— Ребята, немедленно кыш из этого дома, — строго приказал Петельников.
Они пропали, топая за стенкой по доскам, — убегали. Через этот пролом инспектор полез во вторую комнату. Он вздохнул, снял пиджак и начал разгребать кучу деревянных обрубков с налипшими шлепками цемента, как грибы-паразиты на старой берёзе. Тут хорошо мог затеряться нож, и не отыщешь, пока не переставишь каждую колобашку. Петельников работал и думал, что сегодня заниматься гантелями ни к чему.
В следующей комнате громоздился кирпич, а подальше, на лестничной площадке, лежало битое стекло, пополам со стружкой. Нож можно сунуть и в стружку, и в трубу, и под кирпич…
— Дядя, а вы кого ищете?
Теперь ребята заглядывали в окно. Пухлый держался за второго, худенького и длинноватого, которого наверняка, как и Петельникова в своё время, прозвали «шкелетом».
— Кыш! — крикнул инспектор на весь дом.
Ребята исчезли.
Он взял брезентовые рукавицы и начал разгребать стекло, вылавливая в стружках колющие углы, кривые серпы и обоюдоострые бритвы. С потолка на галстук упала извёстка. Инспектор хотел её смахнуть, но передумал — к концу дня ещё и не то упадёт.
— Дядя, а вы кого ищете?
Они опять торчали в окне. Удивительно нахальные дети пошли в век научно-технической революции.
— Я вам что сказал?! — рыкнул инспектор.
Но теперь ребята не убежали. Только кругленький покраснел от рыка, а «шкелет» стал чуть заметно заикаться.
— Дядя… вы не ножик… ищете?
— И перчатку… И фотографию? — добавил круглый и пухлый.
Петельников замер на чурбаке: такое оцепенение его схватывало в детстве, когда видел на цветке бабочку и не мог шевельнуться, боясь спугнуть.
— Братцы, — хрипло-воркующим голосом сказал инспектор, — лезьте сюда.
Ребята только этого и ждали. Они вмиг перевалили через подоконник, но к Петельникову подошли осторожно, памятуя о его рыке.
— Так какой ножичек, братцы?
— Острый, — сообщил «шкелет».
— Фотография неинтересная, — разъяснил пухленький, — обыкновенная тётка.
— А где всё это?
Мальчишки опять слазили через окно на улицу и вернулись с небольшим свёртком. Петельников развернул газету и проглотил нетерпеливый нервный ком: там лежала самодельная финка с наборной ручкой, чёрные поношенные трикотажные перчатки и фотография женщины — Померанцевой.
— Где взяли?
— А там.
Они повели на четвёртый этаж и показали уголок, где всё это лежало, придавленное парой кирпичей.
Теперь ясней ясного: финкой ударял; перчатки — чтобы не «наследить»; а по фотографии определил жертву. После удара взбежал наверх и отсиделся. Вещественные доказательства спрятал в доме — вдруг на улице обыщут? Получалось, что преступник не знал потерпевшей.
— Вы молодцы, — сообщил инспектор ребятам. — Какая растёт молодёжь в век научно-технической революции, а? Значки собираете?
— Собираем, — разом ответили ребята.
— А где находится милиция, знаете?
— Знаем.
— Завтра приходите в восьмой кабинет. Получите такие милицейские значки, что все ребята распухнут от зависти. И ещё покажу овчарок, настоящих, которые ловят бандитов.
Обрадованные ребята ушли тем же путём — через окно. Петельников достал полиэтиленовый мешочек и упаковал перчатки — от них чем-то пахло.
Через полчаса инспектор был у следователя. Тот задрожавшими руками извлёк лупу и начал разглядывать вещественные доказательства. Он шмыгал носом, поддёргивал очки, бурчал, словно требовал, чтобы вещи заговорили.
— На такие находки я не надеялся, — сказал Рябинин.
Петельников довольно улыбнулся, но тут же притушил улыбку — если бы не ребята, копался бы в доме несколько дней.
— Чем это пахнет? — спросил Рябинин, протягивая перчатки.
Петельников обнюхал ещё раз. Запах показался знакомым.
— Пожалуй, резиновым клеем, — предположил он.
— Резиной, — согласился Рябинин. — Но заметь, перчатки трикотажные.
