— Только покороче.
Кармайкл вздохнул:
— Сенатор понимал, что ему предстоит серьезная предвыборная борьба, мистер Хьюм…
— Вот как? — Хьюм мрачно усмехнулся. — И что же он собирался предпринять?
— Ну, сенатор Фосетт думал, что ему как кандидату прибавит популярности, если он представит себя защитником местной бедноты. Ему пришла в голову идея устроить благотворительный базар, где плоды труда заключенных тюрьмы Алгонкин продавали бы в пользу безработных округа.
— Это уже разоблачила «Лидс икзэминер», — сухо прервал Хьюм. — Отбросьте несущественное. Какое отношение коробочка имеет к базару?
— Сенатор заручился согласием тюремного совета штата и начальника тюрьмы Магнуса, после чего посетил Алгонкин с инспекцией, — продолжал Кармайкл. — Это было примерно месяц назад. Он договорился с начальником, что ему пришлют сюда образцы тюремного производства для предварительной рекламы. — Секретарь сделал паузу, и его глаза блеснули. — Так вот в ящике с игрушками, изготовленными в тюремной мастерской, был этот кусочек сундучка!
— Откуда вы об этом знаете? — спросил отец.
— Я открывал ящики.
— И эта штуковина лежала среди остальных вещиц?
— Не совсем, инспектор. Она была завернута в грязную бумагу и адресована сенатору. В пакете лежала записка в конверте, также адресованном ему.
— Записка! — воскликнул Хьюм. — Но ведь это крайне важно! Почему вы не рассказали нам раньше? Где эта записка? Вы читали ее? Что в ней говорилось?
Кармайкл выглядел удрученным.
— Простите, инспектор, но, так как коробочка и записка были адресованы сенатору Фосетту, я не мог… Понимаете, когда я нашел пакет, то передал его сенатору, который сидел за столом и осматривал вещи, пока я открывал другие ящики. Я не знал, что было в пакете, покуда он не открыл его. Мне удалось заметить только адрес. При виде коробочки сенатор смертельно побледнел и вскрыл конверт дрожащими пальцами. Потом он велел мне выйти и остальные ящики открывал сам.
— Скверно, — сказал Хьюм. — Значит, вы понятия не имеете, где записка и не уничтожил ли ее Фосетт?
— Когда я отправлял ящики в городской офис благотворительного базара, то заметил, что в ящике с игрушками не было фрагмента сундучка. А потом, через неделю или позже, я случайно увидел его в верхнем ящике стола. Что касается записки, то я больше ни разу ее не видел.
— Подождите минуту, Кармайкл. — Хьюм шепнул что-то Кеньону, который с недовольным видом пробормотал какой-то приказ троим полицейским. Один из них тут же подошел к столу, присел на корточки и начал шарить в ящиках. Двое других вышли.
Отец задумчиво изучал кончик своей сигары.
— Скажите, Кармайкл, кто доставил этот ящик с игрушками? Вы, кажется, начали говорить об этом.
— Разве? Заключенные, которые пользуются доверием начальства. Естественно, я их не знаю.
— Ящик с игрушками был запечатан, когда заключенный передал его вам?
Кармайкл уставился на него:
— О, понимаю! Вы думаете, что посыльный мог открыть ящик и положить в него пакет по дороге сюда. Едва ли, инспектор. Печати выглядели нетронутыми — я бы заметил, если бы их ломали.
— Ха! — Отец чмокнул губами. — Это становится интересным, Хьюм. Тюрьма, а? Кажется, вы говорили, что эта штуковина не имеет значения.
— Я был не прав, — признался Хьюм; его темные глаза блестели по-мальчишески возбужденно. — А вы, мисс Тамм, тоже считаете это важным?
Снисходительность в его тоне заставила меня внутренне закипеть. Я выпятила подбородок и язвительно отозвалась:
— Уверена, мистер Хьюм, что мое мнение не имеет никакого значения.
— Ну-ну, я не хотел вас обидеть. А действительно, что вы думаете об этой истории с деревянным сундучком?
— Я думаю, — огрызнулась я, — что вы все абсолютно слепы!
ПЯТОЕ ПИСЬМО
Первые летние дни в Нью-Йорке после моего возвращения из-за границы я провела много времени постигая американскую культуру. Со временем я прочитала много популярных журналов и нашла особенно интересными те образцы американской предприимчивости, которые обращались ко мне со страниц рекламных разделов. По их рекламе узнаете их![22] Больше всего меня очаровывали фразы типа «Надо мной смеялись, когда я садилась за фортепиано» и «Все улыбались, когда я подзывала французского официанта», предваряющие повествование о жизни новоявленных эстетов, удивляющих друзей внезапными проявлениями таланта и широты кругозора, о которых никто не подозревал в их пролетарском прошлом.
