— Любопытно. А как вел себя Федор?
— «Деньги, говорит, тебе отдам, не беспокойся. Я не нищий». И верно, если б он за работу взялся, так у него б денег на все хватило.
— Не помните, какая машина у Гаджиева?
— Как — какая? Легковая!
— А марка: «Волга», «Москвич»?
— Не понимаю я в них, — ответила соседка.
…По пути в управление Скворцов сказал:
— В доме Живых потребуется провести тщательный обыск. Может, найдем какие-то вещи Кранца. Слышишь, Игорь? Ты что задумался?
— Я думаю о сейфе.
Сосновский не удивился. Он тоже думал о сейфе.
ГЛАВА V
— Боб, ты сегодня непохож на себя, — сказала Юля.
Сосновский утратил самоуверенность. В отличие от Мазина, который по мере усложнения обстановки становился спокойнее и, кажется, попал в родную стихию, Борис стал замечать, что теряется. Это было непривычно и удивительно. Но факт оставался фактом: Сосновский, считавший, что любое преступление примитивно и к раскрытию его ведут прямые и ясные пути, не чувствовал себя хозяином положения и был склонен поверить в вещи неожиданные, с несерьезно-фантастическим привкусом.
«Я становлюсь авантюристом, — думал он, вспоминая, зачем пришел к Юле. — Дед бы меня засмеял. Но чем я виноват, если не могу уловить связи между происходящим?! Очищен сейф. Сработано чисто. Убит приехавший в город человек с темным прошлым. Не все понятно, но есть логические закономерности. Нужно найти пружину. Убийца — опустившийся морфинист — попадает по машину. Рядовой несчастный случай? Вот тут-то и начинается! Не рядовой. И связанный какими-то запутанными узлами и с ограблением, и с убийством! Именно запутанными и, к несчастью, как ни парадоксально звучит, слишком многочисленными. Узлов много, а концов нет».
Так размышлял Борис, чтобы хоть немного оправдать себя, свои нелепые, с точки зрения здравого смысла, подозрения.
Они возникли впервые, когда он узнал, что синяя «Волга», замеченная на ипподроме и у дома Зайцева, принадлежит Филину. Правда, похождения супруги профессора нарушали лишь законы нравственности и не попадали под действие уголовного кодекса, однако некоторые факты не давали покоя Борису. Он не мог не вспомнить о Диане Филиной, когда эксперт рассказывал об окурке со следами лиловой помады, найденном возле тела погибшего Федора Живых. Ведь Борис не раз бывал в доме профессора.
Впрочем, предположить, что окурок принадлежит Диане, было бы смело и для человека с воображением похлеще, чем у Сосновского. И когда Борис на просеке срезал ветку, на которой могли сохраниться следы автомобильной краски, он вовсе не был уверен, что краска окажется синей. А она оказалась именно такой. Ну и что из этого? Синий цвет распространен. Да и невероятно: жена профессора и пьяница, убийца! Какая связь? Но есть же связь между Дианой и Зайцевым, есть и между Зайцевым и Федором Живых. Вернее, была. Итак, новый вариант? Диана и Зайцев опустошают кассу. Ключ делает Федор. Он больше не нужен. Но тогда убийство Живых никак не связано с убийством Кранца. А зачем их связывать? Только Мазин готов увязать все на свете. В жизни же… Однако может ли быть в жизни то, что ему мерещится? Один раз уже померещилось…
— Знаешь, Юленька, я, кажется, заболел.
Они сидели в обширной гостиной. Кроме Юли, дома не было никого.
— Заболел? Разве ты можешь болеть? С такими-то красными щеками?!
Борис провел рукой по щекам:
— Как-то знобит и ломит.
Сердобольная Юля поверила:
— Может, проглотишь антибиотик?
— И чашечку кофе.
— Кофе у папы отличный.
— Ты, Юленька, добрая душа, свари, если не жалко.
Юля вышла в кухню, а Боб встал и отворил дверь в спальню, где стояли две кровати, телефон на тумбочке между ними и ореховое трюмо. На трюмо он увидел флаконы, баночки с кремом, щетку для волос, но губной помады не было.
— Что ты там делаешь, Борис?
Боб вздрогнул:
— Решил посмотреться в зеркало.
