– Не провожайте меня, – попросил он вежливо. – Я сам найду дорогу.
Бимбо не успел сдвинуться с места, как Аллейн вышел из комнаты и закрыл за собой дверь.
Он не удивился, увидев в коридоре Дезире. Она выглядела сейчас более возбужденной, и Аллейн приписал это действию бренди. Но в общем Дезире оставалась самой собой.
– Я тебя ждала. Есть проблема.
– Какого рода?
– На самом деле это не проблема, но я все равно должна тебе сказать. Меня гложет совесть. Я поступила глупо, показав тебе письмо Пи Пи. Оно действительно было адресовано не мне.
– А кому?
– Пи Пи не сказал. Но он только что мне позвонил, страшно расстроенный, и попросил сжечь письмо и забыть об этом. Он говорил без умолку, вспоминал своих славных предков и бог знает что еще.
– Ты не сказала ему, что я видел письмо?
Дезире сдвинула брови.
– Нет, но все равно чувствую себя как горничная, разбившая чашку. Бедный Пи Пи! Что он так всполошился? Ты не представляешь, в какой он панике.
– Не обращай внимания. Думаю, это просто излишняя мнительность.
– Наверно. Но все-таки… – Дезире положила на его руку горячую ладонь. – Рори, если можно, не говори ему, что я дала тебе письмо. Он сочтет меня ябедой.
В эту минуту она ему очень нравилась.
– Не скажу, если не будет крайней необходимости. Но и ты ему ничего не говори, ладно?
– А мне-то зачем? Хотя я не понимаю, почему должна давать такие обещания.
– Это может быть важно.
– Не представляю, каким образом. Письмо у тебя. Ты его хочешь как-то использовать?
– Нет, если оно не связано с убийством.
– Наверно, бесполезно просить тебя вернуть его обратно. Бесполезно?
– А как по-твоему, Дезире? – Аллейн в первый раз назвал ее по имени. – Я верну его не раньше, чем удостоверюсь, что оно не имеет отношения к делу. Извини.
– Что за скучная у тебя работа. Не представляю, как ты ею занимаешься. – И она разразилась своим хрипловатым смехом.
Аллейн молча смотрел на нее несколько секунд.
– Наверно, в твоих словах скрыт какой-то глубокий смысл, – заметил он, – но, боюсь, все это уже не важно. До свидания. Еще раз спасибо за обед. – Садясь в машину, суперинтендант сказал водителю: – В Рибблторп. Это миль пять, не больше. Мне нужна приходская церковь.
Поездка оказалась легкой и приятной. В полях распускалась весенняя зелень, кое-где на лужайках уже цвели подснежники, и все дышало свежестью и деревенской простотой. Последняя фраза Дезире не выходила у него из головы.
Рибблторп оказался маленькой деревушкой. Миновав ряд домов и здание почты, они подъехали к скромной, но симпатичной церкви, за которой виднелся обветшалый дом священника.
Аллейн прошел на кладбище и скоро обнаружил викторианский надгробный камень, под которым покоилась «Фрэнсис Энн Патрисия, дочь Альфреда Молино Пайерса Пириода, эсквайра, и леди Фрэнсис Марии Джулии, его жены. Она не умерла, но спит»[63]. Он зашагал дальше, размышляя над неясностью этой цитаты, и довольно быстро нашел геральдическую эмблему, очень похожую на те, что висели в кабинете мистера Пириода. Она была выгравирована на могиле лорда Персиваля Фрэнсиса Пайка, который скончался в 1701 году и оставил всевозможные щедрые дары этому приходу. Та же фамилия часто попадалась и на других надгробиях, разбросанных по всему кладбищу начиная с царствования короля Якова. Примерно то же самое он увидел в церкви. Геральдические рыбы, гербы и мемориальные доски удостоверяли знатность и могущество неисчислимых Пайков.
Аллейну повезло. Крестильная книга была не заперта в ризнице, а прикована цепью к резному столу, стоявшему возле купели. Перед алтарем какая-то женщина в переднике и перчатках натирала медь. На ней была широкая шляпа без полей, для удобства задранная на затылок и придававшая ей немного залихватский вид.
– Простите, – сказал он, подойдя к женщине, – можно мне взглянуть на записи крещений? Я изучаю старые архивы. Буду очень осторожен, обещаю.
– О, разумеется! – живо воскликнула она. – Пожалуйста. Муж сейчас в Рибблторп-Парве на встрече матерей, а то бы он мог многое вам рассказать. Если хотите, я…
– Нет-нет, спасибо, в этом нет необходимости, – поспешно заверил ее Аллейн. – Просто небольшой экскурс в генеалогию.
– Мы здесь совсем недавно, всего три месяца, и плохо знаем старину. – Жена приходского священника – Аллейн решил, что это именно она, – в последний раз прошлась тряпкой по медной дощечке, полюбовалась на свою работу, перешла в алтарь и взялась за ризницу.
