же взрослый мальчик, сам пойдешь на…
Морда у него была – глумливей некуда, Колька аж задохнулся от ненависти, но снова сдержался.
– А я тебе, паскудник, два раза повторять не стану. Еще раз что-то подобное – и голову отвинчу.
– Ты? – еще раз уточнил Ворона.
– Самолично, – снова подтвердил Колька.
Ворона потянулся, расправляя плечи, разминая руки:
– Слушай сюда, мальчик. Делаем так: сейчас ты захлопнешься и получишь по шее. Или наоборот. Выбирай, как тебе лучше.
От предвкушения знатной потасовки в груди появилась легкая пустота, внутри радостно екало, пальцы задергались. И Колька сообщил с огромным удовольствием:
– Угодно мне вам, ваше высокоблагородие, морду вашу крысиную набить. – И обозначил шутовской поклон, при этом ловя каждое движение противника.
Уловка сработала. Последовал молниеносный, змеиный удар, и, не будь Колька начеку, валяться бы ему, подбирая челюсть. А так увернулся, перехватил руку, провел бросок через бедро – но нога скользнула по траве, поэтому оба шлепнулись на землю. Ворона, упав неожиданно с высоты своего роста, сбил дыхание, поэтому мгновение бездействовал, Колька, воспользовавшись моментом, зажал захваченную руку между ног.
Он лежал лицом вверх, Ворона – на нем, прижимая Кольку к земле, тяжело дыша, и по всему было видно, что он уже торжествует победу. Колька резко крутанулся на живот и выгнул его локоть – от злости не рассчитал силу, поэтому сделал это слишком резко. Тот взвыл – бесшумно, сквозь зубы.
Колька, спохватившись, прекратил ломать вражью руку, но держал ее по-прежнему крепко, не давая возможности вырваться. Ворона, пуская пену сквозь зубы, так же бесшумно, но остервенело дергался, пытаясь освободиться. И, поскольку он был все-таки сильнее и крутился ужом, в какой-то момент Колька сплоховал, ослабил хватку. Ворона вырвался. Колька кувырком откатился назад, встал на ноги.
Слетел с Вороны всякий шик, теперь просто чернявая морда у него была, капала кровь с прокушенной губы, зубы лязгали – нелюдь, одно слово. Правая его рука скользнула за спину, блеснуло лезвие. Колька сам ринулся вперед, на опережение, на удар, прихватил кисть с ножом левой, правой снизу выгнул ее на рычаг. Бросок – и Ворона рухнул мордой в грязь. Колька занес ногу, добить гадюку – но почему-то остановился, не стал.
– Ну, сука! – шипел Матвей, со свистом втягивая воздух. Он уже приготовился, искривившись, напрягая мышцы.
Колька, треснув ему по кисти, выбил из побелевших пальцев нож-выкидушку, сложил, спрятал в карман. И, не сказав ни слова, пошел обратно, дочищать картошку. От возбуждения и лютой радости все внутри пело, казалось, вот-вот – и Колька взлетит.
Попытался под краном очистить гимнастерку, но только еще больше размазал грязь. Плюнув, просто стянул ее и кинул в угол (дома отстирает), принялся работать в майке, а грязные галифе прикрыл фартуком.
И лишь на третьей картофелине вдруг вспомнил: «А ведь сто раз Герман заставлял отрабатывать защиту от высокого противника и от ножевого снизу! Да еще издевался: “С вашим ростом, Пожарский, это жизненно важно”».
Колька не выдержал и бесшумно расхохотался: смотри-ка, не просто так эти люди на пути встречаются! И чистка картошки пошла бодрее, ударными темпами. Скипнула, прикрылась дверь, Колька резко обернулся. Перед ним, улыбаясь и подняв руки, стоял Матвей:
– Ну-ну, нихт шиссен. Ты это, зема, извини пока. Недооценил я тебя.
– Каждый может ошибиться, – согласился Колька, не выпуская из вида его ладони. Правая пошла вниз и вперед, он напрягся, сжимая кухонный нож.