— Пойдем лучше на кухню. Надеюсь, тебя не оскорбит, если я предложу тебе кофе не в столовой? Не хочется возиться.
— Ну что ты! Какой может быть разговор! — Он понемногу приходил в себя от смущения. — А где эта знойная женщина?
— Дина умчалась делать покупки. Она уезжает.
— Куда же?
— На море.
Известие это подхлестнуло Бориса.
— Вот как? Папочка отпускает ее одну?
Юля засмеялась:
— Папахен не ревнив. Дина завоевала его, полное доверие добродетельным поведением.
— Не думал, что она способна на такое геройство!
— И ошибся. А еще следователь и психолог! Дина неплохая. Я, знаешь, как была к ней настроена? Хуже нельзя. А сейчас мы подружились. Она простая, веселая. Я даже защищаю ее от отца. У папы тяжелый характер, ворчит, ворчит, весь в работе. Ей с ним нелегко…
— Когда же эта прекрасная женщина помчится догонять осеннее солнце?
— Завтра утром.
«Живых был убит позавчера».
— Поездом?
— Что ты! Дина не признает ничего, кроме машины. Тут уж отцу приходится уступать, хоть он и внушает каждый день, что она погибнет в автомобильной катастрофе.
— Но пока же не погибла?
— Как видишь. Она, между прочим, прекрасный водитель. Скажу тебе по секрету: Дина была шофером такси.
— Неужели?
— Это страшная семейная тайна.
— Удивительно романтично. А чем она сейчас занимается?
— Учится в вечернем институте. Папе нужен диплом… Борька, а ты и в самом деле заболел! У тебя какой-то бессмысленный взгляд. Ради чего ты уставился на мусорное ведро?
— На мусорное? В самом деле, чего… Извини.
— У нас сломался мусоропровод. Приходится пользоваться ведром. Видишь, сколько набралось?
— Вижу.
Но видел он только одно: маленькую бумажную салфеточку — промокашку для губной помады.
— Юля, ты какой помадой красишь губы?
— Что за вопрос? Такой, чтобы не бросалась в глаза. Яркие краски учителям противопоказаны.
А на окурке была помада броская, лиловая. И на этом клочке бумаги тоже.
— Почему ты не уйдешь из школы?
— Чтобы поярче красить губы?
— Нет, но это же ужасно нервная работа.
— А у тебя разве не нервная?
— Я уйду… скоро. Чувствую, что придется.
Он поднес к губам маленькую фарфоровую чашку.
— Мне нравится с детьми.
— Хулиганье. Будущие преступники. Сейчас не школьники пошли, а черт-те что.
— Ты стареешь, Борька. Мы были точно такие. И на нас брюзжали.
— Я такой не был.
«Если я полезу в ведро, она подумает, что я тронулся. А что, если предложить вынести мусор? Нет, чушь, конечно. Самое верное — дождаться, когда она выйдет. Или все рассказать? Ну, уж это будет совсем глупо».
— Да, да, Юленька, я такой не был.
— А какой же ты был?
— Положительный. Между прочим, вашу Диану видели с молодым человеком.
— Ты невозможный брюзга и сплетник! Удивительно, что строже всего к женщинам относятся мужчины, у которых рыльце в пушку. Почему это так?
— У меня не в пушку.
— Нахал! Тебе полегчало?
— Да, начал выздоравливать. Еще глоток — и от болезни не останется и следа.
— Лечись, лечись! Я подолью.
Ему не хотелось кофе. Но нельзя же было уйти из кухни, не заполучив эту бумажку.
— Спасибо, Юленька!
Нет, Сосновского не зря называли везучим. Он-таки дождался телефонного звонка. Юля выскочила из кухни, а Борис наклонился над мусорным ведром и вытащил промокашку со следами помады. Пока Юля вернулась, он успел уложить листок между страницами записной книжки.
«Знала б Юля, зачем я приходил!..
— Прости, Юленька. Ты меня вылечила, а дела не ждут…
В криминалистической лаборатории, как всегда, было много работы.
— Ниночка, не в службу, а в дружбу.
Молодая женщина оторвалась от микроскопа и посмотрела на Бориса большими, слегка подведенными глазами. Под белым халатом проступали узкие погоны.
— Что тебе, Боря?
— Ниночка, как у Шекспира — быть или не быть. Помнишь окурок, найденный возле сбитого машиной Живых?
