Прокоптюк не был философом, он был математиком, профессором точных наук, цепляющимся за мираж уходящих дней, и похож был на безнадежного больного, который нехорошо возбуждается при известии о чудодейственной заморской микстуре.
Тоска удачливого бизнесмена была ему внятна. Когда Волкогонов подписывал смертные приговоры, душа его трепетала от ужаса, но была жива, а когда попользовался первым рубликом, отнятым у нищих, она начала хиреть. Он завидовал молодым веселым бандитам, у которых душа вовсе не успела созреть. Вон их сколько вокруг. Им не больно, не стыдно, не горько. Напротив, привольно и сытно, как червям в навозе.
— Душа бессмертна, — успокоил Прокоптюк печального директора. — Она лишь подвержена внезапным перемещениям.
Какие могут быть враги при таких-то покровителях? Но — третий день следили, водили на веревочке. Несколько раз в толпе, в метро, на рынке Прокоптюк сталкивался взглядом с незнакомыми людьми — парень в штормовке, пожилой дядек, прикинутый под плейбоя, капитан милиции — и замечал, как они неестественно быстро отворачивались.
Возле подъезда его догнала высокая женщина в не по возрасту короткой юбке. Каблуки, сумочка, макияж. Когда-то Прокоптюк был изрядным ходоком и сразу прикинул дамочке цену — она из тех, кто просит больше, чем возвращает.
— Извините, вы из этого дома?
— Да, из этого.
— Не скажете, какой это подъезд? Тут так темно. Это не совсем было правдой: подъезд освещался фонарем, но цифры на нем действительно не было.
— Это пятый, — сказал Прокоптюк. — А вам какой нужен?
— Ой, мне и нужен пятый! Квартира сто шестая. Седьмой этаж. Правильно?
— Правильно, — подтвердил Прокоптюк. Это был его собственный этаж. В сто шестой квартире недавно обосновалась большая семья из Баку — пожилая чета и их дети, человек пять разных возрастов — от двух до пятидесяти. Прежде чем въехать в новую квартиру, переселенцы из солнечной республики произвели в ней то, что загадочно называется «европейским ремонтом»: срубили все стены вместе с несущими конструкциями и выперли входной дверью впритык к лифту. Лоджию расширили и застеклили таким образом, что она нависла над газоном деревянным шатром. С их переездом вместительная автостоянка возле дома получила солидное пополнение в виде нескольких престижных иномарок. Впрочем, не бакинцы были первыми. Еще до них с десяток «новых русских» скупили в доме квартиры, и все они действовали по единому шаблону. На дворе за сутки вырастали горы строительного мусора, какое-то время здание сотрясалось, как от порывов ураганного ветра, на дворе появлялись новенькие «мерсы» и «чероки», и затем все стихало. Только какой-нибудь насмерть перепуганный пес одичало выл две-три ночи подряд. Жизнь дома практически не изменилась, если не считать того, что изредка ночную тишину теперь нарушали автоматные очереди и взрывы гранат.
Вместе с дамой Прокоптюк втиснулся в лифт. У него в руках был вместительный спортивный рюкзак с кое-каким товаром и остатками дневной выручки. В лифте остро запахло французскими духами. Дама улыбнулась ему обольстительной улыбкой и открыла изящную сумочку, как он решил, чтобы достать зеркальце. Так уж водится, что красивая женщина обязательно должна на себя полюбоваться при каждом удобном случае. Но из сумочки она достала не зеркало, а серебряный пульверизатор с шишечкой-флакончиком и крохотным компрессором в виде члена. Модная вещица, ходовой товар, утешение ночных бабочек. На рынке идет по двадцать баксов за штуку. Английский ширпотреб. Применение универсальное. Духи, слезоточивый газ, несмываемая краска.
В короткий миг Прокоптюк успел о многом подумать, но все мысли свелись к одной: не может быть!
Могло быть. Змеиным движением женщина сунула ему пульверизатор под нос, давя на клапан. В ее прекрасных глазах мелькнуло сочувствие.
— Не волнуйтесь, это не больно, — предупредила она. Едкая струя проникла ему в ноздри и обволокла сочной пленкой оба мозговых полушария. Прокоптюк опустил рюкзак на грязный пол лифта и потерял сознание.
