— Нет, от другого, который со мной разговаривал после взрыва в кафе. Ну, когда Юнус погиб.
— Он сразу вам сказал, что ваших родственников кто-то пытался взорвать?
— Нет. Он тогда еще не знал, наверное, что все это связано именно с моими родственниками. Сказал только, что подобные взрывы с помощью посылок пошли целой серией. Никто не знает, где ждать следующего. Дескать, хоть всю страну оповещай, как опасно нынче посылки от незнакомых людей получать.
— А про Виктора Федоровича он говорил?
— Нет. О нем разговор позже зашел, когда следователь из Москвы приехал.
— А вы сами как к Скомороховым относитесь?
— Нормально всегда относилась. Ничего плохого им не делала и от них никакой беды никогда не ждала. Аглая Николаевна вообще всегда со мной очень даже по-доброму общалась.
— Вам, кстати, Аглая Николаевна привет передавала.
— А она в курсе насчет делишек своего мужа?
— А вы полностью уверены, что взрывы организовал он?
— Этот следователь из ФСБ так сказал.
— Дураков на свете много. В ФСБ их ничуть не меньше, чем в вашем магазине. Поверьте уж знающему человеку. Виктор Федорович здесь, думаю, ни при чем.
— А кто тогда?
— В этом еще следует разобраться. У вас есть какие-то подозрения?
Она почти на минуту задумалась, даже нахмурилась, потом мотнула головой и сказала:
— Сначала, когда я ничего про Скоморохова не слышала, у меня были такие мысли…
— Слушаю вас.
Ольга Максимовна вещала важно, почти с гордостью:
— Есть у меня один знакомый мент, которого я отшила в свое время. Он долго меня доставал. Это такой человек, который и отомстить может. Но всех-то родственников он и знать не мог. Я так подумала.
— В том-то все и дело, что так люди и считают. Мол, всех родственников могут знать только свои люди, члены семьи. Хотя сотруднику полиции не так уж и сложно это выяснить.
— Тогда я не понимаю, зачем ему всех взрывать?
— Вас — из чувства мести. Остальных — чтобы отвести от себя подозрения. Назовите его.
— Антошкин Михаил Вячеславович, старший лейтенант полиции. Во вневедомственной охране служит. Он, кстати, даже угрожал мне. Я тогда, чтобы от него избавиться, за Юнуса вышла.
— А в Москве вы давно были?
— Три недели назад. К брату ездила. Там и с теткой Леной, кстати, встречалась. Она как раз приезжала деньги с квартирантов получить. Как у нее самочувствие после взрыва?
— Она почти не пострадала. Ее даже госпитализировать не стали. Я с ней еще не встречался. От вас туда поеду.
— Привет ей передайте.
— Обязательно. А через какое время после взрыва вы узнали, что взорвать пытались ваших родственников?
— Вчера. Когда этот следователь из ФСБ приезжал.
— Вы ему говорили о своих подозрениях?
— О каких?
— Об Антошкине.
— Ему — нет. Я говорила только местному следователю, который сразу после взрыва со мной беседовал.
— Как он отреагировал?
— Все записал, обещал проверить. — Она посмотрела на часы, показывая, что ей уже пора.
Мне осталось сказать стандартную фразу, завершающую многие разговоры:
— Тогда не буду вас больше задерживать.
В этот раз она снова не сумела открыть дверцу. Мне пришлось протянуться и при этом положить локоть ей на объемные бедра. Ольга Максимовна не увидела моей дальнейшей реакции на свои телеса.
Она уже ноги наружу выставила, когда я озвучил то, что у меня в голове вертелось:
— А вашему брату кто сообщил о взрывах?
— Понятия не имею. Я ему позвонила только через день, когда тело Юнуса из морга вернули и стало известно, когда похороны. Но Юра приехать не смог. У него дела дома. Студию оставить не на кого, а заказов много. Работу прерывать нельзя.
— А что у него за студия?
— Татуировки делает. Очень красивые! Он же художник по образованию.
— А вы татуировки не любите?
— Наоборот. Показать вам? — спросила она жеманно и игриво, готовая расстегнуть на груди рабочий халат.
— Спасибо. Я татуировками не интересуюсь. Весьма благодарен вам за беседу. Ваш номер телефона у меня есть. Если будут вопросы, я позвоню.
— До встречи.
Видеться с ней снова я, честно говоря, не планировал, поэтому ответил просто:
— До свидания.
Я не стал даже отъезжать от магазина, сразу, едва закрылась дверца за Ольгой Максимовной, вытащил смартфон и позвонил Радимовой.
