Поразмыслив немного над ситуацией, Максим решил, что должен прежде всего посоветоваться с Олегом и вообще сам позаботиться о себе. Для этого должен был развязать себе руки, — суровый регламент работы на РС сковывал его. Он пошел к Кочмару и попросил недельный отпуск.
— Зачем вам, пан Максим? — искренне удивился тот. — Через месяц идете в оплачиваемый...
Рутковский догадывался, что Кочмару известно о его встрече с Лодзеном. Пан Роман в последнее время обращался с ним как с равным и угостил даже однажды в буфете рюмкой коньяка: жест, совсем не свойственный шефу. Потому и отделался туманным объяснением: мол, у него некоторые дела личного характера, он разговаривал уже с полковником и тот порекомендовал обратиться непосредственно к пану Роману. С другим Кочмар и не разговаривал бы — сразу выгнал бы из кабинета, а Рутковскому дал-таки недельный отпуск, решив, что, наверное, Максим просто темнит, отпуск согласован с Лодзеном и Рутковский в крайнем случае добьется своего, игнорируя его. Этого же Кочмар допустить не мог — кому хочется, чтобы начальство плохо думало о тебе?
Рутковский позвонил из телефонной будки Олегу, договорился о срочной встрече и поехал за город.
Белый «пежо» опоздал всего минуты на три-четыре, проехал не останавливаясь и свернул в молодой лес. Максим подождал еще пять минут и, удостоверившись, что за машиной Олега никто не следит, дважды коротко нажал на клаксон. Олег не торопился. Максим собрался повторить сигнал, но услышал шорох в посадках слева, совсем не там, откуда ждал Олега. Тот решил сделать крюк — миновал открытые места и подошел сосняком.
В лесу было душно. Олег с удовольствием опорожнил из горлышка полбутылки минеральной воды и растянулся на коврике возле Рутковского. Лежал навзничь, так же как до этого Максим, всматриваясь в небо, слушал шум сосен и, кажется, совсем не вникал в рассказ Максима. Потом сел, обнял колени руками, подумал немного и сказал совсем не то, что ожидал услышать Рутковский:
— Плохие дела, и не нравится все это мне.
— А не преувеличиваешь?
— Этот Щупак — просто бандит, и логика у него бандитская. Трудно что-либо предвидеть.
— Я же говорил: мою судьбу собирается решать Стефания...
— Думаешь, это лучше?
— Ну у нас же какие-то отношения!
— Тогда сделаем вот что: завтра уедешь за границу. Я проинформирую Центр, подождем, что там решат. Возможно, твоя миссия закончена.
— Это почему же?
— Лодзен от тебя отказался. Понимаешь, отказался с легким сердцем и будет рад, если что-то случится. Исчезнет лишний свидетель. Тебе известно, что он положил в карман более десяти тысяч за списки, а главное, ты знаешь о бандеровских сокровищах. Для чего ему такой информированный подчиненный?
— Совсем ни для чего, — согласился Максим.
— Дальше. Допустим, все обойдется, Щупак и Луцкая смирятся с поражением и не тронут тебя. Пройдет месяц, два, самое большее три, и Лодзену станет известно, что его ожидания напрасны: игра со списками проиграна. А они побывали в твоих руках...
— Я думал над этим, — кивнул Рутковский. — Полковник будет искать виновных, и я стану первым.
— А если ты так хорошо все понимаешь, собирай вещи и беги из Мюнхена. Завтра или послезавтра должен быть за рубежом. Вот тебе адрес пансионата. Я найду тебя.
Рутковский со злостью сломал сосновую веточку.
— Жаль, — сказал. — Жаль бросать здесь все. Такая хорошая работа, сидеть бы и сидеть.
— Угу, — кивнул Олег, — ты прав, и может быть, в Центре что-нибудь придумают. Но и так сделал много. Секретные документы «Свободы» — они знаешь какие ценные? А списки Лакуты?
— У меня такое чувство, что только начал. Как на первом курсе института.
— Кстати, — спросил Олег, — «техника» здесь?
— Конечно.
— Давай сюда.
Рутковский достал «дипломат» с микрофотоаппаратурой, микрофоном и копировальным прибором.