Сейчас я завидовала этим nouveaux dilettantes.[23] Ибо Джон Хьюм усмехнулся, Кеньон фыркнул, полицейские захихикали, и даже Джереми Клей улыбнулся, услышав мое заявление… Одним словом, они смеялись, когда я назвала их слепыми.
К сожалению, в тот момент я была не в состоянии продемонстрировать им всю степень их слепоты и тупости, поэтому я всего лишь скорчила гримасу, пообещав себе удовольствие увидеть в будущем их отвисшие от изумления челюсти. Когда я вспоминаю этот инцидент, он кажется мне чистой воды ребячеством. Я часто чувствовала подобное в детстве, когда моя компаньонка отказывалась выполнять мой очередной каприз и я придумывала для бедной старушки жуткие наказания. Но сейчас дело было куда серьезнее, и я повернулась к столу, кипя от злости.
Бедный отец испытывал унижение — он покраснел до ушей и бросил на меня свирепый взгляд.
Чтобы скрыть смущение, я начала изучать угол стола, где лежали аккуратные стопки запечатанных конвертов без марок, с адресами, напечатанными на машинке. Прошло некоторое время, прежде чем пелена гнева рассеялась перед моими глазами и я смогла сфокусировать их.
Джон Хьюм — полагаю, сожалея, что смутил меня, — сказал Кармайклу:
— Да, эти письма. Рад, что вы привлекли к ним мое внимание, мисс Тамм. Вы отпечатывали их, старина?
— А? — Кармайкл вздрогнул, — казалось, он был поглощен своими мыслями. — Конечно, я. Сенатор продиктовал мне письма сегодня после обеда, а я отпечатал их на своей машинке, прежде чем уйти из дому. Мой «офис» — вон та каморка, смежная с кабинетом.
— В письмах есть что-нибудь интересное?
— Уверен, ничего, что могло бы помочь вам найти убийцу сенатора. — Кармайкл печально улыбнулся. — Мне кажется, ничего в них не может иметь отношения к посетителю, которого он ожидал. Я сужу по его поведению. Когда я закончил печатать и положил письма перед ним, он быстро их прочел, подписал, сложил вдвое, спрятал в конверты и запечатал, делая все небрежно и рассеянно. Его пальцы дрожали. У меня сложилось впечатление, что в тот момент ему хотелось только поскорее избавиться от меня.
Хьюм кивнул:
— Полагаю, вы делали экземпляры под копирку. Нам лучше просмотреть их, инспектор. Вдруг что-то в письмах окажется ключом.
Кармайкл подошел к столу и достал из проволочной корзины для документов несколько розовых глянцевых листов бумаги. Хьюм внимательно прочитал копии, покачал головой и передал их отцу. Мы изучали их вместе.
Я с удивлением обнаружила, что верхний лист был письмом, адресованным Илайхью Клею. Мы с отцом обменялись взглядами и склонились над посланием. Оно гласило:
«Дорогой Илай!
Сообщаю Вам кое-какую информацию, источник и содержание которой, я надеюсь, останется между нами, как бывало в прошлом.
По всей вероятности, новый бюджет на следующий год будет включать миллион долларов на сооружение здания суда округа Тилден. Старое здание, как Вам известно, рассыпается на куски, и некоторые из нас в бюджетном комитете добиваются одобрения постройки нового. Избиратели Джоэла Фосетта никогда не скажут, что он пренебрегает нуждами местных жителей!
Нам кажется, нужно не жалеть расходов на подобное сооружение и использовать самый лучший мрамор.
Думаю, последнее может Вас заинтересовать.
Джо Фосетт».
— Кое-какая информация, а? — проворчал отец. — Ничего себе! Неудивительно, что вы охотились за его шкурой. — Он понизил голос и бросил осторожный взгляд на Джереми, который все еще стоял в углу, разглядывая кончик пятнадцатой сигареты. — Думаете, это соответствует действительности?
Хьюм мрачно усмехнулся:
— Нет, не думаю. Это всего лишь один из трюков, к которым снисходил покойный сенатор. Старый Илай Клей абсолютно честен. Пусть письмо не вводит вас в заблуждение — Клей был не так близок с почтенным сенатором, чтобы они называли друг друга по именам. Если бы махинации сенатора выплыли наружу, эта копия доказывала бы, что Илайхью Клей — активный сообщник в приобретении контракта на мрамор для своей фирмы. Его «друг», сенатор Фосетт, брат партнера Клея, передал информацию, намекая, что нечто подобное происходило и в прошлом. Клей выглядел бы таким же виновным, как все остальные, если бы грязный бизнес был разоблачен.
