— А-а, это такие тёти, у которых в животе всё перебурчилось.
И тут же другой вопрос про отпущение грехов. Тут уж я попотел. Попробуй-ка объясни ребёнку, что такое грех, исповедь, духовник…
Она терпеливо выслушала.
— Пап, а теперь юридические консультации?
И опять горела поздняя лампа — только без Петельникова, который после обыска ринулся по адресам знакомых этой женщины. Рябинин смотрел в её лицо прищуренными и злыми глазами, стараясь этой злости не выказывать, да и понять стараясь, откуда она, злость-то, которой у следователя не должно быть даже к убийце. Злость из-за ребёнка — не нашли его в квартире… И Рябинину хотелось не допрос вести, а оглушить её криком: «Где девочка? Где?»
— Ваша фамилия, имя, отчество?
— Дыкина Валентина Петровна.
— Год рождения?
— Тридцать четыре мне.
— Образование.
— Восемь.
— Кем работаете?
— Кладовщицей.
— Судимы?
— Нет.
В белом плаще, скуластая, крупные зубы, серьги… Всё по сну. Нет, не всё. Губы не тонкие. Но сейчас они броско накрашены, а без помады могли сойти и за узкие. Хорошая фигура, сильное тело — в кабинетике медленно устанавливался запах духов с лёгким привнесением женского пота, ничуть не портящего запаха духов. Тёмные глаза смотрят неотводимо. Это с чего же?
Любой допрос требует обстоятельности. Да ведь придёшь к человеку по делу и то начинаешь с погоды. Поэтому Рябинин говорил с воришкой сперва о его жизни, с хулиганом — о его детстве, с убийцей — о его родителях… Ну а с чего начинать допрос женщины, укравшей ребёнка? С любви, с мужчины, с её здоровья?
— Ваше семейное положение?
— Одинокая.
— Замужем были?
Она улыбнулась — видимо, она считала, что улыбнулась. Её лицо, почти круглое, странным образом заострилось и на миг как бы всё ушло в редкие и крупные зубы. Так бы ухмыльнулась щука, умей она ухмыляться. И Рябинин понял — была замужем.
— Ну, была.
— Неудачно?
— Неужели удачно? Придёт ночью пьяный и пересыпает брань сплошной нецензурщиной. А то заявит: «Всех ночью перережу». Не знаешь, как его и понимать.
— Развелись?
— Милиция развела.
— Почему милиция?
— Прихожу домой, а вещей нет. Следователь протоколы снимает, обокрали нас. Якобы. Муженёк все вещи увёз к приятелю, чтобы по суду со мной не делиться. И сам вызвал милицию.
— Так… Детей не было? — спросил Рябинин, вглядываясь в её лицо.
— Какие дети от пьяницы? — спокойно ответила она.
— Давно развелись?
— Лет десять…
— Больше в брак не вступали?
— Я эта… неудачница.
И он потерялся, следя за убегающей мыслью…
…Удачник и неудачник. Значит, поймал удачу или упустил. Но разве жизнь и счастье меряются удачей?..
Допрос требует обстоятельности. Можно не спешить, когда говоришь с вором, грабителем, хулиганом… Даже с убийцей, ибо потерпевшему уже не помочь. Но сейчас Рябинину чудилось, что за её стулом, за её фигурой, за её лицом тает и никак не может растаять туманный образ матери девочки. Не мог он быть обстоятельным. Да и она вроде бы разговорчива.
— Теперь рассказывайте, — покладисто предложил он.
— О чём?
— А вы не знаете?
— Не знаю.
— Рассказывайте о том, за что вас задержали.
— С точки зрения закона такое нарушение неправильно.
— Как?
— За что задержали-то?
Не знает, почему задержана… Но взгляд неотводим и готов к обороне — взгляд ждёт вопросов. А ведь она должна бы ждать извинений, коли задержана ни за что.
— Валентина Петровна, что вы делали вечером третьего сентября?
— Не знаю, — сразу ответила она.
— Почему же не знаете?
— Да не помню.
— Я вижу, вы и не пытаетесь вспомнить.
— Чего пытаться… Память-то не бухгалтерская.
Рябинин вдруг заметил, что он придерживает очки, словно они, заряженные нетерпением, могут улететь с его лица. Но полетели не очки — полетели те вопросы, которые он берёг на конец допроса, на крайний случай.
— Значит, вы не знаете, почему задержаны?
— Откуда же?
— А почему вы побежали от инспекторов?
— Побежишь… Два парня да девка, похожи на шайку.
— А зачем вы купили куклу?
— На сервант посадить, красиво.
— А зачем вы храните в холодильнике разное детское питание?
— Сама ем, оно натуральное.
