— Вы не знаете каких-либо знакомых вашей сестры: друга, подругу?
— Должно быть, у нее никого и не было. Уже в Марсильи она смотрела на других девочек свысока, и ее прозвали принцессой. Думаю, что также было и в школе машинописи и стенографии в Ла-Рошели.
— Она была гордой?
Франсина поколебалась, обдумывая ответ.
— Не знаю. Я не стала бы употреблять это слово. Она не любила людей. Не любила общаться с людьми. Да!
Она предпочитала оставаться в одиночестве…
— Она никогда не пыталась покончить с собой?
— С чего вы взяли? Вы считаете, что…
Лекёр улыбнулся:
— Нет… Ее задушили, так с собой не покончить…
Я только спросил, не предпринимала ли она раньше попыток свести счеты с жизнью…
— Уверена, что нет… Сестра любила себя такой, какой была… В глубине души гордилась собой…
Эти слова поразили Мегрэ, и он точно наяву увидел даму в лиловом, сидящую перед беседкой. Он попытался тогда определить выражение ее лица, но безуспешно.
Франсина только что это сделала: ее сестра очень любила себя!
Элен Ланж любила себя до такой степени, что в гостиной были только ее фотографии, и, несомненно, их можно увидеть в столовой и спальне, куда еще не заходил Мегрэ. Она, и никого другого. Ни одного портрета матери, сестры, друзей или подруг. Она одна снималась на берегу моря, на фоне набегавших волн.
— Полагаю, до поступления иных заявлений вы — единственная наследница?.. Мы не нашли завещания в ее бумагах… Правда, убийца разбросал их по полу, но я не вижу причины, по которой он унес бы завещание с собой. Ни один нотариус еще не дал о себе знать…
— Когда состоятся похороны?
— Это вам решать… Судебный медик уже поработал над телом, и его выдадут вам, когда пожелаете…
— Как вы думаете, где я должна ее похоронить?
— Не имею ни малейшего представления…
— Я никого здесь не знаю… В Марсильи весь городок пришел бы на похороны, просто из любопытства… Я задаю себе вопрос: хотела бы сестра вернуться в Марсильи?..
Послушайте, если я вам больше не нужна, то пойду сниму комнату в отеле и приму ванну, ибо мне это сейчас необходимо… Я попробую поразмыслить и завтра утром…
— Итак, я буду ждать вас завтра утром…
Когда женщина уходила, пожав руку Лекёру, она на какое-то мгновение обернулась и, нахмурив брови, посмотрела в сторону Мегрэ, словно спрашивая себя, что делает там, в своем углу, этот молчаливый человек.
Узнала ли она его?
— До завтра… Вы очень милы…
Видно было, как она уселась в машину, наклонилась к своему спутнику и сказала ему несколько слов, прежде чем автомобиль тронулся с места.
Мужчины в гостиной посмотрели друг на друга, и Лекёр с усмешкой первым спросил:
— Ну как?
На что Мегрэ ответил, затягиваясь трубкой:
— Да уж! Никак…
У него не было желания ничего обсуждать, и он не забыл о свидании с женой возле игроков в шары.
— До завтра, старина…
— До завтра…
Когда он выходил, постовой отдал ему честь, что вовсе не привело Мегрэ в восторг.
Мегрэ снова сидел в зеленом кресле возле открытого окна. Дни стояли погожие с самого их приезда, и по утрам вставало большое и теплое солнце, а на улицах, по которым проезжали поливальные машины, дул легкий прохладный ветерок, и в течение всего дня свежесть сохранялась под деревьями, растущими здесь повсюду: в парке, на берегу Аллье и вдоль многочисленных бульваров.
Он съел свои три круассана, но чашка кофе была опустошена всего лишь наполовину. Мадам Мегрэ за стеной наполняла водой ванну, а с его этажа слышались шаги только что проснувшихся пансионеров.
Комиссар не без иронии погружался в свои новые привычки. Где бы ни был Мегрэ, он машинально создавал себе особый распорядок, которому подчинялся так, словно его ему навязали.
Можно было сказать, что каждое его расследование в Париже имело свой ритм, свои небольшие остановки в заранее определенных пивных и бистро, свои запахи, свой свет.
Здесь же он чувствовал, что находится скорее на каникулах, чем на лечении, и смерть дамы в лиловом стала неотъемлемым фоном его ленивой жизни.
Накануне вечером, как и в другие вечера, супруги прогуливались по парку, где сотни людей прошли мимо них в тени, при свете матовых фонарей. Это был час театров, кинотеатров, казино. Люди выходили из отеля, пансиона или из меблированной комнаты, в которой только что поужинали колбасой, и каждый устремлялся к избранному им развлечению.
