В это мгновение раздался крик, который Мегрэ уже слышал. Помолчав секунду, он спросил:
— Это кричит сумасшедшая?
— Тише! — Госпожа Мартен на цыпочках прокралась к двери, резко толкнула ее. В полутемном коридоре мелькнул силуэт убегающей женщины.
— Старая ведьма! — процедила сквозь зубы мадам Мартен. Обернувшись, она в ярости объяснила комиссару: — Это Матильда! Бывшая кухарка. Вы не видели ее? Похожа на толстую жабу. Она живет в соседней комнате с безумной сестрой. Обе они одинаково старые и безобразные. С тех пор как мы занимаем эту квартиру, сумасшедшая лишь один раз выходила из комнаты.
— Почему она так кричит?
— Это на нее находит, когда ее оставляют одну в темноте. Она боится темноты, как ребенок. В одиночестве она воет. В конце концов я поняла почему. С утра до вечера старая Матильда шляется по коридорам. Мы все уверены, что всегда найдем ее за дверью, а когда ее застают врасплох, то она почти нисколько не смущается. Просто уходит с гнусным плаксивым выражением на лице. Дошло до того, что уже не чувствуешь себя спокойно в собственной квартире, о семейных делах говоришь шепотом. Я только что застукала ее, не правда ли? Так вот! Держу пари, что она уже снова подслушивает.
— Да, приятного в этом мало, — согласился Мегрэ.
Он взял шляпу: — Надеюсь, вы извините меня за беспокойство. Мне пора идти.
Теперь он имел точное представление о квартире, от скатертей на столах до календарей на стенах.
— Не шумите! Вы спугнете старуху, — сказала госпожа Мартен.
Она почти не ошиблась. В коридоре старухи не было, но она выглядывала из приоткрытой двери своей комнаты, похожая на большого паука в засаде. Она, должно быть, растерялась, когда комиссар, проходя мимо, любезно с ней поздоровался.
После обеда Мегрэ сидел в кафе «Селект» рядом с американским баром, где говорили только о бегах. Когда подошел официант, он показал ему фотографию Роже Куше, которую утром взял в отеле «Пигаль»:
— Вы знаете этого молодого человека?
— Забавно, — удивился официант.
— Что забавно?
— Всего минут десять, как он ушел. Он сидел вон за тем столиком. Я бы не обратил на него внимания, если бы он, вместо того чтобы сделать заказ, не сказал: «То же, что вчера!» А я вообще его ни разу не видел. Я его спросил: не напомните ли, что вы заказывали? «Как что, фиц-джин!» Это меня больше всего позабавило. Я точно помню, что вчера вечером никто не заказывал фиц-джин! Он посидел несколько минут, потом ушел. Забавно, что подошли вы и показали мне его фотографию.
Все это было далеко не забавно. Роже пытался доказать, что приходил вчера вечером в «Селект», как он утром заявил об этом Мегрэ. Он применил довольно ловкий трюк и ошибся лишь в одном: выбрал редко заказываемый напиток.
Через несколько минут вошла Нина, села за ближайший к бару столик, потом, заметив комиссара, встала и, помедлив немного, подошла к нему. Глаза у нее были тусклыми.
— Вы не хотите со мной поговорить? — спросила она.
— Не слишком хочу. А впрочем, да! Я хотел бы задать вам один вопрос. Вы заходите сюда почти каждый вечер, не так ли?
— Здесь Раймон всегда назначал мне свидания.
— И у вас здесь есть любимое место?
— Вон там, где я сидела…
— Вы были здесь вчера?
— Да, а почему вы спрашиваете об этом?
— Вспомните, не попадался ли вам «оригинал» этого портрета?
Посмотрев на фотографию Роже, она прошептала:
— Но ведь это мой сосед по отелю…
— Правильно! Это сын Куше…
Она смотрела на Мегрэ широко раскрытыми глазами, встревоженная совпадением, словно спрашивая себя, что за всем этим кроется.
— Он зашел ко мне сегодня утром после вашего ухода. Я уже вернулась из «Мулен-Бле».
— Что ему понадобилось?
— Он спросил, нет ли у меня аспирина для заболевшей Селины.
— Ну а как дела в театре? Они взяли вас?
— Я должна пойти туда сегодня вечером. Одна танцовщица повредила ногу. Если она не поправится, я буду ее заменять и, может быть, меня зачислят в труппу. — Она перешла на шепот: — У меня есть сто франков. Дайте мне вашу руку…
Этот жест раскрывал целую психологию. Она не хотела на публике протягивать деньги Мегрэ! Она боялась его смутить! И она смяла стофранковую банкноту в маленький комочек и передала его Мегрэ, словно какому-нибудь сутенеру.
— Благодарю вас! Вы были так добры.