Его припасённые вопросы кончились. Она ответила наивно и неубедительно. У Рябинина имелись десятки других хитрых вопросов, приёмов и ловушек, но что-то мешало их задать и применить. Похищенная девочка… Преступление было настолько бесчеловечным, что все эти психологические ловушки казались ему мелкими и неуместными.
— Где девочка? — негромко спросил он, не отрывая пальцев от дужки очков.
— Какая девочка? — спросила и она, стараясь произнести слова повеселее.
— Неужели вы думаете, что ребёнка можно спрятать?
— Чего мне думать-то…
— Вот что я сделаю, — сказал он с тихим жаром. — Сведу вас с матерью. Чтобы глаза в глаза.
— А я не боюсь! — вдруг крикнула она, разъедая его неотводимым взглядом.
И Рябинин в её голосе, в этих тёмных глазах, в крепких скулах увидел столько силы, что понял — она не признáется.
Меж ними вклинился телефонный звонок. Нервной до дрожи рукой снял он трубку:
— Да…
— Она у тебя? — спросил Петельников.
— Да.
— Её муж давно на Севере.
— Да.
— Мы нашли сожителя с машиной.
— Да.
— Ребёнка у него нет, и он ничего не знает.
— Да.
— Она не признаётся?
— Да.
— Значит, доказательств веских нет?
— Да..
— Но ведь она украла!
— Да.
— Ты её арестуешь?
— Нет.
— Отпустишь?
— Да.
Из дневника следователя.
Бывает, что вечерами я читаю Иринке вслух. Она любит — приткнётся где-нибудь рядом в самой неудобной позе и затихает. И слушает, не пропуская ни единого слова.
Стараюсь читать классику. Сегодня взялся за «Дубровского». Иринка слушала молча, насупившись, не выказывая никаких эмоций. Но вот мы дошли до того, как Дубровский пригласил Машу на свиданье.
— И она пойдёт? — изумилась Иринка.
— А почему бы не пойти?
— Он же ограбит!
Лето спохватилось, словно кого-то недогрело — в середине сентября, после ветров, дождей и холодов вдруг опустило на город двадцатиградусную дымку.
Петельников распахнул окно, скинул пиджак, расшатал узел галстука и неопределённо прошёлся по кабинету. Он ждал сожителя Дыкиной, с которым вчера из-за позднего времени поговорил кратко.
Взгляд, обежав заоконные просторы, притянулся к сейфу. Пока инспектор работал по делу, бумаги копились: жалобы, ответы учреждений, письма, копии приказов… Он взял пространное заявление с резолюцией начальника уголовного розыска и стал читать, сразу запутавшись в женском почерке, женских чувствах и женской логике…
Значит, так. Гражданка Цвелодубова жаловалась. На её день рождения пришёл свёкор с вазой, Николай с Марией, тётя Тася, а деверь Илья обиделся. Деверь — это кто же? И почему он обиделся?
Последние дни он замечал в себе некоторую странность. Чаще всего дома, чаще всего вечером. Его охватывало подозрительное состояние, ни на что не похожее. Нет, похожее — на скуку. Пожалуй, на ожидание чего-то или кого-то. Вернее, на то чувство, которое остаётся на вокзале после проводов. Или после утраты близкого человека. Но инспектор не скучал — когда? Никого не ждал, не провожал и не хоронил. Может быть, это возрастное: как перевалит за тридцать пять, так и не по себе?
Петельников разгладил тетрадочные листки и принялся читать заявление гражданки Цвелодубовой сначала.
Значит, так. На её день рождения пришли свёкор с вазой, Николай с Марией и тётя Тася. А деверь Илья обиделся. Ага, обиделся на Валю. Откуда взялась Валя? Ага, свёкор пришёл не с вазой, а с Валей. А нужно было наоборот: прийти с вазой, а не с Валей. Вот деверь и обиделся. Чего же хочет Цвелодубова?
Мещанская чепуха. И на это уходили человеческие жизни. Он вспомнил свою однокомнатную квартиру…
Инспектор почему-то вспомнил свою однокомнатную квартиру, только что им лично отремонтированную: деревянные панели, притушенные светильники, белая тахта, хрустальный бар, хорошие книги, стереофоническая музыка… Теперь не стыдно и человеку зайти. У него бывал Рябинин, с которым они долго и сложно беседовали. Бывали инспектора уголовного розыска, много курившие во вред себе и квартире и обсуждавшие, как лучше взять Мишку-Кибера или как поставить на путь истинный Верку-Тынду. Приходили и женщины — иногда, редко…
Петельникова вдруг поразило странное желание, павшее на него ниоткуда и неожиданно, как дурь. Чепуха, мещанская чепуха с деверями и золовками… Этой чепухи ему и захотелось в своей квартире, похожей на гостиничный номер-люкс. Ну, без свёкров и золовок, без этой Вали-вазы и обидчивого деверя Ильи. А просто чепухи, нелогичности, мелочи, может даже лёгкой глупости…
