Из-за возни с прапорщиком он не заметил, как течение их оттянуло в сторону от тонущего катера. И людей уже не было видно. Разбушевавшаяся река поглотила людей и катер в свои черные глубины, надежно спрятав их на дне.
Стало страшно. Страшно оттого, что и он может так легко погибнуть, как все остальные, а хотелось жить. Хотелось, как никогда. Ведь теперь он свободен, и, если останется жить, все будут считать, что он вместе с другими зэками на дне сурового Енисея.
Пьянков отгребал от себя скрюченными ладонями воду и, казалось, не плыл, а полз по воде, вкладывая в каждое движение остатки сил. Он не оборачивался, не глядел назад, чтобы позабыть про страх. Он полз вперед, к берегу.
Когда до берега оставалось не более пяти метров, он почувствовал, что преодолеть это расстояние уже не в силах. Отмороженные ноги отяжелели так, будто кто-то тянул их вниз, в глубину. Пошевелить ими он не мог.
А крутая волна то поднимала его вверх, на самый гребень, то опускала вниз, с головой накрывая пенистой водой.
«Неужели я сдохну тут? Почему же меня не пристрелил этот чурка на катере?» – мельком подумал он, ясно сознавая, что без посторонней помощи ни за что не выберется на берег.
Пьянкову вдруг показалось, будто кто-то идет вдоль берега, и он испугался еще больше. Видения мучили его всю жизнь. Он стер с лица замерзшие капли воды и вытянулся так, что чуть не выскользнул из круга.
Так и есть. По берегу шел человек, это не видение. В длинном, похожем на балахон плаще с капюшоном человек шел и не смотрел на реку.
– Эй! – закричал Пьянков и попробовал махнуть рукой, но рука не подчинилась его воле. – Помогите! – закричал он, теряя сознание от переполнившей его радости.
Очнулся он от прикосновения к его телу чьих-то рук. Он лежал с закрытыми глазами и чувствовал, как кто-то растирает его, и тело от этого обжигало.
Пьянков открыл глаза. Первое, что он увидел прямо перед собой, был здоровенный бородатый мужик в линялой майке, когда-то имевшей синий цвет. Мужик старательно растирал его вонючей гадостью.
– Очухался, утопленник? Еле достал тебя, пришлось в воду лезть. Думал, сам утону, – сказал мужик, чуть шепелявя.
Пьянкова тошнило от вони.
– Это полезная мазь, – пояснил спаситель. – От нее кожа за два дня как новая станет. Сам готовлю эту мазь, – похвалился он.
– Неужели я живой? – промолвил Пьянков, словно удивляясь этому. Ведь когда плавал у берега и чувствовал, что теряет сознание, он был готов смириться с мыслью о смерти.
– Живой ты, – засмеялся мужик в майке, – но баб больше иметь не будешь. Отморозил ты свое хозяйство.
Пьянков оперся на локти и посмотрел. Начиная от живота и до ступней, кожа вздулась черными водянистыми волдырями и отделялась от тела клоками. Но самым ужасным оказалось то, что вместо его члена торчал черный огарок, словно облепленный оспой. Он схватился за член рукой и от обиды едва не заплакал. Он ничего не ощущал, будто это посторонний предмет, который можно взять и оторвать, и он не почувствует боли.
– Ты на рожу свою посмотри, – сказал мужчина и поднес к его лицу осколок зеркала.
Обмороженное лицо вздулось так, что кожа сделалась прозрачной. Только прикоснись, и она лопнет, зальет лицо водянистой жидкостью.
– Черт возьми! – изумился Пьянков, но спаситель успокоил:
– Ничего, подживет. Главное, живой остался. Посмотри, что на реке делается. Волна, как на море.
Пьянков упал на подушку и молча уставился в потолок. «В сущности, он прав. Можно жить и без члена. Главное, живой остался», – повторил он слова своего спасителя и решил разузнать, кто он такой.
– А ты кто? Что за человек?
Мужчина улыбнулся, выставляя на обозрение беззубый рот.
– Я-то? Я тут временно живу, – неопределенно ответил тот. Пьянков понял, что не хочет мужик называть фамилию и имя, и приставать с расспросами не стал. В конце концов, это его личное дело. Только осторожно поинтересовался:
– Золотишко?
Мужик опять засмеялся, пригладил рукой бороду.
– Да какое тут золото…
Еще в зоне слышал Пьянков, что встречаются в этих местах золотоискатели-отшельники. Поговаривали, некоторым везло несказанно. И даже кое-кто из освободившихся зэков не спешил вернуться в родные места, а селился здесь. И, только заимев золотишко, уезжал. Таким везло.
Изучающе глядя на Пьянкова, бородатый спросил, как бы между прочим:
– Откуда ты такой взялся?
Он скорее всего догадался, но решил проверить Пьянкова.
