Она шла и к калитке так же осторожно, словно передвигалась по доске, утыканной гвоздями. Мне было заметно, как лицо Елены Анатольевны искажается от боли при каждом шаге. Наверное, это выражение стало для женщины привычным. Я подумал, что она морщится даже тогда, когда боли не испытывает.
Сам я многократно переживал болевой шок, поэтому хорошо знал, что боль достаточно быстро становится привычной. На нее перестаешь реагировать, даже наоборот, когда боли не бывает, чувствуешь некий странный дискомфорт. Если, конечно, не желаешь всем продемонстрировать ее. Но это уже черта женского характера, недоступная мужчине, тем более человеку военному.
— Вы ко мне? — спросила женщина через невысокую калитку.
— Если вы Елена Анатольевна Нифонтова, тогда к вам.
— Да, это я, — ответила она с достоинством, красиво превозмогая свою невероятную боль.
— Анатольевна, к тебе опять гости! — сказал мужчина средних лет, проходя по улице позади моей машины.
Я невольно обернулся на голос. Судя по одежде, в которой в городе даже грузчики не работают, это был самый простой деревенский житель. Что же он не подвернулся мне раньше, когда я дом разыскивал?!
— Да, опять гости. С утра следователь был. Потом племянник приезжал, — отчего-то смутившись, сообщила она не прохожему, на которого внимания не обратила, а мне. — Теперь вот вы. Не знаю только, кто и откуда.
Я коротко и почти кротко представился.
— Давайте не будем здесь разговаривать. Проходите в дом. У меня только что чайник вскипел. За чаем и побеседуем. — Приглашение прозвучало мягко, но акульи глаза смотрели по-прежнему холодно.
Мне вспомнились слова Аглаи Николаевны о том, что Елена Анатольевна не злой человек, просто природа наградила ее таким взглядом. Она же в этом не виновата.
Но я сразу среагировал на слово «вскипел». Мои современники в подобных случаях обычно говорят «скипел». Однако передо мной была учительница русского языка и литературы. Она твердо знала, что обязана правильно произносить каждое слово.
— Не откажусь после долгой дороги, — позволил я себя уговорить, протянул руку через калитку, отодвинул деревянную щеколду и шагнул во двор, одновременно нажимая кнопку на брелке автомобильной сигнализации.
Она мяукнула, и Елена Анатольевна вздрогнула от неожиданности. А ведь эта женщина — москвичка, поэтому давно должна была бы привыкнуть к таким звукам. Видимо, нервы у пожилой дамы после взрыва расшатаны полностью.
Если она по натуре человек мнительный, то наверняка переживает все снова и снова. Только теперь уже в мыслях. Это тоже нервную систему не укрепляет. А о ее мнительности можно судить хотя бы по короткому рассказу подполковника Скоморохова о том, как Елена Анатольевна восприняла желание подполковника подвергнуть ее сыновей воинскому воспитанию.
Аглая Николаевна Скоморохова говорила о своей тетке как о человеке суровом. Но у меня изначально не сложилось такого впечатления. Наверное, она все же была строгой, но раньше. С современными школьниками невозможно держаться мягко. Они просто съедят живьем такого учителя.
Но шесть лет, проведенные в деревне, наверное, позволили Елене Анатольевне оттаять и стать мягче. А этот случай с посылкой вообще, похоже, выбил женщину из привычной колеи, и она никак не может в нее вернуться. Это случается с людьми, которые живут в собственном мире, придуманном ими когда-то, и болеют оттого, что им иногда приходится переходить в иную, естественную среду обитания.
Как я и предполагал, наблюдая за тем, как Нифонтова выходила из дома, пол на веранде был разворочен. Но еще до веранды я привычным взглядом осмотрел крыльцо, от которого мало что осталось. Теперь вместо него на земле лежали две расколотые пополам березовые колоды разной толщины.
Видимо, кому-то привезли дрова, и какой-то сердобольный местный мужик перенес эти чурки во двор к пожилой женщине. Без них ей невозможно было бы взобраться в дверной проем. Вернее, в то, что раньше было таковым. Но теперь его уже не существовало, как и самой двери.
Веранда была построена не на фундаменте, а на так называемых столбиках. На них был уложен брус, а уже на него настилался пол. Вокруг возводились щитовые стены с каким-то слабым утеплителем. Веранда была летним сооружением, имеющим большие окна с одинарными, ныне выбитыми стеклами.
Все это, на мой взгляд, следовало теперь сносить и строить заново. В том числе и два кирпичных столбика, сломанных взрывом. Просто отремонтировать веранду было бы возможно, но едва ли кто-то решился бы дать гарантию в том, что она сразу же не разрушится снова. Даже без взрыва. Построить заново проще и дешевле.