Десятилетняя девочка Катя, белокурая незабудка в ярком костюмчике, покинула школу в третьем часу, немного задержавшись на уборке класса, потому что в этот день была дежурной. Ее сопровождал одноклассник Ванечка, озорник, пройдоха, кавалер и будущий муж. Они любили друг друга весь прошлый год и решили пожениться, как только подрастут для настоящих любовных игр. Настроение у Ванечки было хуже некуда. Он отхватил третью двойку за неделю, и все по математике. Сегодняшняя двойка была самая досадная, потому что он знал, что его вызовут, и основательно подготовился, но оказалось, по рассеянности вызубрил задание из учебника брата. Ошибка была тем более обидной, что брат учился в шестом классе и был старше на два года. Разговор, который произошел между Ванечкой и учителем математики, весь класс слушал с благоговением.
— Какие еще логарифмы, — возмутился пожилой математик. — Ты что, Крохалев, принимаешь меня за идиота?
— Вот, — Ванечка достал учебник, открыл страницу и победно ткнул в нее пальцем. — Четырнадцатое упражнение. Про логарифмы. Отвечу с любого места.
— Ответишь через год, — доверительно заметил учитель. — А пока получи двоечку.
— За что?!
— За головотяпство, парень. И за то, что чересчур ты, Крохалев, настырный.
Катя любимого человека не осуждала, но все же не удержалась от упрека.
— Я тебе вчера говорила, давай проверю. А ты — я сам, я сам! Ну и получил — я сам!
— Палыч на меня за другое взъелся, не за упражнение.
— За что же?
— Да я умнее его, вот он и бесится. Это же все видят. Ему обидно.
Катя вздохнула. От Ванечки никогда не знаешь, чего ждать. Иногда он нормальный, послушный, а иногда возносится под небеса и мелет всякую чушь. Ну какое значение имеет, кто умнее, кто глупее, если отметки ставит учитель, а не наоборот. Но попробуй втолкуй это жениху.
Они пересекли улицу и направились к скверу, где собирались отовариться мороженым. У Ванечки всегда водились деньжата, но откуда они брались, он не говорил. Это была одна из его многочисленных сокровенных тайн, которыми он не делился даже с невестой. Ванечкина скрытность ее удручала, и она не раз ему объясняла, что только плохие люди вечно темнят, а у хорошего, доброго человека душа нараспашку. По этому признаку легко отличить честного человека от прохвоста. Конечно, Катя не сама до этого додумалась, повторяла папочкины слова, но все папочкины рассуждения казались ей необыкновенно мудрыми. К сожалению, для Ванечки вообще не существовало никаких авторитетов. Он считал, что только вздорные девицы, вроде Ленки Вороновой, трепят языком, как помелом. Чтобы трепаться, ума не надо. Знание — такой же товар, как все остальное на свете. Открой его первому встречному, и оно уйдет к нему задаром. Промолчи — и оно сохранится при тебе до нужного случая, когда его можно будет продать.
— У тебя в голове столько мусора, — ужаснулась Катя, выслушав его резоны. — Разве не скучно все мерить на деньги? Признайся, ты и от меня собираешься получать какую-то выгоду?
— От тебя не хочу, — буркнул Ванечка, задетый за живое.
Купив мороженое (Ванечка не поскупился, отвалил двадцать тысяч за два шоколадных «Роббинса»), устроились в скверике. Скамеечка, укрытая от нескромных взоров раскидистой липой, часто служила им пристанищем. Тут они обсуждали свои нелегкие проблемы.
— Может быть, — сказал Ванечка, — я вообще скоро брошу школу.
— Почему это? — Катя сделала вид, что ужаснулась, но в действительности давно не придавала значения резким, категорическим высказываниям жениха. Она их слышала по десятку на день, одно чуднее другого. Тем он был ей и дорог, что с ним не соскучишься. Ничто не могло помешать ей наслаждаться шоколадным кубиком, подставя мордашку скудному осеннему солнцу.
— Буду братану помогать бабки рубить, — веско пояснил Ванечка. — Ему нужен помощник. Он меня возьмет.
— Где это ты будешь бабки рубить?
— Пока секрет.
Катя задумалась, слизнув холодную коричневую пенку.
— Необразованный человек все равно что кретин.
— Возможно, — согласился Ванечка. — Зато буду при деньгах. А ты, пожалуйста, учись на здоровье.
В который раз Катя поразилась, как быстро он расправился с мороженым. Она еще трети не съела, а Ванечка уже бумажку выбросил и пальцы облизал.
На выходе из сквера им повстречалась женщина в блестящем плаще, с длинными рубиновыми сережками, нарядная, похожая на новогоднюю елку. Она будто их ждала.
— Дети, — воскликнула радостно. — Как хорошо, что вы мне попались!
— Мы не попались, — возразил Ванечка. — Мы по делам спешим.
— Уроки готовить, — подтвердила Катя.
— Уроки подождут, — тетенька заговорщически подмигнула. — А не хотите ли получить персидского котенка?