И Пьянков признался:
– Из зоны. Убежал я. – Он произнес это с таким равнодушием к своей собственной судьбе, что бородатый невольно подумал: «Натерпелся, видать, доходяга».
– Мы на катере плыли. Попали в шторм, и катер затонул.
Бородатый спаситель, кажется, поверил. Вообще-то ему было все равно, каким образом этот человек очутился на свободе. Здесь, в лесной сторожке, его найдут не скоро, если вообще найдут. Люду здесь всякого полно ходит, но в такие дебри стараются не заходить.
– Я думаю, ты не жалеешь. Ты вот живой, а остальным – хана. Был я на берегу, никто больше не выплыл, искать их выйдут дня через три, когда непогода угомонится. – Он замолчал, оглядел голое тело Пьянкова, потом сказал, усмехаясь: – Мужиком ты уже не будешь, а вот заместо бабы… – Он погладил рукой по тощей заднице Пьянкова, нацеливая свой толстый палец на анальный проход.
Пьянков сразу сообразил, что надо этому бородачу.
– Ты чего? – Он ногой толкнул мужика в грудь. – Меня на зоне педиком не сделали.
Бородатый отскочил к печке, прикоснувшись к ней, обжегся и вскрикнул. И сразу ощетинился, как зверь.
– Сука! Я тебя из воды вытащил. А ты меня в благодарность бить ногой?
– Не лезь.
– Ну погоди у меня, – пригрозил бородатый и в один прыжок оказался возле лежанки, на которой лежал голый Пьянков. – Я сейчас твое очко наизнанку выверну. – Одной рукой он схватил Пьянкова за горло, другой расстегивал свои штаны. – Дурачок! Я три года тут дырки не видел. А ты жопы своей пожалел. Не упрямься, а то побью. – Он замахнулся.
Пьянков увидел на столе нож с длинным лезвием, надо только извернуться, протянуть руку. Но перед глазами уже побежали огненные круги. Еще немного, и бородатый его задушит.
– Погоди, – кое-как выговорил он, и бородатый его отпустил, спросив:
– Сопротивляться не будешь?
– Нет, – с трудом переводя дыхание, ответил Пьянков.
Бородатый поверил, отвлекся, и в этот момент Пьянков схватил со стола нож. Он даже не замахивался, кольнул сразу и по самую рукоять вогнал длинное лезвие бородатому в живот.
– Говорил тебе, не лезь, – сказал Пьянков, отвернувшись. Он не выносил крови.
Дня три он отлеживался в сторожке на берегу Енисея. Продуктов хватало: была крупа, мясо лося и картошка. С таким запасом хоть оставайся тут на всю зиму. Но могут нагрянуть поисковики, уж они-то сразу поймут, кто такой Пьянков.
Все это время труп бородатого лежал на полу. Пьянков только прикрыл его простыней. Но черные жирные мухи, отогревшись у печки, все равно облепили труп.
Пьянков готовился уходить. «Не сегодня завтра здесь появятся поисковики. Но я уже буду отсюда далеко. Надо только найти документы этого козла». Но паспорта у бородатого не оказалось. Зато в круглой жестяной баночке из-под карамели нашел золото, по размерам похожее на крупинки пшена. «Не меньше ста граммов», – определил он, подержав баночку на ладони. А золото нужнее паспорта.
Он засмеялся, вспомнил, что всего несколько дней назад был заключенным, а теперь вольный человек, да еще богатый. Теперь он будет жить. Ведь не сгинул же в волнах Енисея. Значит, судьбе угодно подарить ему жизнь. Пьянков улыбнулся, вдыхая воздух тайги. «Я буду мстить. Ведь никто не знает, что я жив».
В первых числах декабря на вокзале города Укамска появился человек, ничем не отличающийся от сезонных шабашников и одиночек-золотоискателей. Такой же небритый, в поношенном бушлате, кирзовых сапогах и с рюкзаком, в котором, кроме запасного белья, кружки и миски с ложкой, вряд ли чего отыщешь.
Милиция с такими не маралась. С них даже штраф не возьмешь. И торчат они тут неделями, пока какой-нибудь проводник не сжалится и не возьмет в свой вагон. А у кого деньги есть – те уезжают сразу.
И каждую весну они, как тараканы, приползают сюда со всех сторон света. За сезон что-то зарабатывают и уезжают, чтобы потом вернуться вновь.
А кто пропивается до копейки, остается до самых заморозков, чтобы кое-как скопить денег на билет.
Пьянков знал, где такая братва обитает, и потому пришел на вокзал. Он теперь был похож на них, а значит, там проще было затеряться, не привлекать к себе ненужного внимания.
Обшаривая взглядом каждого, он определял, кто из них чего стоит. Возможно, придется еще долго ехать с этими людьми. Надо стать для них своим. Так проще.