Следователь повернулся к окну. Петельников молча курил, глядя на улицу поверх его головы. Сейчас они думали, как думает хорошая хозяйка над большой суммой денег, которую надо истратить с максимальной пользой. У них в руках оказались ценные доказательства — теперь из них предстояло извлечь всё, что только можно. Эксперты об этих предметах сообщат уйму интересных вещей. Одорологи дали бы заключение, что перчатки носил именно этот человек… Физики установили бы, что финка сделана из того металла, которым пользуются на заводе, где работает этот человек… Химики бы сказали наверняка, что ботинки имеют частицы именно того цемента, которым пользуются рабочие в этом доме. Биохимики бы заключили, что бурое невзрачное пятнышко на пиджаке этого человека является кровью и она принадлежит только потерпевшей, и никому больше. Доказательства теперь были. Не было этого человека.
— Значит, он её не знает.
— Значит, ему она не нужна, — подтвердил Петельников.
— Выходит, сделано в интересах кого-то.
— Выходит, сделано знакомым или приятелем.
— Нет, — сказал Рябинин, замотав головой, — приятель бы её знал в лицо. Потом, если этот человек не может убить своими руками, то и приятель этого делать не будет.
— Получается, что убийца нанят.
— Получается, — согласился Рябинин.
— Но у обеих потерпевших есть только один человек, с которым они соприкасались.
— Добавь, соприкасались независимо друг от друга, — уточнил Рябинин.
— И чем-то ему обе мешали. Это Померанцев, — решил Петельников.
— Похоже, — согласился Рябинин, — но без исполнителя его не расколешь.
Он опять уставился на финку, медленно втягивая воздух, — резиной пахло даже издали.
— Нормальный человек на это не пойдёт, — сказал Рябинин.
У них была не беседа. Они не говорили друг с другом, а бросали в воздух мысли, как мальчишки бросают камешки — кто лучше и дальше.
— Только отпетый.
— Отпетый — это какой?
— Который сидел раза два-три, — объяснил почему-то сейфу Петельников.
— И у которого нет денег.
— Значит, недавно вышел, пропился.
— Но он работал, начал работать, после колонии за ними милиция поглядывает.
— Почему это работает? — поинтересовался Петельников.
— Перчатки пахнут работой, — сообщил между прочим Рябинин.
— Перчатки пахнут резиной.
— Значит, его работа связана с резиной.
— Например, на автобазе вулканизирует камеры, — оживился Петельников. — Автобаз в городе навалом.
— Нет, не автобаза, — метрономил Рябинин. — В запахе совсем нет примеси бензина, чего в автопарках не избежать. Руки моют бензином. И другое: финка тоже отдаёт резиной, от перчаток так пропахнуть не могла. Он работает там, где дело имеют только с резиной.
— Такое место в городе одно — РТИ.
— Да, завод резинотехнических изделий, — согласился Рябинин.
— Кстати, им всегда требуется рабочая сила. Берут всяких.
— Итак, — заключил Рябинин, — этот человек судим, недавно освободился и работает на РТИ. — И добавил, улыбкой опережая инспекторскую иронию: — Он левша, курит, любит выпить, бывает нетрезвым на работе, очень нуждается в деньгах, даже не ходит обедать в столовую, имеет какую-то специальность по металлу, финку сделал недавно, сделал её сам, его имя или фамилия начинается на букву «С». Всё. Теперь можешь ухмыляться.
Петельников уже ухмылялся. Не то чтобы он не верил в дедукцию и анализ, а просто в глубине души относился к Шерлоку Холмсу, как к старомодному граммофону. Рябинин понимал его — в наш век вычислениям верили больше, чем мыслям человека. Ещё бы: на той неделе их знакомили с нейтронно-активационным анализом, который точно определял, с какого расстояния сделан выстрел, какой именно человек стрелял, сколько им выпущено пуль и какая по счёту поразила жертву.
— Могу доказать, — заявил Рябинин. — Разумеется, при каком-то коэффициенте вероятности. Финка сделана умело: очевидно, человек знаком с металлом, слесарь или токарь, мог получить специальность в колонии, но на РТИ работает с резиной. Левая перчатка сношена больше, чем правая, — левша. Клинок финки имеет левую заточку, значит, её делал тот же человек, левша. Зазоры в ноже чистые, незабитые, — сделана недавно. Перчатки имеют коричневые выжженные ямочки, это следы горящей сигареты. Их много, шесть опалин: вероятно, пьяным тычет в перчатки. Но перчатки рабочие, по городу в них не пойдёшь. Получается, что пьяным бывает на работе. В перчатках крошки хлеба, причём разной твёрдости и разного хлеба. На РТИ большая столовая. Видимо, в обеденный перерыв ест хлеб и в столовую не ходит. Возможно, выпивает и хлебом закусывает…
— Мог есть и в столовой, — перебил Петельников.
— Вряд ли. Там хлеб резаный, руки держат ложку-вилку, потом идёшь обратно — крошки с пальцев опадут или вообще не налипнут. Тут ломал хлеб руками, а потом их в перчатки.
