийстве. Укрывательство предмета, способного помочь в изобличении преступника, — это, конечно, сокрытие улик. Однако слова могут и не оказаться уликой, как обычно бывает. Если сейчас вы скажете мне, что в воскресенье вечером вошли в квартиру, увидали труп Еджера и с помощью мистера Переса вынесли его из дома в котлован, то это будут не свидетельские показания.
Мэг чуть подвинулась к спинке кресла.
— Я не была там в воскресенье вечером.
— Это тоже не свидетельское показание. Вы можете солгать. Я лишь объясняю, сколь щекотливо наше положение. Вы сказали мистеру Гудвину, что заплатите тысячу долларов, если он найдет портсигар и сохранит его для вас, чтобы вернуть позже. Мы этого предложения не принимаем. Оно обязывает нас не передавать портсигар полиции, даже если он поможет изобличить убийцу, а это слишком большой риск за тысячу долларов. Можете получить ваш портсигар, уплатив пятьдесят тысяч наличными или заверенным чеком. Хотите?
Я думаю, Вульф говорил на полном серьезе. Он бы отдал ей портсигар даже за двадцать тысяч, предоставив расследование убийства представителям закона. Что же до риска, то Вульф, случалось, рисковал и большим. А сейчас он сказал только, что отдаст ей портсигар, но не пообещал забыть о нем.
Она смотрела на него во все глаза.
— Но где же мне взять пятьдесят тысяч? С таким же успехом вы могли бы запросить миллион. Что вы намерены делать? Отдать портсигар полиции?
— По своей воле — нет. Только под давлением обстоятельств. Одним из факторов станут ваши ответы на мои вопросы.
— Вы мне еще ни одного не задали.
— Сейчас задам. Вы были в той комнате вечером или ночью в воскресенье?
— Нет, — она вскинула подбородок.
— Когда вы в последний раз заходили туда? Не считая сегодняшнего дня?
— Я не сказала, что вообще там была.
— Глупости. А то, как вы вели себя утром? А предложение, с которым вы обратились к мистеру Гудвину? А ключи? Когда же?
Она прикусила губу. Прошло пять секунд.
— Больше недели назад. В позапрошлую субботу. Тогда и оставила портсигар. Боже! — она выбросила вперед руку. Жест получился непрофессиональный. — Мистер Вульф, все это может стоить мне карьеры. Я не знаю, кто убил его и почему, ничего я не знаю. Зачем вам нужно непременно втягивать меня в это дело? Кому от этого будет польза?
— Сегодня утром я вас никуда не втягивал, мадам. Я не спрашиваю вас, как часто вы бывали в той комнате, ибо ваш ответ не потянет и на ломаный грош. Но скажите, был ли там кто-нибудь еще во время ваших визитов?
— Нет, никогда.
— Но ведь туда ходили и другие женщины. Это установленный факт. Вы, конечно, об этом знали; мистер Еджер ничего не скрывал. Кто они?
— Я не знаю.
— Но вы не отрицаете, что вам было известно о других.
— Нет, не отрицаю.
— Разумеется. Он хотел, чтобы вы знали. Тапки и остальные предметы одежды свидетельствуют о том, что Еджер получал удовольствие не только от женщины, которая составляла ему компанию, но также и от того, что она знала о существовании ее, гм… ее коллег. Или соперниц. Наверняка он не умалчивал о них, а говорил, сравнивал, хвастал? А утаивая имена, вызывал разного рода догадки. Мой самый главный вопрос, мисс Дункан: кто они?
Я слышал вопросы, от которых женщины дрожали, бледнели или кричали на Вульфа, когда он их задавал, но сегодня я впервые увидел, как дама краснеет, и не просто дама, а видавшая виды бродвейская звезда. Она не только покраснела, она опустила голову и закрыла глаза.
— Разумеется, вам хочется, чтобы этот случай поскорее стал достоянием прошлого, — сказал Вульф. — Возможно, ваш рассказ об остальных дамах поможет этому.
— Я не могу, — она подняла голову. Румянец исчез. — Я ничего о них не знаю. Вы хотите оставить портсигар у себя?
— Пока что да.
— Я полностью завишу от вашего благородства, — она попыталась встать, почувствовала дрожь в коленях и ухватилась за спинку кресла. — Какая я была дура, что пошла туда. Могла бы ведь сказать, что потеряла портсигар. Какая же дура.
Мэг посмотрела на меня.
— Жаль, что я не выцарапала вам глаза.
Она повернулась и двинулась к двери, которую я для нее распахнул. Мэг нетвердо держалась на ногах, и поэтому я проследил, как она спускается на тротуар, после чего вернулся в кабинет. Вульф уже принял позу, в которой обычно читал, и раскрыл «Основы человеческих знаний о современном мире». Однажды днем я провел целый час, листая эту книгу, и не нашел в ней ни слова о нынешних сатирах.
Беседа Вульфа с мистером и миссис Перес велась по-испански. Возможно, ему просто захотелось поговорить на одном из шести языков, которыми он владел, а может быть, Вульф решил выключить из беседы меня. Не знаю. После ухода четы Пересов он пересказал мне самое важное.
Они не знали, кто приходил в воскресенье вечером, мужчина или женщина, не знали, сколько было гостей и когда они ушли. Иногда они слышали в холле чьи-то шаги, звучавшие неизменно как женские. Если туда и приходил мужчина, то они его не видели и не слышали. Когда они поднимались в комнату, чтобы убрать, там никого не было.