Многие довольствовались желтыми железными стульями с романтическими очертаниями, и Мегрэ машинально принялся искать прямую, полную достоинства фигуру, удлиненное лицо, высокий подбородок, тоскливый и в то же время жесткий взгляд.
Элен Ланж умерла, и Франсина, несомненно, обсуждала со своим альфонсом в номере отеля место, где будут хоронить ее сестру.
А где-то в городе есть человек, который знает тайну «Ирисов» и их одинокой хозяйки, человек, который задушил ее.
Прогуливался ли он сейчас по парку, а может, отправился в театр или кино?
Мегрэ в тот день не говорили об этом, но каждый из супругов знал, о чем думает другой.
Утром Мегрэ зажег трубку и перевернул страницу газеты в поисках местных новостей. Он вздрогнул, увидев свою фотографию на двух колонках, фотографию, о которой он не знал, ибо сделана она была без ведома комиссара, когда он пил один из своих ежедневных стаканов воды. Рядом можно было различить около трети фигуры его жены и на заднем плане, более расплывчатые, — два или три незнакомых лица.
«МЕГРЭ ВЕДЕТ РАССЛЕДОВАНИЕ?
Не желая привлекать внимание, мы ранее не сообщали о присутствии среди нас комиссара Мегрэ, находящегося в Виши не в силу профессиональных обязанностей, а для того, чтобы воспользоваться, как и многие другие знаменитости до него, целебными свойствами наших вод.
И все же: устоит ли комиссар перед желанием раскрыть тайну улицы Бурбонне?
Кажется, его видели возле дома, где было совершено преступление; утверждают даже, что он вступил в контакт с симпатичным комиссаром Лекёром, начальником уголовной полиции Клермон-Феррана, который руководит расследованием.
Итак, возьмет верх лечение или же…»
Комиссар отбросил газету без гнева, ибо уже привык к подобным откликам, и, пожав плечами, рассеянно посмотрел в окно.
До девяти часов его действия и поступки ничем не отличались от того, чем он занимался в предыдущие дни, и, когда мадам Мегрэ предстала перед ним в розовом костюме, супруги, само собой разумеется, направились к лестнице.
— Доброе утро, господа…
Это было неизменное утреннее приветствие хозяина. Мегрэ уже заметил два силуэта на тротуаре, отблеск объектива фотоаппарата.
— Они вас ждут уже целый час… Это журналисты не из «Монтань», писавшей о вас, а из «Трибюн», что выходит в Сент-Этьене…
Фотограф оказался высоким рыжеволосым мужчиной, а репортер — маленьким брюнетом, одно плечо у которого было выше другого. Они бросились к комиссару:
— Вы позволите нам сделать снимок? Только один!
К чему отказывать? Мегрэ замер на мгновение между двумя стоявшими у входа в отель деревцами, в то время как его супруга отошла в полутень.
— Поднимите немного голову, ваша шляпа мешает…
В первый раз после долгого перерыва его фотографировали в соломенной шляпе, ведь он носил подобную только в Мён-сюр-Луаре, там это была старая шляпа садовника.
— Еще разок… Секундочку… Спасибо…
— Позвольте вас спросить, господин Мегрэ, действительно ли вы занимаетесь этим делом?..
— Как руководитель бригады уголовного розыска с набережной Орфевр, я не имею права вмешиваться в то, что происходит за пределами Парижа…
— И все же это преступление вас заинтересовало?
— Как и большую часть ваших читателей…
— Не кажется ли вам, что это преступление необычного характера?
— Не понимаю, о чем вы…
— Убитая была одинока… Никого не посещала… Не видно ни одного мотива для…
— Когда о ней узнают побольше, мотив, несомненно, станет более очевидным…
Фраза была банальной и не компрометировала комиссара. Тем не менее она отражала истину. Не один Мегрэ пытался познать характеры жертв преступлений. Криминалисты придают все большее значение роли погибшего и во многих случаях доходит до того, что на него возлагают значительную часть ответственности за происшедшее.
Не было ли в жизни и поступках Элен Ланж чего-либо такого, что в какой-то степени спровоцировало ее насильственную смерть? Ведь едва он заметил эту женщину под тенистыми деревьями парка, как она привлекла его внимание.
Впрочем, по правде говоря, его интересовали и другие, вроде тех же весельчаков.
— Не входил ли когда-то комиссар Лекёр в вашу команду?
— Он работал в уголовной полиции Парижа.
— Вы виделись с ним?
— Я пожал ему руку.
— Вы еще увидите его?
— Возможно, увижу.
— Будете говорить с ним об убийстве?
