— Вы правы в том, что он много чего умеет. Но ведь это еще не повод для обвинения, — ответил я категорично. — Точно так же можно было бы обвинить любого офицера спецназа ГРУ. А это — элита нашей армии.
— А кого мне еще обвинять? — спросила она с таким удивлением, словно только что целиком проглотила большого сибирского ерша со стороны хвоста, куда у этого дивного создания направлены колючие плавники.
— А с вас разве кто-то требует выдвигать обвинения в чей-то адрес? По-моему, это дело прокурора.
— Конечно, требуют, причем очень настойчиво. Меня же сразу спросили, кого я могу подозревать. Я мысленно перебрала все варианты и пришла к конкретному выводу.
Я еще раз убедился в том, как же сильно ошибалась в своих характеристиках Аглая Николаевна Скоморохова. Она неверно оценивала, к примеру, личность Ольги Максимовны, которая совсем не выглядела несчастной и не вела себя как вдова, убитая горем. Я уже не говорю о том, что определение «красавица» ей совершенно не подходило. Просто грудастая хищная баба с жадными глупыми глазами болотной жабы.
Супруга Скоморохова ошибалась и в Елене Анатольевне, считая ее несчастной женщиной, кающейся в своей прошлой недоброте. Может быть, та и осознавала, что недодала доброты мужу и сыновьям, но этого, на мой взгляд, мало для покаяния. Она уже никогда не сможет ничего подарить этим самым близким людям. Но искренне кающийся человек будет давать доброту другим. Только тогда ее чувство окажется искренним.
Даже не обязательно нести кому-то добро. Мне кажется, достаточно не делать другим зла.
Елена Анатольевна этого не умела. Она желала оставаться прежней — суровой, непоколебимой, всегда правой. Ей по-прежнему хотелось беспрестанно всех учить не только русскому языку, но и жизни.
— Вы сами предположили, что серию взрывов устроил Виктор Федорович? — Я допил чай, оказавшийся предельно невкусным, и отставил чашку в сторону, под подоконник, показывая этим, что уже напился.
Но она, кажется, и не собиралась наливать мне вторую порцию.
— Когда они с Аглаей были у меня в последний раз, Скоморохов многократно восхищался моей квартирой. Месторасположение ему нравилось. Откровенно завидовал. Он сам вслух об этом говорил.
— А вы не думаете о том, что он просто хотел сделать вам приятное своими словами?
Я легко прочитал ситуацию, которую не видел. Зная хотя бы чуть-чуть характер подполковника Скоморохова, я без особого труда понял, для чего он говорил эти слова.
— Вам в то время было плохо, и Виктор Федорович хотел хоть как-то поддержать вас.
— Откуда вы знаете, что мне тогда было плохо? Ах, вы уже виделись с ним…
Эти слова прозвучали как обвинение.
— Конечно, виделся. И с ним, и с Аглаей Николаевной. Она меня очень вкусными печеньями угостила. К чаю.
У Елены Анатольевны, похоже, был комплекс обиженного человека. Ей казалось, что все вокруг только и ищут причину, чтобы ее обидеть. Если я не ошибаюсь, это и называется паранойей.
— У меня, к сожалению, печенье магазинное, своего нет. Ведь взорвалась не только эта бомба, но и мой газовый баллон. У меня плита на веранде стояла. А без нее приготовить для вас печенье невозможно. Извините уж, если не угодила вам, как Аглая. — Елена Анатольевна бросила на меня свой классический взгляд акулы и полностью замкнулась.
Я понял, что больше у нее невозможно ничего выпытать. Мы молча посидели еще пару минут.
После чего она снова наградила меня взглядом людоеда и спросила, прямо показывая, что я ей уже надоел:
— Вы надолго сюда? А то мне огород еще поливать надо.
— Извините за беспокойство, я уже уезжаю.
На улице стремительно темнело. Огород поливать уже было поздно. Но я хозяйку раздражал своим присутствием. Значит, не следовало терять время. Пора было ехать дальше. Однако мне хотелось прояснить еще один вопрос.
Она первой встала из-за стола, подошла к двери и демонстративно взялась за ручку. Бывшая учительница показывала, что ждет момента, когда нужно будет открыть передо мной створку. Женщина явно желала, чтобы этот миг наступил побыстрее.
Но я все же набрался наглости, пренебрег ее желанием и проговорил:
— А мне говорили, что у вас сильный пожар был.
Про такую беду я ни от кого не слышал, но взрыв газового баллона, представляющего собой мощный термобарический заряд, не мог не добавить разрушении на веранде. Тут дело никак не обошлось бы без сильного пожара, который ничего не оставил бы от этого дома.