– Я – миссис Николс. Мужа назначили сюда вместо отца Форсдайка. Боюсь, его записи покажутся вам сумбурными. – Она оглянулась на Аллейна через плечо. – Отец Форсдайк был человеком святым, но весьма рассеянным. Он умер, когда ему было уже за девяносто, да покоится его душа в мире.
Женщина прошла дальше и исчезла из виду. Чем-то она напомнила Аллейну Конни Картелл.
Книга была обернута в пергамент и имела на обложке королевский герб. Страницы делились на колонки с заголовками: «Когда крещен», «Имя младенца при крещении», «Имена родителей», «Местожительство», «Общественное положение», «Занятие или профессия» и «Кем крещен». Первая запись была сделана в июле 1874 года.
Сколько лет было мистеру Пайку Пириоду? Пятьдесят восемь? Больше шестидесяти? Трудно сказать. Аллейн начал просматривать записи начиная с 1895 года. В это время мистер Форсдайк был уже на службе и, несмотря на относительную молодость, успел далеко зайти в своей рассеянности. Журнал пестрил ошибками и поправками. Самого себя он записывал то как «практикующего священника», то как «младенца» или «крестную мать», а один раз даже как «местожительство». Иногда эти промахи были исправлены им самим, иногда – кем-то другим, а подчас не исправлены вовсе. Воспреемники крещеного попадали у него в «общественное положение» и «занятия или профессия», а то и смешивались с родителями. Но существовал один раздел, в котором не было никаких ошибок: каждый раз, когда речь шла о ком-то из Пайков, в строке «общественное положение» аккуратно проставлялось «джентльмен».
В конце одной из густо исчерканных страниц за 1897 год Аллейн нашел то, что искал. Седьмого мая (исправлено на пятое) в присутствии целой толпы воспреемников и свидетелей была крещена Фрэнсис Энн Патрисия, дочь Альфреда Молино Пайерса Пириода и леди Фрэнсис Марии Джулии Пириод, урожденной Пайк. Под именем Фрэнсис Энн Патрисии другим почерком было вписано: «Персиваль Пайк». Рядом стояли скобки с едва втиснувшимся в них словом «близнецы».
Выходило, что после появления на свет мистер Персиваль Пайк стал жертвой рассеянности приходского священника и на какое-то время исчез за спиной своей сестры-близняшки, которая, как следовало из надгробного камня на кладбище, скончалась во младенчестве.
Аллейн долгое время изучал эту дополнительную запись с помощью мощной лупы. Будь его воля, он бы с удовольствием вырвал страницу и направил ее на экспертизу в лабораторию. Ему удалось разобрать, что запись была сделана с помощью стального пера: как раз такое же ржавело рядом на столе возле старомодной чернильницы. Автор писал очень старательно, печатными буквами, без каких-либо отличительных деталей.
Молясь о том, чтобы миссис Николс подольше задержалась в ризнице, Аллейн выскочил на улицу и нашел в машине маленький пузырек из набора криминалиста. Вернувшись к купели – миссис Николс все еще была в алтаре и распевала какие-то псалмы, – он капнул жидкостью на нужное место страницы. Результат получился не таким убедительным, как ему хотелось, но все говорило за то, что вторую запись сделали намного позже первой. Аллейн захлопнул журнал, надеясь, что пятно на странице сойдет за след слезы, оброненной над бедным дитятей сентиментальным посетителем.
Жена священника вернулась без передника и в аккуратно надетой шляпе.
– Ну что, удачно?
– Думаю, да. Спасибо. Эти старые книги всегда так увлекательны. Некоторые фамилии тянутся через целые столетия, как живое воплощение традиций и истории. Я нашел тут несколько поколений Пайков.
– Да, это было очень старое семейство. Достойнейшие люди.
– Значит, их род пресекся?
– О да. Уже давно. Их имение сгорело, кажется, еще при королеве Виктории, и они куда-то переехали. А потом все умерли. Впрочем, в Литтл-Кодлинге есть мистер Пириод, который вроде бы имеет к ним какое-то отношение, но я слышала, что он последний. Очень грустно.
– Вы правы. – Аллейн еще раз поблагодарил хозяйку и извинился за беспокойство.
– Да какое там беспокойство, – отмахнулась она. – Кстати, вы уже не первый, кто интересуется нашей книгой. Несколько недель назад тут был еще один, кажется, адвокат. Говорил, что это связано с его работой.
– Вот как? Послушайте, а может, это был мой кузен? – на ходу сымпровизировал Аллейн. Он вспомнил мертвое лицо, залепленное грязью. – Такой худой, высокий, с лысиной и большим носом? Уже в возрасте, немного педантичный?
