— Э-э… да.
— Хорошо. Вся эта информация понадобится вам для того, чтобы вывести принцип Гафина.
— А что такое «принцип Гафина», сэр? — раньше времени поинтересовался Крыса.
— Я как раз собирался это объяснить, молодой человек. Если будете слушать меня внимательно и не станете бежать впереди паровоза, может быть, мы все-таки доберемся до сути. Разумеется, если вы не против.
Крыса скорчил обиженную гримасу и обвел взглядом класс, но ответом ему были только смешки и неприличные жесты с использованием среднего пальца.
— Итак, принцип Гафина предельно прост. Стоит ли оно того? Оправдан ли риск? В конечном счете, проиграл или выиграл мистер Мэттьюз?
— Проиграл, конечно, — подал голос Шпала. — Раз смыться не удалось, значит, дело — труба.
— Спасибо, мистер Уильямс, за доходчивость. Очень умно. Если тебя сцапали — ты проиграл, если сумел смыться с добычей — выиграл. Я правильно понял, мистер Уильямс?
Шпала почуял подвох и решил проявить осторожность:
— Гм… не знаю. То есть, я хотел сказать… если тебя задержали, значит… м-мэ…
— Мистер Уильямс, каждого преступника в итоге поймают. Каждого. Возможно, в некоторых случаях ему удастся уйти, но не во всех. Рано или поздно каждый преступник сядет в тюрьму, — с расстановкой произнес Шарпей и большими буквами записал фразу на доске. — Запомните мои слова, потому что это наиважнейшая истина, которую я и все остальные учителя в Гафине будут вдалбливать в ваши головы, пока вы здесь находитесь, — сказал он, а затем повторил еще несколько раз (для тех, кто каким-то образом выпал из зоны приема сигнала): — Каждый преступник сядет в тюрьму. Каждый преступник сядет в тюрьму. Каждый преступник сядет в тюрьму.
Мы начали переглядываться, сдавленно хихикая. Процесс перевоспитания оказался не столь тонко организованным, как я боялся поначалу. Само собой, каждый преступник сядет в тюрьму. Блин, мне талдычили об этом едва не с пеленок. Сделаешь то-то и угодишь за решетку. Действие «X» при обстоятельствах «Y» повлечет результат «Z». Черт возьми, если уж до сих пор никто не сумел погасить во мне жажду азарта, вряд ли у Шарпея есть серьезные шансы.
— Принцип Гафина позволяет сопоставить процент риска и вознаграждения, — продолжил он, — оценить, стоило ли совершать преступление.
— Стоило ли? Если попался, то нет! — фыркнул Рыжий.
Шарпей скептически скрестил руки на груди.
— Вот как? Хорошо, тогда позвольте спросить: вас когда-либо оставляли после уроков?
— Ясен пень, конечно, оставляли.
— Это стоило того?
Рыжий задумался и притих, а Шарпей тем временем обратился к остальным:
— Кого еще в качестве наказания оставляли после уроков?
— Меня! — прозвучал коллективный ответ.
— Повторяю вопрос: стоило ли оно того, хотя бы раз?
Я понимал, о чем он говорит. Примерно год назад, специально под выходные, я забрался в кабинет своего тогдашнего директора, успешно вскрыл сейф и переписал все варианты экзаменационной работы по биологии, назначенной на следующий вторник. Разумеется, я сделал это не ради собственного блага, так как давным-давно забил на биологию. Я просто подумал, что неплохо бы срубить несколько фунтов, предложив этот ценный документ всем зубрилам, которые еще не последовали моему примеру.
Восемь ботанов выложили по три фунта с носа и продемонстрировали столь высокий уровень знаний, что мы с учителем биологии могли искренне ими гордиться, и все было бы замечательно, если бы не один долбарь, который взял и всех заложил. Директор устроил членам «клуба стопроцентников» допрос с пристрастием, и трое из восьми указали на меня как на источник своих феноменальных познаний.
По правилам, за этот маленький фокус меня полагалось исключить из школы, но поскольку директор и иже с ним так и не смогли взять в толк, каким образом я получил доступ к экзаменационным заданиям (они попросту отказывались верить, что кто-то сумел проникнуть в здание школы, в запертый кабинет, открыть запертый сейф, а на обратном пути все аккуратно за собой закрыть), я отделался двухнедельным отстранением от учебы и задержкой в классе после уроков еще в течение месяца.
Тогда это считалось достаточно суровым наказанием, особенно для тощего четырнадцатилетнего заморыша, но я перенес его легко, потому что в итоге выходка обернулась для меня немалой пользой. Я даже не говорю о двадцати четырех фунтах, а имею в виду свою популярность, дурную славу, которая с тех пор тянулась за мной шлейфом. «Скандал с биологией» стал моей визитной карточкой, и мой рейтинг в среде однокашников взлетел ввысь, как ракета.