Чувствовалось, что она совсем растерялась. Она смотрела вокруг, не проявляя никакого интереса к выходящим и входящим людям. Потом, робко улыбнувшись, заметила:
— Метрдотель смотрит на нас. Он, наверное, спрашивает себя, почему я с вами. И, должно быть, думает, что я уже нашла Раймону замену. Вы себя скомпрометируете!
— Выпьете что-нибудь?
— Спасибо, — скромно согласилась она. — Если случайно я вам понадоблюсь… В «Мулен-Бле» меня зовут Элианой. Вы ведь знаете, что служебный вход с улицы Фонтен.
Мегрэ позвонил в квартиру на бульваре Осман за несколько минут до обеда. Даже у двери чувствовался тяжелый запах хризантем. Горничная ходила на цыпочках.
Она подумала, что комиссар хотел только оставить свою визитную карточку, и, не говоря ни слова, провела его к комнате покойного, затянутой черным крепом.
У входа в нее на подносе в стиле Людовика XVI лежала гора визиток.
Тело уже положили в гроб, утопавший в цветах.
С Мегрэ легким кивком головы поздоровался высокий, очень элегантный молодой человек в черном костюме.
Напротив него стояла на коленях женщина лет пятидесяти, с простыми чертами лица, одетая, словно крестьянка к обедне.
Комиссар подошел к молодому человеку:
— Могу я видеть госпожу Куше?
— Я пойду спрошу сестру, сможет ли она вас принять… Простите, господин?..
— Мегрэ. Комиссар, ведущий расследование.
Через несколько секунд молодой человек вернулся и повел Мегрэ по квартире.
Кроме запаха цветов, который чувствовался везде, все в комнатах сохраняло свой обычный вид. Это была прекрасная квартира в стиле «конца века», как и большинство квартир на бульваре Осман: комнаты просторные, потолки и двери несколько перегружены лепниной. И — стильная мебель. В гостиной при каждом шаге позвякивала огромная хрустальная люстра.
Госпожа Куше находилась здесь в окружении трех человек, которых она представила комиссару:
— Мой брат Анри Дормуа, адвокат… — Потом пожилого господина: — Полковник Дормуа, мой дядя… — Наконец даму с красивыми седыми волосами: — Моя мама…
Все они, одетые в траурные костюмы, выглядели очень изысканно.
— Не хотите ли присесть…
— Если позволите, я хочу спросить вас… Кто эта дама в комнате покойного?
— Сестра моего мужа, — ответила мадам Куше. — Сегодня утром приехала из Сент-Амана.
Мегрэ все понял: здесь не очень-то хотели видеть родственников Куше в крестьянских или мещанских костюмах.
Были две группы родственников: со стороны мужа и со стороны Дормуа.
Со стороны Дормуа все выглядело элегантно, пристойно. Каждый из них — уже в черном костюме.
Со стороны Куше прибыла пока что только одна эта кумушка.
— Могу ли я поговорить с вами наедине, мадам?
Она извинилась перед своей семьей, выразившей намерение покинуть салон:
— Оставайтесь, прошу вас, мы пройдем в желтый будуар.
Ясно, что она плакала. Потом припудрила лицо, но угадать слезы можно было по слегка припухшим векам.
Из-за усталости голос ее звучал совсем тихо.
— Не приходил ли к вам сегодня неожиданный визитер?
— Откуда вам это известно? — смутившись, спросила она. — Да, после двенадцати заходил мой пасынок…
— Вы его раньше знали?
— Очень мало. Он встречался с моим мужем в кабинете. Правда, однажды мы видели его в театре, и Раймон нас познакомил.
— Какова была цель его прихода?
Она отвернулась.
— Он хотел узнать, не осталось ли завещания. Он также спросил, кто мой поверенный в делах, чтобы обратиться к нему по поводу всех формальностей. — Она вздохнула, словно пытаясь извинить все эти мелкие дрязги: — Это его право. Я думаю, половина состояния отойдет к нему, и я не намерена лишать его наследства.
— Вы позволите задать вам несколько нескромных вопросов? Когда вы вышли замуж за Куше, он был уже богат?
— Да. Не так, разумеется, как сегодня, но его дела уже шли успешно.
— Это был брак по любви?
— Как вам сказать… Мы встретились в Динаре. Через три недели он спросил меня, согласна ли я стать его женой. Мои родители навели справки.
— Вы были с ним счастливы? — Мегрэ посмотрел ей прямо в глаза и предпочел ответить сам: — Конечно, определенная разница в возрасте. У Куше свои дела…
В общем, между вами не было большой близости, не правда ли? Вы держали его дом, у вас была своя жизнь, он жил своей.
— Я никогда его не упрекала! — сказала она. — Он был человеком большой энергии, ему требовалась бурная жизнь… Я не хотела его сдерживать.
— Ревновали вы его?
— Вначале да. Потом привыкла. По-моему, он меня очень любил.