— Здесь будьте осторожнее, — предупредила меня хозяйка.
Я в ответ только улыбнулся. Увы, я не умею падать с двух стандартных половых досок, лежащих рядом. Будь они хоть на высоте седьмого неба, у меня не закружилась бы голова, хотя меня когда-то уверяли на медицинской комиссии, что по ней танк ездил. Я прошел по доскам даже куда более ловко, чем хозяйка дома, уже привыкшая к такой эквилибристике.
— Надо сносить эти развалины и все строить заново, — посоветовал я Елене Анатольевне.
— Да, племянник сегодня смотрел, то же самое сказал. Обещал на днях с друзьями приехать, все сделать. Ремонтировать, говорит, бесполезно.
Она во второй раз упомянула племянника. Сперва я никак не отреагировал на это. Теперь следовало услышать такие слова.
— Юрий Максимович, что ли? Племянник-то?
— Он, Юрик. — Елена Анатольевна наконец-то добралась до двери дома, распахнула ее и шагнула за порог.
Но голос ее при произнесении имени племянника стал вдруг теплым, почти ласковым.
— У вас с ним хорошие отношения? — спросил я вроде бы мимоходом, просто для поддержания разговора, и никак не проявляя свой интерес к этому человеку.
— А как иначе. Он ведь, по сути дела, воспитан мною и моим покойным мужем. Наше произведение. Отец с матерью им почти не занимались, а Юра был чрезвычайно талантливым мальчиком. Мы для него старались. Помогали, чем уж могли.
Теперь вот он вызвался меня поддержать. Больше помощи мне ждать не от кого. А здесь руки мужские нужны. Он приезжал буквально накануне взрыва и хорошо помнит, что и как здесь было. Обещал все восстановить в точности. Я ведь не молода и поэтому консервативна. К чему привыкла, тем и живу, а нового не хочу. Жалко, что невозможно будет восстановить три картины кисти моего покойного мужа. Они на веранде висели. Пять полотен. Две работы Юрик взялся восстановить, а три полностью утрачены, даже фотографий с них не осталось. Не с чего копировать.
«Это и есть ее теперешние заботы», — понял я, вслед за хозяйкой ступил за порог, обернулся и еще раз посмотрел на разрушения.
Да, мощность взрыва была впечатляющей. Для такого хилого сооружения, как веранда, этого вполне хватило. Пол был сорван почти полностью. Только отдельные куски досок остались на прежних местах, там, где их прибивали.
Взрывное устройство, как мне подумалось, стояло низко. Поэтому взрывная волна пошла под полом и лишь легонечко, скорее всего, прогулялась поверху. Но и этого хватило, чтобы практически разрушить веранду.
Досталось, конечно, и старушке. Причем прилично. Остается удивляться, как она вообще жива осталась, если в момент взрыва была уже на веранде.
Задерживаться дольше я не стал. Это выглядело бы некорректно. Покачав головой, чтобы показать, что именно меня задержало на пороге, я вошел в дом. Изнутри все было в порядке. Сруб, должно быть, сильно перетряхнуло, однако он выдержал. Только стекла из окон вылетели.
Но времени уже прошло достаточно. Стекла в окна вставили, о чем говорил свежий, еще не крашеный штапик на рамах. Дверь навесили.
Да и внутри уже многое было сделано. Такая аккуратная женщина жить в беспорядке не захотела, и к моменту моего появления внутри ничто не напоминало о недавнем трагическом случае.
Практически все свободное пространство стен было завешано картинами. Это меня нисколько не удивило, поскольку я уже знал, что покойный муж Елены Анатольевны был театральным художником-декоратором. Видимо, на стенах висели его работы.
Видеть картины в таком множестве, прямо как в галерее, в простом деревенском доме было странно. Но удивление пропадало, стоило только вспомнить, что сама Елена Анатольевна вовсе не всю жизнь провела в этих стенах.
Спрашивать об авторстве картин мне тоже показалось неудобным, тем более что она пару минут назад упоминала мужа-художника и три его картины, которые теперь утрачены. Кроме того, эта дама могла бы завести со мной изысканный разговор о живописи, в которой я абсолютно ничего не понимаю.
Поэтому мое внимание больше привлекли книжные полки, тоже не самый привычный атрибут типичного деревенского дома. Их можно увидеть разве что в сельской библиотеке. Если такие еще существуют. Конечно, в жилище учительницы русского языка и литературы, пусть даже бывшей, должно быть много, книг.