Кроме того, зубрилам не засчитали злосчастные экзаменационные оценки; им пришлось таскаться в школу целое лето и пересдавать биологию — всем восьмерым, да еще девятой участнице «клуба стопроцентников», которая заработала свои сто баллов абсолютно честно и самостоятельно (во второй раз она, кажется, набрала семьдесят семь процентов — в принципе, нормально, хоть и не фонтан). Так что, да, оно того стоило. Безусловно стоило, и еще как!
— Скажем иначе. — Шарпей резко прервал мои счастливые воспоминания. — Если бы мистер Мэттьюз украл шесть миллионов фунтов, которые ждали бы его по выходе из тюрьмы, оправдан ли его риск в этом случае?
Мы дружно зашевелили мозгами. Шесть лимонов за пять с половиной лет? Каждый год стоит почти миллион, причем не надо напрягаться, сиди себе, жди заветного дня и — хоп! — ты богач. Удачная сделка. С другой стороны, человеку, который спер шесть миллионов, дали бы не пять с половиной лет тюряги, а что-то в районе двадцатки, ведь так?
Я поднял руку и озвучил свои сомнения.
— Вы правы, мистер Банстед, — кивнул Шарпей. — Скорее всего, срок составил бы не менее двадцати лет, но суд мог бы кое-что скостить, если бы преступник вернул украденное, или же полиция установила бы за ним слежку после выхода на свободу и так или иначе обнаружила бы эти деньги.
— По-моему, сэр, шесть миллионов даже за двадцать лет — вполне неплохо, — робко высказался Трамвай.
— Нет, — резко возразил Шарпей. — Награда совершенно не покрывает риск. Украсть наличные намного сложней, чем вы себе представляете. Даже если вы спрячете добычу в бронированный бункер и закопаете где-нибудь в Швейцарских Альпах, после вашего освобождения эти денежки не будут стоить даже бумаги, на которой напечатаны.
— Но шесть лимонов есть шесть лимонов, сэр, — не согласился Четырехглазый.
— Отнюдь. Это пшик, и не более. Ладно, не берем в расчет инфляцию, серийные номера, меченые купюры и «куклы»; деньги не будут стоить ни-чер-та, потому что раз в несколько лет Банк Англии меняет дизайн банкнот. Вам достанется чемодан устаревших бумажек, которые у вас не примут даже на передаче «Антикварные гастроли».
Н-да, надо признать, в словах Шарпея был определенный смысл. Сам я как-то до этого не додумался.
— Даже через пять лет половина этих денег выйдет из обращения, поэтому я снова задаю вопрос: оправдан ли риск?
— Да, сэр, если бы удалось скрыться с деньгами, — сказал Крыса, а Шарпей в ответ выразительно постучал по доске, напоминая нам то, что мы уже успели забыть: каждого преступника ждет тюрьма.
— Иными словами, не хочешь сесть — не надо лезть, — перефразировал Шарпей. — Эту поговорку знают уголовники всего мира, и каждый уважающий себя преступник, если у него есть голова на плечах, всегда оценивает степень риска так же, как сегодня это учимся делать мы с вами. У нас это называется просто: принцип Гафина.
— Что такое принцип Гафина? — перебил Крыса именно в тот момент, когда Шарпей открыл рот, чтобы дать объяснение.
— Еще раз встрянете, мистер Макфарлан, и получите в зубы, ясно?
Крыса смущенно опустил руку и вопросительно посмотрел на меня. Мне прямо-таки не терпелось увидеть, как он схлопочет тумак, и я быстренько написал Шпале записочку, предложив поставить фунт на то, что это случится до конца урока. Шпала охотно согласился.
— Чтобы наглядно продемонстрировать принцип Гафина, запишите, пожалуйста, ключевые цифры. Четыреста восемьдесят пять фунтов округляем до пятисот, — сказал Шарпей и записал число на доске. — Мэттьюза обвинили в пяти грабежах, будем считать, что с каждого дела он уносил по пять сотен, и отсидел пять с половиной лет, которые мы уменьшим до пяти — видите, у нас все пятерки. В году пятьдесят две недели, сделаем из них пятьдесят, в неделе — семь дней, значит, посчитаем, как десять.
Все ученики, как один, недоуменно поглядели на Шарпея, который сказал, что последняя фраза была шуткой.
— Про год или про неделю? — спросил Крыса и тут же получил причитающуюся ему зуботычину.
Шпала выругался себе под нос и перебросил мне на стол монету. Блеск.
— Используя округленные цифры, прикиньте, сколько денег причитается Мэттьюзу за каждую неделю, проведенную за решеткой. Грубо говоря, если он украл пятьдесят фунтов и просидел пятьдесят недель, сколько получит в неделю? Ну, кто решит задачу?