— Рад вас приветствовать, товарищ капитан.
— Здравствуйте. Вы вернулись? А я только вот думала вам позвонить. Жду лишь одного дополнительного сообщения, чтобы все встало на свои места.
— Никак нет. Не вернулся. Только половину дел завершил. Еще столько же осталось. Но я так понимаю, что есть какие-то новости, которые мне необходимо услышать?
— Есть, но не полные. Первое. Сотрудница почты в Москве вспомнила мужчину, который отправлял сразу три посылки. Коробки он покупал в других местах, но принес их именно в это отделение. Пришел вместе с немолодой женщиной, которая в здание почты вообще не заходила. Служащая видела ее только через мутное окно. Дядька привез посылки на тележке, в большой сумке. Сотруднице почты показалось, что тот человек был в парике или имел крашеные волосы. Усы у него были сильно похожи на наклеенные, но тоже рыжие. По походке он показался женщине не молодым, около пятидесяти лет, плюс-минус несколько. Хотя она сама призналась, что может и ошибаться. Особо к мужчине не присматривалась. Только к волосам и усам. Еще служащая запомнила цветную татуировку на его предплечье. Но ее не особо сложно нарисовать фломастером так, чтобы она выглядела как настоящая, а потом смыть простым мылом. Сотрудники ФСБ предъявили работнице почты фотографии нескольких человек, украшенных рыжими волосами и усами. Пусть и не очень уверенно, но она показала на портрет подполковника Скоморохова. Там, кстати, были запечатлены Максим Анатольевич Нифонтов и его сын Юрий. Их сотрудница не опознала. После этого уже наше областное управление ФСБ провело обыск в квартире отставного подполковника. Там был найден парик, похожий на тот, который фигурирует в деле.
— А разве обыск можно проводить без ордера? — спросил я.
— Это допускается в связи с оперативной обстановкой. Например, когда преступник может спрятать улики. Как и предполагалось в этот раз.
— На основании этой вот глупой улики они собирались провести задержание Виктора Федоровича? А если он подаст в суд на действия следствия? Хотя бы на то, что они устроили в квартире полный разгром?
— Подавать в суд — это его право. А почему вы считаете улику глупой? — Капитан Саня была, видимо, не полностью в курсе дела.
— У париков, насколько я помню, существуют размеры, как и у головных уборов.
— Четыре размера. — Как женщина капитан Радимова знала это лучше меня.
— Так вот, Аглая Николаевна этот парик на свою голову натягивала с большим трудом. На Виктора Федоровича он просто не налезет. Это еще один повод обвинить следствие в предвзятости. Но у меня есть к вам вполне конкретный вопрос. Я не понимаю, почему он до сих пор никого, кроме меня, не заинтересовал. Вернее сказать, я знаю, что следствие желает добиться решения задачи, поставленной перед ним, и обвинить Виктора Федоровича. Тем не менее вопрос этот на виду и должен проясниться. Кто предупредил Юрия Максимовича о том, что посылки взрываются? Он ведь не пошел ее получать, а сразу обратился в ФСБ. Откуда узнал? Отец звонил ему только вчера. Сестра тоже говорила с ним с опозданием. А он проявил вдруг такую вот необъяснимую осторожность.
— Возможно, его предупредила Елена Анатольевна.
— Не исключено, конечно. Я сейчас к ней отправляюсь и обязательно задам этот вопрос.
— Ответ мне сообщить не забудьте. Если ваши подозрения верны, то у нас появляется совершенно иная версия происшедшего.
Я так до конца и не уяснил, на чьей стороне находится капитан Радимова. Хорошо было бы, если бы она, как я надеялся и ждал от нее, стояла за правду и честное следствие. Мне, могу сознаться, было приятно с ней сотрудничать, но я не смог бы работать с человеком, с которым расхожусь в моральных принципах.
Потом я набрал номер полковника Быковского.
— Здравия желаю, Василий Игоревич!
— Здравствуй, Тим Сергеевич! Давно твоего звонка жду. Подумывал уже сам тебя побеспокоить. Ты в курсе последних новостей относительно подполковника Скоморохова?
— Так точно, товарищ полковник. Если только мы обладаем одними и теми же данными. Мне звонила Аглая Николаевна Скоморохова, рассказала, что приходили из ФСБ с целью арестовать Виктора Федоровича, произвели дома обыск и забрали с собой ее парик.
— Да-да. А перед этим сотрудница московской почты, с которой были отправлены все посылки, по фото опознала Скоморохова, хотя он был в парике и с накладными усами.
