Подумав, надворный советник сочинил одну идею. Вечером можно попробовать. А сейчас надо идти в сыскное, теребить Асланова. Пока Лыков изучал банковскую версию смерти оценщика, тот прорабатывал уголовную. С момента обнаружения трупа прошли уже сутки. Есть ли новости?
Надворный советник явился на Большую Житомирскую. Ни Асланова, ни Желязовского на месте не оказалось. В столе личного задержания сидел и что-то писал мужчина средних лет с приятным лицом. Увидев начальство, он поднялся и вытянулся:
— Здравия желаю, ваше высокоблагородие.
Лыков покосился на его бумагу — это был протокол обыска. Он догадался, кто перед ним.
— Здравствуйте, господин Красовский. Хотел с вами познакомиться, и вот… Очень кстати.
Красовский был вторым околоточным надзирателем сыскного отделения. Вчера, во время знакомства с кадром, он отсутствовал. Идея, что придумал Алексей Николаевич в номере, в том и заключалась, чтобы изучить журнал приводов. И сравнить, кто из двух надзирателей больше поймал воров. Почему-то ему казалось, что Асланов с его внешностью абрека не чист в этом вопросе. Спиридон Федорович напоминал Мойсеенко из МСП[14]. Тот был успешный и ловкий сыщик, но притом потатчик фартовых. Неужели хищный профиль татарина так смутил питерца? Плохо, плохо судить о человеке по его внешности…
— Я Лыков Алексей Николаевич, — протянул руку сыщик. — А вас звать Николай Александрович, правильно помню?
— Правильно.
— Я здесь из-за письма некоего Афонасопуло. Начальство должно было вам пояснить.
— В общих чертах пояснило.
— Мне помогает Спиридон Федорович.
Красовский молча кивнул.
— Скажите, Николай Александрович, могу я в случае необходимости обращаться к вам за справкой или советом? Не афишируя нашего общения.
Надзиратель не спешил с ответом. Он разглядывал питерца так, словно делал ему оценку. Пытался понять, куда клонит приезжий и можно ли ему доверять. Лыков ждал. Опытный человек по каким-то ему одному понятным приметам судит о людях. Как решит, так и пойдет у них дело. Или не пойдет.
— А в чем могут заключаться мои советы? — заговорил наконец Красовский. — В знании города и его преступной среды? Но это же знает и Асланов.
— Да. Но я хочу выслушать разные точки зрения, а не одну. Вот к примеру, все убеждают меня, что никакого домостроительного кризиса в Киеве сейчас нет. А мне кажется, что он есть.
Тут в комнату зашел городовой и стал прислушиваться к разговору. Красовский сразу изменился, принял подобострастный вид и отчеканил:
— Всегда готов к услугам вашему высокоблагородию.
Но при этом усмехнулся одними глазами и покосился на вошедшего.
— Благодарю, — ответил Лыков и вернулся в приемную. Сыщик понял, что они с Красовским договорились.
В приемной кстати обнаружился Асланов.
— Ба, Алексей Николаевич! А я за вами в гостиницу послал. Вы почему съехали с явки? Не понравилось?
— Да, шумно там и все на виду. Неудачное вы место выбрали для конспиративной квартиры.
— Зачем же вам деньги тратить?
— Приказ о моей командировке подписан министром. Значит, мне полагаются двойные прогоны. Да за одну только разницу между ними и настоящей ценой билетов я могу жить у Гладынюка до Рождества.
Тут надворный советник заметил, что Асланов очень возбужден. Щеки горят, мощные плечи ходят ходуном.
— Где вас так завели, Спиридон Федорович?
Вдруг вбежал пристав и подхватил разговор:
— Это он у нас опять отличился. Задержал в одиночку троих воров!
— Расскажите подробности.
— У нас две недели крали проволоку со столбов городской железной дороги. Каждую ночь саженей по двадцать-тридцать резали и уносили. И никак поймать их не могли. Спиридону это надоело, и он отправился в засаду…
— А почему один-то? — перебил Лыков.
— Так незаметнее, — пояснил надзиратель. — Толпу они бы увидели. Сигнальщиков выставили, следили, нет ли чужих. Я из подворотни наблюдал.
— Это на Бибиковском бульваре было, — продолжил рассказ Желязовский. — Еще на Кадетском шоссе хищничали, они же. Ну, Спиридон их и накрыл с поличным.
— Прямо там, на бульваре?
— Нет, — осклабился надзиратель. — На бульваре их бы любой дурак задержал. А надо же выяснить, кто покупщик. Я проследил за ними до самой Нижней Соломенки. Вижу, они проволоку срезали и туда тащат, волоком. Иду следом, глаз не мозолю. В Кадетской роще чуть их не потерял. Но дошли. Я уж на полпути понял, куда они меня ведут.
— Куда?