Но Ворона просто протянул ему большую красивую ладонь. Поколебавшись, Колька пожал протянутую руку. Матвей, также сняв гимнастерку и повязав фартук, пристроился со вторым ножиком с другой стороны котла. Картошку он тоже чистил мастерски: быстро, аккуратно, снимая идеально тонкую кожуру. Работали в полном молчании и закончили как раз к приходу Тамары.
– Вот молодцы, – похвалила она, вручая «премию» – по пирогу с капустой. – Главное, вместе и не ссориться. В четыре руки-то куда быстрее, правда?
– Дружно-то всегда интереснее, – поддакнул Матвей, чуть заметно подмигнув Кольке.
Выйдя из столовой, зашли за угол, и снова Ворона продемонстрировал расположение и благожелательность, протянув пачку хороших папирос – честь, которой никто никогда не удостаивался.
«“Казбек”. Неплохо живет сиротка».
Словно услышав его мысли, Ворона хмыкнул:
– Да уж, дерьма не держим. Зарабатываем неплохо, имеем право. По справедливости.
Он чиркнул – нет, не спичкой, а шикарной зажигалкой с гербом – медведь, размахивающий лапами, – и Колька затянулся ароматной папиросой. Ох и освежает, после хорошей-то драки да картохи.
Ворона некоторое время курил молча, в кулак, потом начал:
– Николка, я слышал, ты мужик опытный и бывалый.
– Это от кого это? – хмыкнул Николай.
– Поговаривают, – двусмысленно ухмыльнулся Матвей, – теперь вот и убедился. Персонально. Есть у меня к тебе одно предложение.
И снова смолк, покуривая и поглядывая сквозь дым.
«Чего ждет? Заскулю от радости и запрыгаю вокруг, цветочки разбрасывая? Ну-ну», – размышлял Колька. Вслух же с деланым равнодушием отозвался:
– Не охотник я до тайн, особенно чужих.
– И снова правильно, – одобрил Ворона, – только тут все дело в том, что на выходе иметь будешь. И в идее. Слушай ухом.
Оглянувшись и приблизившись, заговорил четко и разборчиво:
– База продуктовая. Не тут, в области. Из охраны – дед глухой, сонный, замки хлипкие. Подламываем со двора, заваливаем, берем хабар – неучтенка, прикупили слева, спекуляция в чистом виде, – грузим в полуторку. Я за водилу. Отваливаем. Тырбаним слам. Все.
Колька, переварив полученную телеграмму, спросил, на скольких делить будем.
– Треть тебе.
– Треть, говоришь. Втроем, то есть, идем. С кем?
– Да есть тут один, надежный мужик, фронтовик, ни за что пострадал. Козырный.
– Так это он кому козырный, – высокомерно присвистнул Колька. – Не, я с незнакомыми делов не имею.
Матвей прищурил черный глаз, спросил с подколкой:
– Чего так? Трусишь аль характеристикой рискуешь?
– Это мое дело: рискую – не рискую. А абы с кем на дело не пойду. – Аккуратно забычковав полпапиросы, прибрал в карман.
– Слушай, Матюха, и кидали меня, и отмычкой запускали. За долю малую свободой рисковать не стану. Плавали – знаем.
Ворона с деланым добродушием хлопнул себя по лбу:
– Вот телок, я-то забыл. Понимаю теперь. На «удо» идешь, примерный ребенок?
Колька ухмыльнулся:
– А то нет. Так что извини пока, зема.
– Понимаю. Тебе есть чем рисковать. Это мне трын-трава, и, сказать по правде, как увижу, что барыги подтаскивают добро народное, аж выть охота.
– Грабь награбленное? – криво усмехнулся Колька, вспомнив Саньку.
– А как ни назови, – отмахнулся Матвей, – у меня своя голова на плечах, я считаю так: главное, чтобы все по совести было и справедливо. И ты такой же, за Тамарку впрягся.
– И что? – насторожился