Елена Анатольевна сама говорила мне, будто в этот момент находилась на веранде. В таком случае она обязательно погибла бы. Да и от дома не осталось бы ровным счетом ничего. Я много раз видел последствия взрывов термобарических зарядов, потому могу это утверждать с полной уверенностью.
— Нет, совсем не сильный. Соседи прибежали, три ведра воды вылили и все затушили.
А она, оказывается, была в сознании и все видела. Это после двух таких взрывов!..
Я вышел на те две доски, которые и представляли собой современный пол веранды. Было уже темновато, но я прошел по ним без задержки. Только перед новым импровизированным крыльцом я обернулся и посмотрел. Нет, газовый баллон здесь точно не взрывался. Вся эта история со взрывом мне сильно не понравилась.
— До свидания, Елена Анатольевна, всего вам доброго, — сказал я, приветливо улыбаясь из сгущающейся темноты.
Она, конечно, не могла увидеть мою улыбку, да и я сам не желал лишний раз встречаться с акульим взглядом женщины. Но интонации моего голоса выдавали во мне абсолютного идиота. Ей должно было показаться, что я доволен визитом. Я и в самом деле был рад таким вот его итогам, хотя к идиотам себя относить не спешил. Я видел, что ее показания очень существенно расходятся с действительностью.
Однако сразу к выходу из двора я не пошел, под взглядом хозяйки прогулялся вдоль разрушенной веранды, даже сочувственно поцокал языком, покачал головой и сказал:
— Работы много по восстановлению. Одному человеку за лето вряд ли можно успеть. Поторопите племянника. Или, еще лучше, наймите бригаду. Она за три дня все сделает.
Я не знал, есть ли в этой деревне свой участковый, но, проезжая по улице, видел здание сельской администрации. Обычно, если таковая есть, то там же должен быть сотрудник полиции. Но в такое позднее время искать участкового в кабинете было бесполезно.
Поэтому я сел за руль и стал медленно двигаться вдоль улицы, в надежде встретить хоть кого-нибудь из местных жителей. Мои ожидания оправдались. Два подвыпивших мужичка сидели на бревне у дощатого забора и поочередно прикладывались к большой пластиковой бутылке с пивом.
Я остановился рядом. Сначала у меня появилась идея задобрить мужичков, выделить им к пиву леща, подаренного мне Виктором Федоровичем. Но я вовремя пресек приступ неумеренной щедрости, подумал, что в данной ситуации это вовсе не обязательно. Рыбка может еще пригодиться мне при каких-то других обстоятельствах. Даже для самого себя.
Выпивохи лишь мельком взглянули на машину, остановившуюся рядом с ними. Наверное, они просто убедились в том, что это не традиционный ментовский «УАЗ». Другие машины их касались мало.
Я вышел, остановился перед ними, но эти персонажи не пожелали обратить на меня свое благосклонное внимание.
Поэтому мне пришлось заговорить первым:
— Как настроение, мужики?
— Спасибо тебе. Хреново, — ответил тот самый тип, который недавно, в момент моего приезда, проходил мимо дома Елены Анатольевны.
— А что так вдруг?
— А что ж хорошего-то? Два года назад я за эти же деньги мог три двухлитровки пива взять, сейчас на одну еле хватает. Куда это вообще годится, когда пиво дороже водки?! А беленькая, конечно, сплошь паленка. Народ слепнет и дохнет, поэтому и пьем ее только изредка. Со смертью играем. А пиво дорогое, да и слабое. Им до нормы вряд ли догонишься.
— А по какому поводу праздник?
— Не праздник, а поминки. Друг у нас тут взорвался. Говорят, бабку московскую прикончить хотели, к которой ты, кажись, и приезжал. А погиб он. Третий день уже не чокаемся.
— Возьми пивка, пока магазин работает, присаживайся с нами, — предложил второй абориген с нескрываемой надеждой.
— Рад бы, да я за рулем, поэтому пока не потребляю.
— А что надо тогда? Какого хрена остановился? — Тон селянина сразу сменился.
— Спросить хотел.
— Ну так спрашивай.
— Участкового мне где найти? Есть он у вас?
Выпивохи переглянулись, поняли, что я не собираюсь докладывать участковому об их культурном отдыхе.
— Есть. Куда ж ему деться, бездельнику. Почти до конца улицы поезжай, там увидишь. У ворот стоит белая «Нива». Стало быть, это его дом и есть.
— А зовут его?..
— Васька. Как кота моего. Они харями с участковым похожи. Только у кота нрав благородный. А внешне — один в один, не отличишь.