— Есть там такой Иона Лещ, держит железную лавку. А сам пассер[15], давно у нас на подозрении. Точно! К нему и пришли.
— И что же вы один в этот притон полезли? Почему подмогу не вызвали?
— Да уж очень все сошлось. Тут и воры, и проволока, и покупщик налицо. Пока я подмогу искал, они бы разбежались. Ну и ввалился.
— Неужели сдались без боя?
— Куда там, — махнул рукой Асланов. — За ножи схватились. Пришлось их в тесто замесить.
— В одиночку троих? — поразился надворный советник.
— Лещ сразу под стол залез, он не боец. А двое, что проволоку резали, сдаться не пожелали. Вот, взгляните.
И надзиратель показал борт сюртука. Он был распорот ножом, наружу торчала подкладка.
— Руку я ему сломал, чтобы больше на полицию не бросался. А второму челюсть своротил.
— Уж не в первый раз Спиридон отличается, — вставил Северин Янович. — Я вошел к полицмейстеру с ходатайством о награде. Лучший в отделении.
— Нет слов, — уважительно сказал питерец. — Видно сокола по полету. А про мое дело не забыли, Спиридон Федорович? Или вам не до него было?
— Насчет Афонасопуло? Нет, не забыл. Я его товарища нашел, который за комиссионные клиентов приводил.
— Клиентов?
— Да, тех, кто хотел банк обмишурить.
— Вот это любопытно, — обрадовался сыщик. — Кто он? Как мне с ним побеседовать?
— Сейчас. Уф! Извините, Алексей Николаевич, никак не отойду. Давно на меня с ножами не кидались…
Асланов поежился, по его сильному телу словно прошла судорога. А потом он привычно ухмыльнулся:
— Фамилия у комиссионера смешная — Финкель-Князин-Победоносцев.
— Что, тройная?
— Ага.
— Встречал я раз человека с тройной фамилией, но то был Голенищев-Кутузов-Толстой. А тут какой-то Финкель. Не жирно ему? Кто он?
— Надзиратель в Первом реальном училище, это на Трехсвятительской. Еще он… как уж там? Ктитор. И учитель пения.
— То есть мелкая сошка?
— Мельче некуда.
— Поедем к нему.
— Зачем? Он сам сюда придет к четырем часам, как уроки закончатся.
— Очень хорошо. Мне еще с одним человеком надо поговорить.
— С Гершко Кутиком? — снова ухмыльнулся надзиратель. — А этого я вызвал на пять.
— Да вы опасный человек, Спиридон Федорович. Мысли читаете.
— Сыщик сыщика завсегда поймет. Еще, помните, вы мне поручали агентуру пошевелить?
— Помню. Что, есть новости?
— Кое-что удалось выяснить. Давайте ближе к ночи съездим в один притон — там мой человек за порядком смотрит. Он с никольскими бандами хорошо знаком, должен просветить.
Лыков приступил к допросам свидетелей. Сперва он поговорил с обладателем тройной фамилии. Маленький напыщенный человек начал с истории своего рода. По его словам выходило, что Финкель-Князин-Победоносцевы чуть ли не родня австрийскому императору. Питерец недолго слушал эти сказки. Он перебил ктитора и велел рассказать про Афонасопуло.
— А чего говорить-то? Ну, игрок он и есть игрок. Карты любил, а еще ипподром.
— Ипподром?
— Да, в Печерске на Эспланадной площади. В главной беседке принимаются взаимные заклады[16]. Десять рублей билет.
— И как играл ваш приятель? Везло ему или наоборот?
— В последний-то раз повезло, — сообщил ктитор. — Перед тем как ему пропасть, Платон Иванович три тыщи сорвал.
— И что же, он с этим выигрышем в Никольскую слободу поплыл, в «Венецию»?
— Этого я достоверно не знаю. Мог в «Венецию», в картишки пробросить. А мог и снова на ипподром. Он, когда ему везло, упорный делался. Играл до потери сознания, да.
Лыков покосился на Асланова. Тот незаметно кивнул ему: понятно, выясним. Новость была важной. Если оценщик шлялся по злачным местам при деньгах, его могли приткнуть не в Никольской слободе, а в самом Киеве. Тогда это уже другой расклад.
— Вы на скачках вместе бывали? — продолжил допрос надворный советник.
— Когда как.
— Что там делал Афонасопуло? С кем общался, имел ли знакомства среди жокеев? Куда потом шел?
— Если проигрывал, то сразу домой, на Лабораторную. А если удача ему, то к женщине.
— К женщине? — хором спросили сыщики. — К какой?
— Не знаю, — открестился Победоносцев. — Дважды только такое и случалось. Мы вместе спускались на Бессарабку по «собачьей тропе». А внизу расходились. Я шел налево, к себе на Жандармскую. А Платон Иванович сворачивал в Рогнединскую. Где-то там его пассия живет. Он говорил — вдова.