— Ну будь, — поднялся Олег. — У меня еще хлопот... А ты сегодня не ночуй дома. Завтра утром собери вещи и уезжай. Отдыхай, пока тебя не найдут.
Он исчез в сосняке, будто растворился в нем, и минут через десять белый «пежо», переваливаясь на выбоинах лесной дороги, скрылся за деревьями.
Максим вернулся в Мюнхен, когда смеркалось. Сначала хотел переночевать в гостинице, но передумал и поехал к Сенишиным. Иванна всегда рада ему, а Юрия не было дома, ей одной грустно, и они вместе как-то проведут вечер у телевизора или можно сходить в кино.
Иванна сразу поняла, что у Максима неспокойно на душе, но молчала. Он тоже молчал, наконец молчание стало тяготить их: Максим сослался на усталость и пошел спать. Заснул на удивление быстро, и спалось ему легко, без снов. Проснулся, когда солнце заглядывало в комнату, наверно, солнечные трепетные зайчики и разбудили его. Максим быстро оделся и сбежал вниз, где Иванна жарила яичницу. Она разбила чуть ли не десяток яиц. Рутковский удивился, зачем так много, и Иванна объяснила, что звонила Стефания, она скоро приедет.
Луцкая приехала на такси — одетая в темную кофточку и спортивные брюки, будто собиралась в дорогу. Объяснила, что ее машина поломалась: вопросительно посмотрела на Рутковского, наверно, знала что-то, и оказалось, точно знала, так как спросила с места в карьер:
— Куда собираешься?
Максим пожал плечами, ответил не очень конкретно:
— Так... никуда...
Луцкая объяснила свою осведомленность:
— Вчера я звонила Кате Кубиевич, и она сказала, что ты взял недельный отпуск.
— Устал.
Смерила ироническим взглядом:
— Как раз по тебе видно...
Вести разговор в таком ключе Максиму не хотелось, ничего не ответил — слава богу, Иванна позвала завтракать.
Воспользовавшись тем, что Иванна пошла на кухню за кофе, Стефа спросила:
— Что собираешься делать?
Максим только повел плечами. Вероятно, эта неопределенность устраивала Стефанию, так как она предложила:
— Отвези меня к нашему ручью.
Она не попросила, а чуть не приказала. Честно говоря, такой тон не понравился Рутковскому, он хотел сразу же отказать, но подумал, что это последний каприз Стефании, и согласился.
Ехали по городу молча, курили и молчали. Максим искоса поглядывал на девушку. Стефа немного откинула сиденье и полулежала, касаясь щекой подголовника: отвернулась от Максима, может быть, боялась взглядом или неосторожным движением выдать себя, а может быть, просто устала и отдыхала...
Рутковский молчал, молчала и Стефания. Так и доехали до ручья.
Рутковский поставил машину на обычное место — на полянке под большим тополем, откуда до речки вела извилистая тропка, она вилась между кустами ежевики и дикой малины, и Стефания любила, обдирая руки, залезать в самую гущу и лакомиться мелкими, но удивительно вкусными ягодами. Она выпрыгнула из машины и побежала не оглядываясь к воде, туда, где они разводили костер и жарили форель, когда рыбацкое счастье улыбалось Максиму.
Рутковский запер машину и побежал за Стефой — она стояла и смотрела, как он спускается тропкой, и в ее глазах Максим увидел не то укор, не то вызов. Он остановился рядом, Стефа схватила его за руку и потянула по тропинке вдоль ручья — выше по течению, где когда-то они набрели на большие валуны, отшлифованные водой.
Стефания опустилась на валун, спросила:
— Для чего ты взял отпуск?
— Дела... — ответил он многозначительно.
— Для выполнения служебных дел едут в командировку, и не за свой счет.
— Бывают исключения.
— Куда, если не секрет?
Рутковский развел руками:
— Еще сам не знаю.
— Из-за списков Лакуты?
— Нет, — ответил уверенно, — совсем другое дело.
— Когда вернешься?
— Думаю, через неделю.
— Я буду ждать.
Стефания набрала воды в обе ладони, глотнула, взглянула на Максима искоса и брызнула в него остатками.
— Какой-то ты сегодня чудной, — сказала она.
— Сама говорила: надо мной тяготеет гнев Щупака.
— Все это вышло как-то не так, — вздохнула, — и мне жаль, что ты влез в это дело.
